Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Скоро «отцы семейств» из группы Фридлендера могли убедиться, что вражда к евреям кроется не только в антагонизме иудейства и христианства. В 1803 г. в Пруссии разгорелась небывалая юдофобская агитация, главным стимулом которой была не обособленность евреев, а напротив — боязнь вторжения их в христианское общество и усиления «разрушительных» идей французской революции. Зачиншиком литературного похода против евреев был судейский чиновник в Берлине, низкопробный агитатор Гратенауэр. За его спиною стояли, по-видимому, консервативные круги немецкого общества, которые уже давно с тревогою смотрели на упорную борьбу евреев за равноправие и, в частности, — на сближение их с либеральною группою прусской аристократии в богатых салонах Берлина. Гратенауэр выпустил резкий памфлет «Против евреев, предостережение всем нашим согражданам» (Wider die Juden, 1803), где доказывал, что постыдно иметь общение с евреями, что равноправие их не исправит, ибо между ними и христианами лежит пропасть: евреи в массе отвратительны, их «элегантная» молодежь — безбожники, франты, моты; их салонные дамы невоспитанны, хотя и дружат с немецкими князьями и графами (намек на еврейские салоны в Берлине; см. дальше, § 33); евреи должны носить клеймо отвержения: нужно восстановить ношение ими средневекового желтого знака на одежде, дабы от них бежали, как от заразы.

Написанный грубым языком улицы, памфлет Гратенауэра производил зажигательное действие. В короткое время он выдержал шесть изданий и распространился в 13 000 экземплярах. Еврейские деятели Берлина сначала не считали нужным выступить против пасквилянта, и только отдельные лица мстили ему: один еврей дал публично пощечину Гратенауэру, а его кредиторы предъявили ко взысканию его векселя. Это еще больше разозлило агитатора. Он допечатал дополнение к своей брошюре, где с гордостью назвал себя «Гаманом» и страстно призывал к гонениям на евреев. Гаману ответил профессор Косман в книжке, озаглавленной «За евреев: слово ободрения друзьям человечества» (Берлин, 1803). Защитник имел, однако, неосторожность напечатать в заголовке книжки посвящение «старшинам берлинского еврейства и всем добрым людям без различия религии» — и этим дал повод думать, что его защита внушена заинтересованными лицами. Вдобавок апология Космана была очень слаба, и в Берлине говорили в шутку, что она вреднее для еврейского дела, чем нападки Гратенауэра. Была распространена следующая эпиграмма от имени еврея:

А Grattenauer hat mich beleidigt, — es sei!
A Kosman hat mich verteidigt, — oj wey!

Снова книжный рынок был наводнен летучими брошюрами «за» и «против» евреев. В течение весны и лета 1803 г. эта полемика занимала умы христианской и еврейской публики. В берлинской «Фоссовой газете» печатались объявления и заметки о брошюрах Гратенауэра, его сторонников и противников. Выступали писатели и люди на публики, христиане и евреи, часто анонимы. Была издана в немецком переводе вышедшая перед тем латинская диссертация некоего Паальцова «О еврейском государстве, или о Гражданском праве евреев», где доказывалась невозможность терпеть евреев в христианском государстве: этот народ уже потому непригоден к хозяйственной жизни, что он, по сведениям нашего ученого, празднует 280 дней в году. Другой такой же ученый, Ф. Бухгольц (в книжке «Моисей и Иисус»), удивляется, как мог Лессинг дружить с Мендельсоном: ведь не может быть ничего общего между представителем совершенного христианства, и приверженцем «скотской религии» иудеев; чтобы растворять евреев в христианской массе, имеются только два средства: смешанные браки и привлечение евреев к военной службе. Против Гратенауэра защищали евреев барон фон Дибич («Космополитические мысли в евреях и христианах») и некоторые анонимы. Гратенауэр возражал своим критикам в новых брошюрах, и война кипела по всему литературному фронту.

Видя, что полемика принимает характер опасного подстрекательства против евреев, старшины берлинской еврейской общины добились того, что цензура запретила печатать книги и «за» и «против» евреев. Гратенауэр обратился с жалобой к канцлеру и затем к самому королю: его лишают свободы слова, человека, желающего спасти Германию от «чужого азиатского народа, который живет не с нами, а от нас» (nicht mit, sondern von uns lebt), ему, разоренному евреями, не позволяют зарабатывать за свои писания, дающие ему возможность кормить семью, но он будет продолжать свою борьбу, ибо видит в ней «служение государству». Жалобы литературного погромщика остались без последствий благодаря отзыву министра Гарденберга, который заявил, что, не сочувствуя ограничению свободы печати, он, однако, считает в данном случае строгость цензуры законною, так как Гратенауэр проповедует из личных побуждений страстную ненависть к целой нации и собирается еще расширить свою агитацию изданием специального журнала.

После цензурного запрета полемика продолжалась вне Берлина. В провинции некоторые образованные евреи выступили в защиту своего народа, предлагая разнородные, порою наивные проекты решения еврейского вопроса. Один кенигсбергский еврей предлагал патентованное средство: смешанные браки с христианами; другой, напротив, предостерегал еврейских дочерей от знакомства с соплеменниками Гратенауэра. Бреславский учитель и писатель, сотрудник журнала «Meassef» Арон Вольфсон, выступил с апологией еврейства («Jeschurun, или Беспристрастное освещение делаемых евреям упреков», 1804). «Беспристрастие» автора состояло в том, что он предлагал правительству реформировать внутренний быт евреев, цензуровать Талмуд и раввинскую литературу и «очищать» их от устарелых мнений. Умнее апологетов писали обличители-сатирики. Один еврейский врач, скрывшийся под псевдонимом Эпифан, опубликовал в Кенигсберге книжку, ироническое заглавие которой характеризует ее содержание: «Неопровержимое доказательство, что без немедленного избиения евреев и продажи всех евреек в рабство неминуемо должны погибнуть мир, человечество, христианство и все государства, — послание к юстицкомиссару Гратенауэру от Доминика Гамана Эпифана, врага еврейства» (1804). Резкий ответ юдофобам дал С. И. Лефранк из Гамбурга в книжке: «Беллерофон, или Побитый Гратенауэр, с посвящением дьяволу» (1803). Лефранк заговорил с Гратенауэром его же языком, языком улицы. «Ты, — пишет он, — совершаешь величайшее мошенничество в литературе, продавая по шести грошей за штуку такое жалкое, злостное вранье, напечатанное на гнилой бумаге, и еще смеешь говорить: обман есть порок, присущий евреям!.. Ты не можешь простить еврею, что он правильно говорит по-немецки, что он приличнее одевается, что он часто рассуждает более здраво, чем ты, что у него нет бороды, которую можно было бы трепать, что он не говорит уже на испорченном наречии и ты не можешь его передразнивать». Автор, однако, не всегда держится обличительного тона и часто переходит в апологию, что портит впечатление. Он не чувствовал неуместности такой фразы в полемике с уличным писакой: «Вот уже 20 лет еврей всеми силами старается сблизиться с христианами, но как его принимают? Сколько отступлений он уже сделал от своих канонических законов, чтобы приноровиться к вам, а вы поворачиваетесь к нему спиною!» Жалкая нотка отвергнутой любви звучит в таких фразах — печальный отголосок эпохи, когда еврейское общество в Германии так усердно трудилось над своим национальным обезличением во славу немецкой гражданственности, в которой ему упорно отказывали.