Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Так образовался этот союз молодежи (в члены его принимались молодые неженатые мужчины), весьма симпатичный по своей негативной цели, но лишенный положительной идейной программы и плана реформ иудаизма, сообразных с духом времени. Во главе статута «Общества друзей» красовался девиз: «Истину искать, красоту любить, добра желать, наилучшее делать!» — но эти общие слова не могли заменить конкретную программу действий. Практического же плана не могло быть потому, что в обществе объединились люди на почве отрицательного отношения к прошлому, но без определенного отношения к будущему. Тут рядом со сторонниками реформ в религии и воспитании были совершенно индифферентные к иудаизму, не верившие в возможность обновления еврейской культуры и сохранившие только пассивную связь со своим народом. Один только идеал ассимиляции с господствующей нацией был неоспоримой догмой для всех членов союза. Вот почему «Общество друзей» осталось по преимуществу организацией взаимопомощи, клубом для дружеских бесед и обмена мыслей. Единственная реформа, которую «друзьям» удалось осуществить в своем кругу, состояла в отмене обычая раннего погребения умерших, борьба с которым началась еще при жизни Моисея Мендельсона. «Общество друзей» энергично продолжало эту борьбу, пугая приверженцев старины случаями погребения мнимоумерших, и через несколько лет добилось частичного успеха. Общество, центр которого находился в Берлине, имело свои разветвления в Кенигсберге и других местах; в следующие десятилетия оно разрослось и имело в составе своего правления таких людей, как Бендавид и историк Иост. Оно пережило эпоху первой эмансипации и последовавшей затем реакции и дожило до второй эмансипации 1848 года, но никакой активной роли во всех этих политических переворотах в еврейской жизни оно не играло.

Культурный кризис отразился особенно сильно в области обиходного и литературного языка. В высших слоях общества, как уже сказано, быстро исчезал из употребления разговорный немецко-еврейский язык и заменялся чисто немецким. Вместо старой «Цеена уреена» в большинстве семейств читался мендельсоновский немецкий перевод Библии. В литературе сам Мендельсон уже наметил переход от древнееврейского языка к немецкому, так как писал почти все свои сочинения по-немецки. Предпринятое под конец его жизни кружком его учеников национальное дело: создание новой литературы на обновленном библейском языке — подвигалось крайне медленно и скоро совсем заглохло в Германии. Маленькие тетради журнала «Собиратель» (Ha’meassef), который издавался «Союзом любителей древнееврейского языка», выходили более или менее регулярно до 1790 года, затем появлялись с перерывами случайные выпуски до 1797 года, после чего издание приостановилось; последняя попытка возобновить журнал сделана была в 1809 г., но через два года он окончательно прекратился (за все это время трижды менялось и место издания: Берлин, Кенигсберг, Бреславль). Причина была простая: национальный язык быстро исчезал из школьного и литературного обихода образованных евреев, воспитанных в немецкой школе и на немецкой литературе; редели ряды «любителей древнееврейского языка», а с ними хирел и «Собиратель», который, за неимением свежих литературных сил и растущего круга читателей, застыл в своем элементарно воспитательном направлении, пока совсем не выбыл из строя. Редактор, сделавший в 1809 г. последнюю попытку воскресить «Собиратель» (Шалом Гакоген), горько жалуется: «Со стесненным сердцем видели мы упадок нашей священной речи, которая все более чахнет. Со дня на день уменьшается число ее любителей. Неужели нет надежды поднять ее значение, показать народам ее красоту»? Оказалось, что не только «народы», но и единственный народ, для которого «священная речь» должна была составлять культурную ценность, не интересовался ею в тогдашней Германии. Орган на еврейском языке должен был уступить место органу на немецком языке.

В 1806 г. начал выходить в Дессау, на родине Мендельсона, ежемесячный (позже двухмесячный) немецкий журнал под заглавием «Суламит — повременное издание для поощрения культуры и туманности среди еврейской нации». Постоянным редактором был Давид Френкель, директор еврейских училищ в герцогстве Ангальт-Дессау и член якобсоновской консистории в королевстве Вестфален. Возникши в год созыва собрания нотаблей в Париже, журнал «Суламит» сделался глашатаем идей этого съезда и сменившего его Синедриона. Идеалы «культуры и гуманности» выражались на практике в двойном лозунге ассимиляции-эмансипации. На первых порах ассимиляционное направление проводилось в журнале в весьма умеренной форме; но после опубликования решений обоих парижских парламентов это направление становилось более радикальным. После 1807 года с заглавного листа журнала исчезает надпись «среди еврейской нации» (unter der jüdischen Nation) и заменяется термином «среди израэлитов» (unter den Israeliten). В период 1808—1812 гг. журнал сделался фактически органом Израиля Якобсона и вестфальской консистории (§31), деятельным членом которой состоял редактор. В числе сотрудников «Суламит» фигурируют Давид Фридлендер и позднейшие ратоборцы религиозной реформы (Саломон, Клей, Иолсон и др.). По содержанию и литературной форме «Суламит» представлял собою значительный шаг вперед в сравнении с элементарным «Собирателем», но молодое поколение отходило и от немецкого органа, как от его еврейского предшественника: оно утратило не только свой язык, но и всякий интерес к еврейской литературе на любом языке.

Замечательно, что во всю переходную эпоху «первой эмансипации» еврейство в Германии не выдвинуло ни одного выдающегося писателя ни в научной, ни в художественной литературе. Иссякло еврейское творчество в это переходное время, когда шло сплошное разрушение в рядах ассимилированной интеллигенции. Ортодоксальная же масса, еще не затронутая процессом разложения, стояла оцепеневшая перед ужасом грядущего, бессильная со своим ветхим заграждением против напора новых умственных течений.

Космополитизм эпохи революции увлек в своем потоке все свободомыслящее в тогдашнем еврействе. Догмою прогресса стало уничтожение всех перегородок между нациями, слияние всех народных типов. Для тогдашнего верхоглядства все культурно-исторические деления казались столь же искусственными, как деления гражданские, следствия абсолютизма и сословного строя. На практике, однако, еврейский космополитизм сводился к отрицанию только еврейской национальности, ибо другая догма эпохи, ассимиляция, толкала евреев в круг национальных интересов окружающих наций, делая их патриотами германскими, французскими и т. д. Генриетта Герц, Рахиль Левин и другие героини космополитических берлинских салонов превратились в пламенных патриоток во время освободительной войны 1813—1815 годов. Нелегко давалось евреям вступление в немецкое общество, где еще не исчезли юдофобские предрассудки; оскорбления и унижения выпадали часто на долю вступающих новичков. Развилась рабская привычка скрывать среди христиан свою принадлежность к еврейству. Людвиг Берне, учившийся в Гейдельбергском университете, пишет Генриетте Герц (1807 г.): «Здесь учатся некоторые евреи из хороших семейств. Любопытно видеть, как заботливо эти люди стараются скрывать, что их праотец (патриарх Яков-Израиль) прихрамывал. Никогда не встретишь двух евреев гуляющими вместе или даже разговаривающими (в публичном месте)». Историк Иост, слушавши» в 1813 г. лекции в Гетингене, свидетельствует, что его еврейские товарищи стояли уже на пороге крещения. В своей «Истории новейшего времени» он отмечает тогдашнюю страсть нравиться христианам (Gefallsicht), которая подавала повод к обидным насмешкам. Глаза образованного еврея были устремлены только наружу: оправдаться перед окружающим миром, показать свое душевное родство с ним и отчужденность от старого еврейского мира, который для него был символом смерти и пустоты.

Немецкая школа — низшая, средняя и высшая, куда устремилась еврейская молодежь того времени, играла роль сильнейшего ассимилирующего фактора. Не менее ассимилировала и новая еврейская школа, скроенная на немецкий лад. В берлинской Freischule, директором которой состоял Бендавид, и в якобсоновской школе-приюте в Зеезене совместно обучались еврейские и христианские дети, и преподавание приноравливалось к догме онемечения[50]. Бреславская Wilhelmschule, основанная в 1791 г. по инициативе правительства, но на средства еврейской общины, служила источником нескончаемых раздоров между ортодоксами и просвещенными: первые видели в новой школе гибель еврейства, последние — спасение и возрождение. В консервативной общине Франкфурта-на-Майне удалось открыть светскую школу («Филантропин») только в 1804 году. Победа просвещенных в таких случаях была полезна, поскольку новая общеобразовательная школа сметала с пути средневековый хедер или иешиву, но она ударилась в противоположную крайность, давая немецкое воспитание без еврейского. Вышедшие из нее питомцы, поступавшие в германские университеты, ассимилировались уже сознательно, считая это непременным условием своей будущей карьеры в качестве лиц свободных профессий. Еврейская молодежь мечтала о таких интеллигентных профессиях, в особенности о государственной службе. В наполеоновскую эпоху ей открывались широкие перепективы: в королевстве Вестфалей евреев уже принимали на государственные должности, а в Пруссии это ожидалось в близком будущем. И еврейская интеллигенция выбивалась из сил, чтобы стереть все границы между собою и немецким обществом и тем доказать свою гражданскую и политическую правоспособность.

ГЛАВА IV. УСТОЙЧИВОСТЬ СТАРОГО ПОРЯДКА В АВСТРИИ