Истоки инквизиции в Испании XV века

II

Теперь Педро был в зените своей силы. Его четырехлетний конфликт с дворянами оппозиции закончился его полной победой. Финансовое состояние казны выглядело многообещающим, так как его казначей, дон Самуэль, разработал новые методы сбора податей[315]. Похоже было, что Педро теперь может насладиться плодами мира, но не такая судьба была уготована королю и его стране во время его правления. Меньше чем через год после победы под Торо Педро был втянут в войну против Арагона — кровавую и дорогостоящую войну, которая длилась десять лет и, в конце концов, привела его к краху.

П.Е. Рассел, чьи труды о доне Педро полны проливающей свет информации, старался возложить ответственность за эту войну на короля Арагона, Педро IV, которого народ прозвал «Церемонный»[316]. Однако на самом деле главным поджигателем войны был король Кастилии. Конечно, дон Педро имел право требовать удовлетворения от Арагона за оскорбление, нанесенное чести и интересам Кастилии одним арагонским капитаном корабля, но он поставил королю Арагона такие «условия удовлетворения», на которые ни один уважающий себя монарх не мог согласиться[317]. Более того, именно кастильский король начал войну вторжением в Арагон, и, таким образом, агрессором являлся он. Если бы он не напал на Арагон, то, возможно, не было бы и войны.

Мы располагаем рядом очевидных фактов, мимо которых нельзя пройти, и при этом они все же не объясняют всего. Остается вопрос: что стоит за этими фактами? Национальные интересы или импульсивные побуждения? Некоторые современные историки верят, что правду следует искать в первом направлении[318], в то время как более ранние ученые, включая авторов старых хроник, склоняются ко второму.

Так, Айяла считает, что Педро ринулся в войну потому, что не мог жить без битв, «потому, что всегда любил войны»[319], в то время как Балагер в своей книге «История Каталонии» (Historia de Cataluña) (1860) говорит, что война разгорелась из-за «наглости каталонского моряка и высокомерия дона Педро «Жестокого», короля Кастилии[320]. Это, тем не менее, не означает, что предполагаемые ошибки Педро не разделялись в большой мере и его противником. Балагер в своей окончательной оценке, похоже, возлагает вину в равной степени на обоих королей. Оба они, замечает он, были известны тем, что «демонстрировали тенденции к доминированию, ярости и надменности», и оба «в глубине души желали войны»[321]. Это мнение приближается к мнению Суриты, который приписывает обоим королям «свирепый характер, склонный к мести скорее, чем к милосердию»[322].

Педро напал на Арагон и с моря, и с суши и вел войну на вражеской территории. Он вышел победителем из большинства боев и захватил в Арагоне много городов и земель, но война затянулась на пять лет, и, наконец, в мае 1361 г. Педро заключил в Террере мирный договор, по которому он возвратил Арагону все захваченные города и земли.

Что привело Педро к заключению мира, по которому он терял все, что приобрел за пять лет ожесточенного конфликта? Был выдвинут ряд теорий[323], но ни одна из них не выглядит убедительной. Ответ можно найти в сочетании трех факторов (финансовый, политический и военный) и трех личностей (Самуэль га-Леви, граф Энрике и Хуан Фернандес де Энестроса), чьи несчастья, неудачи и достижения в то время повлияли на решение Педро. Хуан Фернандес де Энестроса был дядей Марии де Падильи, возлюбленной Педро еще с юности и позже его признанной законной жены. Будучи, несомненно, самым доверенным советником короля, он был Главным канцлером Тайной Печати (Sello de Poridad) и одним из главных военачальников Кастилии. Сурита говорит, что «король Арагона люто ненавидел его, так как обвинял его больше, чем кого бы то ни было, во влиянии на Педро в его упорной позиции против Арагона с тем, чтобы он продолжал войну»[324]. Однако в сентябре 1359 г. Энестроса погиб в бою под Аравианой, и, таким образом, воинственная партия Кастилии потеряла одного из своих самых страстных сторонников. Возможно, что без влияния Энестросы сторонники мира смогли бы склонить Педро к тому, чтобы внимательнее прислушиваться к их советам.

Энрике де Трастамара, безусловно, был главным злодеем в жизненной драме Педро. Как только он прибыл во Францию в 1355 г., он, не переставая, поносил Педро как «короля евреев», который отдал Кастилию в их руки. Тому свидетельством, говорил Энрике, является деятельность дона Самуэля, которого Педро назначил верховным казначеем королевства и, по существу, верховным правителем страны. Более того, Энрике распространял слухи о том, что Педро якобы сын еврейки, обмененный на новорожденную дочь короля с согласия матери этой девочки[325]. По прибытии в Арагон в августе 1356 г. в качестве союзника арагонского короля Энрике продолжал распространять эти измышления против Педро, которые доходили до Кастилии, где их с жадностью ожидали и распространяли. В то же время он представлялся в роли защитника прав его христианских сограждан и врага их еврейских угнетателей.

Эту вражду он демонстрировал и на практике. Воюя на стороне Арагона, он вторгся в Кастилию в апреле 1360 г. во главе тысячи всадников и трех тысяч пеших солдат и занял несколько городов на правом берегу Эбро, которые служили домом для старых еврейских общин. Достигши города Нахера, он подговорил его христианских граждан присоединиться к своим солдатам в резне евреев. «Граф Энрике, — говорит Айяла, — приказал убивать евреев потому, что жители города охотно делали это, и потому, что это злодеяние заставляло их бояться короля и, таким образом, приводило их на сторону графа»[326]. Этот же метод приобретения сторонников он использовал и в других захваченных им местах, среди них город Миранда-де-Эбро, чья еврейская община, как и община Нахеры, была известна еще с XI в.

Дон Педро, который шел от Бургоса на восток, вынудил Энрике отступить к границе, но, преследуя врага, он остановился в Миранде, потому что христиане города, как сообщает Айяла, «разграбили евреев и присоединились к графу»[327]. Слово «разграбили» в этой цитате не означает только грабеж: оно означает погром, включающий в себя резню, как это с ясностью следует из более развернутого отчета об этих событиях в Crónica Abbreviada. Согласно этой хронике, христиане города «грабили и убивали» своих еврейских соседей и «присоединились к партии Энрике»[328].

Теперь, как и в Толедо за пять лет до этого, Энрике верил, что он сумеет заполучить народную помощь, представляясь в роли мстителя евреям. Король Педро, напротив, считал своим долгом обеспечить справедливость, и те, кто грабил и убивал кастильских евреев, считались бунтовщиками. Будучи убежденным в том, что только большой страх может остановить попытки нарушить закон, он обрушил ужасные наказания на виновных. Так, в Мадриде и Эбро он казнил как минимум пятерых граждан, возможных организаторов погрома, одного из которых он велел сварить живьем, а другого поджарить, и все это в своем присутствии[329]. Эти чудовищные наказания обуздали погромщиков, но усилили ненависть народа к Педро и поддержку Энрике.

Именно этого и ожидал граф Энрике, и его призыв к погромам против евреев, и жестокие наказания погромщиков служили его целям, потому что усиливали его популярность в городах, в особенности среди низших классов. Все это стало возможным, потому что ненависть к евреям достигла такого уровня, что их убийство перестало быть преступлением в глазах большинства населения; оно, наоборот, стало рассматриваться как похвальный поступок — акт, «охотно совершаемый людьми», как подтверждает историк Айяла. Энрике принял во внимание все эти факты и решил, что они могут оказать большую помощь в его кампании.

Только немногие историки, занимавшиеся царствованием Педро, обратили внимание на огромную роль, которую антисемитизм сыграл в приходе Энрике к власти и последующем радикальном изменении, которое произошло в кастильской династии и в положении дворянства Кастилии[330]. В этой связи особо должен быть отмечен тот факт, что Энрике был первым дворянином в Испании, использовавшим антисемитизм в качестве инструмента пропаганды и достижения политического контроля. Позже другие кастильские дворяне пойдут по его стопам.

Педро, несомненно, понимал, что кампания Энрике против евреев была маневром, направленным против него, но не нашел стратегического плана, чтобы взять верх над ним. Вполне возможно, что он понял, что, проигрывая войну дома, он не мог победить за границей.