Истоки инквизиции в Испании XV века

II

Здесь мы должны задать вопрос: какая особая нужда заставила «старых христиан» создать их расовую теорию и отдаться ей с такой силой, в то время как в середине XV в. против конверсо были выдвинуты другие тяжелые обвинения, например в ереси? А главное, какую функцию выполняла расовая теория в истории развития антимарранской кампании и что сделало ее столь привлекательной в глазах многочисленных испанцев, что она послужила основой их поведения во многих сферах, социальной и религиозной, на следующие триста лет?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вернуться к ранним стадиям расистского движения и первым документам, излагающим его идеи. Как мы отметили, многие «старые христиане», проигрывавшие в конкуренции с «новыми», искали способы избавиться от своих марранских противников. Они думали, что антимарранское законодательство может быть лучшим средством для достижения этой цели, подразумевая под этим проведение законов, запрещающих марранам деятельность в любой области, в которой они могут соперничать со «старыми христианами». В каком-то смысле «Толедский статут» был издан, следуя этому направлению.

Однако такое решение проблемы было нелегким делом, потому что оно должно было быть принятым христианским обществом, которое жило в соответствии с законами. В таком обществе было невозможным принять закон против какой-либо группы, если ее члены не отличались неким особым свойством — общим знаменателем, — которое предположительно оправдывало бы такой дискриминирующий закон. Что же было общим знаменателем конверсо, что могло бы служить почвой для социальной или экономической дискриминации всех их? Разумеется, то, что некоторые из них соревновались со «старыми христианами» за официальные должности, не могло оправдать наложение ограничений на всех конверсо в этой конкретной области. Аналогичным образом, тот факт, что отдельные марраны конкурировали со «старыми христианами» в сфере юриспруденции, не мог призывать к устранению всех конверсо из юридической отрасли. То же самое относится, разумеется, к их деятельности в таких областях, как торговля, промышленность и финансы. Таким образом, принадлежность марранов к различным профессиям была препятствием к любому антимарранскому законодательству социально-экономического характера.

Правда, в 1412 г. в Кастилии, а в 1413 г. — в Арагоне были изданы законы, запрещавшие всем евреям заниматься профессиями, к которым на самом деле принадлежали только некоторые из них. Но тогда не их профессиональная активность, а религия была общим знаменателем против них. Однако конверсо не были евреями — они были христианами, и таким образом религия не могла предоставить необходимую предпосылку для издания закона против их группы.

Вот если бы можно было доказать, что марраны являются поддельными христианами, или хотя бы с достаточной долей достоверности приписать этот преступный обман большинству из них, дело выглядело бы иначе. Именно это и утверждали их враги в Толедо своим расследованием 1449 г., на основе которого они надеялись получить возможность разоблачить всех конверсо как упрямых и неисправимых религиозных грешников. На самом деле, когда они представили свою Петицию королю, то ожидали, что именно таким будет результат их расследования, что дискриминация конверсо как еретиков будет покоиться на приемлемой законной почве. Между тем, рассматривая претензии, содержавшиеся в Статуте, мы могли видеть, что выводы, к которым пришло расследование, далеки от ожиданий толедцев. На основе этих заключений толедцы не могли утверждать, что все или большинство марранов иудействовали — утверждение, которое было подорвано тем фактом, что в тех случаях, когда «иудействующие» предстали перед судом (а таких случаев было немного), толедцам пришлось прибегнуть к помощи лжесвидетелей. Таким образом, все, что можно было вывести из их расследований и судебных процессов, было то, что некоторые марраны, незначительное меньшинство, симпатизировали иудаизму или исполняли еврейские обряды, в то время как их подавляющее большинство следовало христианству и не намеревалось оставить его. Это означало, что в религии, как и в экономике, марраны разнились в своих интересах и в их воплощении, следовательно, у них не было общего знаменателя, который мог бы оправдать издание законов против их группы.

Столкнувшись с этой трудностью, противники конверсо выступили с требованием, чтобы все «новые христиане», несмотря на то что не было доказано их иудействование, подозревались в ереси, и это подозрение служило бы поводом для общего антимарранского законодательства. Тем не менее даже это ограниченное требование не было признано адекватным для этой цели. Ибо все, что толедцы могли сказать, — это то, что подозревались «очень многие» марраны, из чего можно понять, что они не могли приписать подозрение в ереси большинству марранов. Однако на почве всего лишь подозрений меньшинства они не могли издать тот тип законов, который намеревались, или получить поддержку для таких законов. Это побудило толедцев прийти к неизбежному выводу, что необходимо выступить с новым обвинением, иным принципом и другим аргументом, чтобы оправдать дискриминацию конверсо при помощи закона и, как следствие, их исключение из христианского общества.

Расовая доктрина, сформулированная в 1449 г., отвечала этим требованиям. В поисках общего свойства для всех конверсо, свойства настолько негативного, чтобы поддержать издание жестоких ограничивающих законов против них, расистские теоретики обратились не к тому, что марраны делали или во что они верили, а к тому, кем они являлись как люди. Здесь затруднений не возникло, потому что то, кем они являются, определено их этническим происхождением, или, как это представили расисты, их расой. Поскольку раса, по их мнению, формирует качества человека и склад ума, марраны, будучи поголовно потомками евреев, сохранили расовые характеристики своих предков. Отсюда вытекает то, что этнически они являются теми, кем они или их предки были до крещения, иными словами — евреями.

Этот подход и вывод расистов был исключительно важен для антимарранского движения. Если оказалось трудным доказать еврейство марранов на религиозной почве, то не составило никакого труда, да и не было нужды, доказать это на этнической основе. Никто не отрицал, что этнически марраны были евреями, лишь немногие могли или хотели бы оспорить утверждение (или, с расистской точки зрения, скрытый смысл), что они унаследовали социальные привычки евреев, включая приписываемую им ненависть к христианам. Такой аргумент мог оказаться достаточным не только для того, чтобы заклеймить марранов как врагов их соседей, тем самым лишив их гражданского статуса христианина; он также подразумевает и укрепляет утверждение об их неотделимости от евреев. Короче, расовая теория идентифицирует «новых христиан» с евреями гораздо больше, чем может предположить их религиозное происхождение, а подчеркивая эту еврейскую идентификацию, можно мобилизовать против марранов всю антипатию и антагонизм к евреям, которые таились в недрах испанского общества.

Этнос марранов и был общим свойством, на базе которого, как верили расисты, они смогут принять крутые меры против марранов, меры, которые будут санкционированы законом. Естественно, опираясь в своих антимарранских претензиях прежде всего на это свойство, они перенесли центр тяжести своих обвинений с религиозной сферы на расовую, что неизбежно привело к определенным изменениям в содержании и акцентах нападок. Однако из этого мы не должны делать вывод, что расисты оставили свои заявления о еврейской ереси, в которой обвинялись марраны. На самом деле они настойчиво продолжали это утверждать и подчеркивать важность своих утверждений, а также убеждать общественность в том, что они в состоянии доказать это посредством своей расовой теории.

Эти постулаты уже обсуждались нами, и здесь мы коснемся только тех идей, которые имеют отношение к данной дискуссии. Раса, говорят они, определяет, среди прочего, основные моральные качества человека и установки, которые, в свою очередь, диктуют ему его религию. Отсюда делается вывод, что еврейские моральные наклонности, унаследованные марранами от евреев, должны рано или поздно определить их религию, что означает: расовые евреи являются, или будут, также и религиозными евреями. Разумеется, этот вывод отрицает не только благоприятные изменения марранов в результате крещения, но и возможность того, что в будущем марраны смогут стать настоящими христианами. По существу, только на базе этой теории, которую они присовокупили к претензиям по поводу ереси, они смогли издать свой закон (т. е. «Толедский статут»), лишающий всех «новых христиан» права занимать общественные должности, причем навсегда, в настоящем и в будущем.

Не оставили расисты и своих претензий к конверсо в социально-экономической области. Напротив, они подтвердили, подчеркнули и расширили их множеством новых и более тяжелых обвинений, так что вся социально-экономическая деятельность конверсо стала выглядеть как нескончаемая цепь правонарушений. Ни разу они не предположили, что какое-либо из этих правонарушений было следствием таких обстоятельств, как бедственное положение, страх, замешательство или провокация и тому подобное, что часто приводит к преступлению. У всех скверных поступков маррана, подчеркивали расисты, только один источник — его еврейская раса, его ментальная конституция, заставляющая его творить зло всем людям доброй воли, и его безжалостный эгоизм, который бесчестным образом диктует ему использовать достояние его жертв с выгодой для себя. Таким образом, мы видим, что расисты прививают социально-экономические преступления, приписываемые марранам, к стволу своей расовой теории, точно так же, как они привили к этому стволу и религиозные прегрешения — то есть иудейские ереси, которые тоже приписывались «новым христианам».

Благодаря тому что расизм впитал в себя все течения антимарранского движения, он с самого начала приобрел массовую поддержку. Но, сверх этого, был еще один фактор, внесший свою лепту в широкое распространение расизма, а именно сходство между расовой теорией или, скорее, ее некоторыми элементами и общим взглядом на конверсо как на группу — взгляд, превалировавший среди «старых христиан».