Истоки инквизиции в Испании XV века

II

Однако, судя по «Четвертой всеобщей хронике», просчеты Альваро не были единственными причинами событий в Толедо. Там имели место и другие факторы и тенденции, и вот как хроника описывает это:

Поскольку Перо Сармьенто, урожденный благородный кабальеро, который был тогда губернатором алькасара сказанного города, явился подстрекателем этих акций, которые были осуществлены по причине того займа, [Дон Альваро де Луна], который в тот момент был в Оканье, решил идти в Толедо и взять у него алькасар и наказать виновных в беспорядках. [Но Перо Сармьенто], будучи извещен [об этом намерении коннетабля], захватил все ворота города и силой изгнал оттуда судей и кабальеро, которые были гражданами города, и [также] конверсо. Он лишил всех вышеупомянутых всего их имущества[2064] и таким же образом ограбил большинство аббатов и бенефициаров города. Во всех этих вопросах ему советовал и помогал бакалавр Маркос Гарсия де Масарамброс, которого обычно называли бакалавр Маркильос, а также и многие другие. Эти люди убили и ограбили и сожгли нескольких конверсо (мужчин и женщин), приведя против них лжесвидетельства, которыми они собирались дать оправдание своему собственному предательству и ереси.[2065]

Совершенно очевидно из этого отчета, что автор считает Сармьенто ответственным, вместе с Альваро, за толедский мятеж. Так, если Альваро де Луна спровоцировал людей и привел их в мятежное настроение, Сармьенто подстрекал их и подбивал превратить это настроение в действие. Таким образом, первые беспорядки, согласно автору, не были настолько спонтанными, они явились результатом подстрекательства Сармьенто, что вполне согласуется с тем, что мы почерпнули из Краткой версии. Что же касается преступлений, совершенных позже, главная ответственность переходит к Сармьенто и его основному помощнику и советнику Маркосу Гарсии де Масарамбросу. Конечно, им «помогали» многие в городе, но именно Сармьенто привел их в действие своим подстрекательством, своими планами и приказами. Под всем этим подразумевается авторский взгляд — или, точнее, мнение, которое он хочет сообщить своим читателям, — что, несмотря на то что главари мятежников были поддержаны солидным числом граждан, народ Толедо в целом не был главным виновником беспорядков. На самом деле этих людей не за что особо упрекать. Прежде всего заслужили обвинения те, кто привели народ в состояние озлобления и к совершению различных преступлений. Соответственно, проблемы возникли не из укоренившегося антагонизма между одной группой граждан и другой — или, если мы хотим подойти поближе к нашей теме, не из широко распространенного неприятия конверсо. Проблемы проистекали, прежде всего, из правления Альваро, а потом из власти Сармьенто, когда они оба, каждый по-своему, стремились эксплуатировать народ Толедо для своих эгоистических целей.

В противоположность «Хронике Хуана II», автор «Четвертой всеобщей хроники» не скрывает тот факт, что конверсо представляли собой цель преследования Сармьенто, Маркильосом и их «многими» помощниками. Но он явно хочет создать у нас нас впечатление, что конверсо были не единственными, против кого были направлены репрессивные акты. Когда он перечисляет тех, кто были высланы и ограблены Сармьенто и его палачами, он прежде всего упоминает судей, затем аристократов (кабальеро), которые были гражданами Толедо, и только потом — т. е. на третьем месте — он упоминает конверсо. Также, когда он говорит об имуществе, награбленном у церковников, он не говорит нам то, что мы знаем из других источников — т. е. то, что все это добро было принесено марранами на хранение в монастырях и других церковных институциях — но, вместе с ценностями тех, кого он изгнал, Сармьенто ограбил «большинство аббатов и бенефициаров» города. Таким образом, конверсо, как мишень для грабежа, оказались в хорошей компании — вместе со старохристианскими судьями, аристократами и церковниками, всеми, кого преследовали отнюдь не по религиозным, а по политическим причинам, или точнее — как мы можем почерпнуть из этого рассказа — потому что тиран Сармьенто боялся их возражений против его продолжающегося контроля над алькасаром и, в более общем плане, продолжающегося занятия им поста губернатора города. Поэтому в основе гонений, происходивших в Толедо, не лежали, по мнению автора, антимарранские настроения, а неприятие всех элементов в городе, которые твердо стояли на стороне закона и порядка. Так этот автор интерпретирует события в Толедо, и в этом смысле он, по существу, не отличается от других обсужденных выше хроник.

Мнение автора, заключающееся в том, что 1) лидеры, а не массы, ответственны за беспорядки и 2) мишенями агрессоров были не только конверсо, но и все индивидуумы и группы в городе, которые открыто встали на сторону закона, автоматически приводит нас к тому заключению, к которому несомненно хотел привести нас этот автор, а именно: не было общего столкновения между «старыми» и «новыми христианами» в городе, не было предпосылок ненависти к конверсо, которые могли привести к такому столкновению, и не было никакого другого поведения, религиозного или социального, со стороны конверсо, которое могло служить оправданием для такой ненависти.

Конечно, после того как он изобразил события в манере, долженствующей привести к таким заключениям, автор добавляет: «некоторые конверсо были ограблены, убиты и сожжены» на основе ложных обвинений, выдвинутых против них — обвинений, поддержанных лжесвидетелями[2066]. Но ни слова не сказано о том, что мы находим в других источниках — а именно то, что конверсо были обвинены в ереси или, точнее, в иудействовании. Вместо этого автор говорит, что лжесвидетели были призваны для того, чтобы придать видимость оправдания предательству и ереси, совершенным самими обвинителями[2067].

Ясно, что автор освобождает конверсо от любых обвинений в ереси, так же как и от обвинений в предательстве. С другой стороны, мы видим, что их противники были виновны, помимо предательств, в ереси, а чтобы подчеркнуть это утверждение, автор добавляет: «И они примкнули к различным ересям, которые против веры и Евангелий нашего Господа, и они совершили другие злодеяния и мерзости, которые никогда не совершались ни в одном городе этих королевств»[2068]. Он называет Сармьенто не только «злым тираном», но и «злым еретиком», и аналогично он называет одного из его помощников, Фернандо де Авилу, «злонамеренным раскольником»[2069]. Наконец, он указывает на то, о чем другие хроники молчат, а именно то, что папа отлучил Сармьенто, Маркильоса и всю их компанию и велел относиться к ним как к «маврам и бунтовщикам»[2070], указывая этим на то, что они были не только противниками государства (бунтовщиками), но также и врагами христианской веры (маврами).

Однако, делая акцент на ереси мятежников, он не говорит ни слова о природе их ереси. Он не цитирует ни одной фразы или предложения из папской буллы против мятежников, которая могла бы дать ключ к пониманию того, о какой ереси идет речь. Примечательно, что когда тот же автор имеет дело, в предыдущей части, с еретиками Дуранто, он дает нам ясный намек на хотя бы один аспект религиозного заблуждения этой секты[2071]. Почему же тогда он не поступает подобным образом с еретическими отступлениями Сармьенто и его группы? Причину увидеть несложно.

Раскрывая содержание ереси последних, автор был бы обязан раскрыть и мнение Сармьенто и Маркильоса о конверсо, а он определенно не хотел этого делать. В особенности он остерегался упоминания главного пункта толедской «ереси» — того, что марраны принадлежали к низшей расе, порочной и преступной по природе, и поэтому осужденной Богом на вечные страдания и позор. Далее сказать ему пришлось бы, что из-за этого большинство конверсо, согласно толедцам, не в состоянии принять христианство, и поэтому даже после своего крещения они остаются тайными евреями и врагами христиан, следовательно, по мнению еретиков, все марраны должны подозреваться в неверии, и в качестве таковых им должно быть категорически запрещено занимать любую должность в христианском обществе. Ясно, что автор брезговал представить столь унизительное утверждение в адрес марранов, даже как часть еретического мнения — факт, который должен был почти автоматически заклеймить эти обвинения как фальшивые. Более того, поскольку он решил утаить все это и избежать всякой дискуссии о расе конверсо, так же как и вопроса об их религиозной правоверности, он воздержался и от упоминания о судах по обвинению в ереси, организованных мятежниками в Толедо против конверсо, в которых некоторые из них были признаны виновными и сожжены живьем как еретики (даже если он и намекнул на это в своем упоминании о «лжесвидетелях» и о том, что конверсо были «сожжены»). Мы можем добавить, что по той же причине он не упомянул издание «Толедского статута», который запретил всем марранам занимать общественные должности в городе, и по той же причине он не отметил увольнение конверсо с должностей, занимаемых ими в Толедо до мятежа (хотя он должен был намекнуть, среди прочего, на эти факты в своей ссылке на «злодеяния и мерзости, которые никогда не были ранее совершены в Испании»). Так, даже несмотря на то, что этот автор, в отличие от других хронистов, указывает на то, что конверсо были мишенью — и на деле специальной мишенью — преследований мятежников, даже несмотря на то, что Маркильос играл ведущую роль в этом преследовании, а также то, что папа выпустил буллу против него, как и против его союзников, и тем не менее этот автор, как и другие авторы хроник, которые мы обсуждали, отказывается дать нам конкретное представление о том, что на самом деле произошло в Толедо.

В самом деле, если бы мы должны были черпать нашу информацию только из того, что «Четвертая всеобщая хроника» говорит нам о бунте и его последствиях, мы могли бы и не знать о широко распространенной антипатии, ненависти и отвращении к марранам, мы не знали бы, что волна этих чувств была столь сильна, что правительство Кастилии было неспособно подавить это даже после падения Сармьенто и его клики. Не знали бы мы и об обвинениях в ереси, выдвинутых против конверсо во время мятежа, или о расовой теории, распространяемой в поддержку этих обвинений, наконец, мы не имели бы и представления о масштабах гонений на конверсо и о городском законодательстве против них, которое было нацелено на превращение марранов в низшую касту, потому что автор этой главы в «Четвертой всеобщей хронике» покрыл все эти вопросы молчанием.

По нашему мнению, не может быть сомнения в том, что этот автор, как и редакторы других хрониках, которые мы обсуждали, был конверсо, современником Альваро, но видел в Альваро не героя, а злодея[2072] и врага. При этом он не вымолвил ни слова, помогающего угадать истинную причину недовольства марранов Альваро и перемены испытываемых к нему чувств с дружбы на горькую враждебность. Совершенно очевидно, что здесь проявилась политика, диктующая, что должно, а что не должно быть выставлено предметом публичной дискуссии. А теперь мы должны задать вопрос: почему марраны, которые занимались этими хрониками, избрали такую политику утаивания, представляя историю толедских волнений своему и будущим поколениям в истории страны?