Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

§ 4. Польша после первого раздела

Накануне политического кризиса Западной Европы большой еврейский центр в Польше находился в состоянии распада. Это был момент между первым разделом Польши (1772) и вторым (1793). Над нездоровым организмом Речи Посполитой уже была произведена первая вивисекция: Россия отрезала Белоруссию, Австрия — Галицию, Пруссия — часть Познанской провинции. Вместе с тем разрезывался на куски и компактный организм польского еврейства. Одна часть этой самобытной массы сделалась объектом преобразовательных экспериментов в лаборатории Иосифа И; другая увидела себя в роли «терпимой» в государственной казарме Фридриха II, который охотнее взял бы польские провинции без их еврейского населения; третья часть очутилась под властью России, которая до тех пор не могла мириться даже с наличностью горсти евреев на своей малороссийской окраине. Оставшийся после хирургической операции 1772 года, сокращенный центр еврейства в Польше переживал судороги агонизирующего государства, которому предстояли еще два раздела. Раненая Польша металась, искала жизненного эликсира в регламентах Постоянного Совета, в реформах Четырехлетнего сейма (1788—1791). В связи с общими реформами почувствовалась потребность в излечении старого недуга — решении еврейского вопроса. «Скарбовая (финансовая) комиссия» Четырехлетнего сейма собрала сведения о численности еврейского населения в Польше после первого раздела, об их экономическом и культурном состоянии — и вот результаты этих официальных исследований, как они представлены в выводах одного из членов комиссии, историка Тадеуша Чацкого, специально изучившего еврейский вопрос.

Официально количество еврейского населения в Польше и Литве в 1788-м исчислялось в 617 000 человек; но Чацкий справедливо указывает, на основании целого ряда поверок, что действительное число евреев, скрытое от официальной ревизии по фискальным соображениям, доходило по крайней мере до 900 000 душ обоего пола. Это почти совпадает с указанием Бутримовича, члена «еврейской комиссии» при Четырехлетием сейме, что евреи в Польше составляют восьмую часть всего населения (8 790 000). Почти миллионное еврейское население очень быстро размножалось, вследствие укоренившегося в то время обычая ранних браков. Школьное образование мальчиков было ограничено изучением религиозной письменности, в особенности Талмуда. Торговля была в руках евреев в следующих пропорциях: одна десятая часть ввоза, но зато три четверти всего вывоза — сельских продуктов, леса, льна, кожи и прочего сырья. Так как на свое содержание купец-еврей тратил вдвое меньше, чем христианин, то он мог продавать свой товар дешевле и делать быстрые обороты. Но, с другой стороны, вследствие склонности к рискованным предприятиям еврейский купец чаще впадал в банкротство, и очень редко нажитое им состояние удерживалось в его семье в ряде поколений. В большинстве провинций половина всех ремесленников состояла из евреев. Среди ремесленников преобладали сапожники, портные, скорняки, золотых дел мастера, столяры, цирюльники, но зато во всей стране было только 14 семейств, занимавшихся земледелием. 12-я часть всего еврейского населения состояла из людей «праздных», без определенных занятий, а 60-я часть — из нищих.

К этим выводам из официальных ревизий и наблюдений очевидца следует добавить, что одним из главных промыслов евреев в то время было «шинкарство» — содержание питейных домов в городах и деревнях (в деревнях жило тогда не менее одной трети всего еврейского населения). В панских имениях шинкарство было тесно связано с арендаторством; арендуя у пана-помещика разные статьи сельского хозяйства: мельницы, молочное хозяйство, фруктовые сады, пастбище, лес, — еврей брал в аренду и панское «право пропинации», винокурения и продажи водки в деревенских шинках, постоялых дворах или корчмах на проезжих дорогах. Эти занятия часто приводили еврея к столкновению с крестьянином, с тем закрепощенным «хлопом», который шел в кабак не от достатка, а от крайней нужды и горя, к чему доводила его тяжелая барщина. Последняя стадия крестьянского обнищания кончалась у дверей кабака, и поэтому естественно являлась мысль, что еврей-шинкарь разоряет крестьянина. Это обвинение против евреев выдвигалось теми панами-крепостниками, которые являлись действительной причиной бедности своих крестьянских рабов и извлекали наибольшие выгоды из своего права пропинации, заарендованного ими евреям. На евреев же шинкарский промысел имел деморализующее влияние. Незавидно было положение арендатора между расточительным паном-самодуром и забитым хлопом. Для помещика арендатор также был слугою, с которым он обращался не лучше, чем с хлопом. За плохое состояние дорог и мостов в имении пан иногда избивал арендатора; глумления над арендатором и его семьей во время панского разгула были не в редкость. В дневнике волынского помещика от 1774 года сохранились такие, например, записи:

«Арендатор Гершко не уплатил мне еще с прошлого срока 91 талер. Я принужден был прибегнуть ко взысканию. По статье контракта, в случае неуплаты, я имею право его с женой и детьми держать в тюрьме сколько мне угодно, пока он не уплатит долга. Я приказал его заковать и запереть в хлеву со свиньями, но жену и бахуров оставил в корчме; только младшего сына Лейзя взял на мызу и приказал учить его катехизису и молитвам (католическим)» ...

Мальчика насильно заставляли делать крестное знамение и есть свинину. Только приезд из Бердичева евреев, уплативших за разорившегося арендатора, спас отца от заточения, а сына от насильственного крещения.

Что гнало еврейскую массу в этот промысел арендаторства и сельского шинкарства? Составляя одну восьмую часть населения Польши, евреи, как указано выше, давали половину всего числа ремесленников в государстве и три четверти посредников по вывозной торговле. Но все эти занятия, очевидно, были недостаточны как источники пропитания. И в Польше, как на Западе, цехи и гильдии не принимали евреев-ремесленников и купцов в свои организации и тем крайне суживали сферу их деятельности. От христианской буржуазии, представленной в городском самоуправлении, зависело в большинстве городов — давать или не давать своим конкурентам-евреям право на торговлю и ремесла. Сеймовая конституция 1768 года, отдавшая экономическую деятельность евреев в городах под контроль магистратов, немало содействовала тому, что вытесняемые из городских промыслов евреи загонялись в область сельской аренды и шинкарства. Сокращая городские заработки евреев, закон вместе с тем увеличивал их податное обложение. Сеймовая конституция 1775 года, изданная после первого раздела Польши, увеличила сумму поголовной подати с евреев (вместо двух три злотых с души обоего пола, начиная с новорожденных). Вместе с тем она сделала попытку нормировки еврейских браков, хотя и не по жестокому западному образцу; раввинам запрещалось допускать к женитьбе тех, которые не занимаются дозволенными законом ремеслом, торговлею, земледелием или службой и не могут указать источников для пропитания. Последний закон, впрочем, никогда не применялся на практике.

Старая Польша не имела особой «черты оседлости» для евреев; им запрещалось только жить в некоторых «привилегированных» городах. В числе этих запретных мест была столица Варшава. Евреям там издавна запрещалось постоянное жительство; дозволялось приезжать только во время сессий сеймов, к которым приурочивались и ярмарки, для производства торговли. Сеймовая конституция 1768 года подтвердила этот «старый обычай» временного допущения евреев в Варшаву, мотивируя это «общею пользою и ослаблением дороговизны товаров», которая всегда была следствием отсутствия еврейской конкуренции. В столице установился такой порядок: за две недели до открытия сейма коронный маршал, игравший роль градоначальника, велел объявлять по городу трубными звуками, что приезжим евреям разрешается заниматься торговлей и ремеслами, а через две недели по окончании сеймовой сессии такими же трубными звуками давали знать, что евреям пора убраться из города; тех, которые медлили отъездом, выгоняли при помощи полиции. Однако изгоняемые на другой день снова возвращались в город как вновь прибывшие, под разными предлогами, и жили там по нескольку недель, задабривая маршалковских надзирателей взятками. Тогда коронный маршал Любомирский установил для приезжих евреев систему билетов на право пятидневного пребывания в столице, с оплатою каждого билета по серебряному грошу; без такого билета еврей не смел показываться на улице. И вскоре оказалось, что побилетный сбор приносил ежегодно в маршалковскую кассу около 200 000 злотых. Видя возможность поживиться на счет еврейского бесправия, некоторые польские сановники, владевшие целыми кварталами в Варшаве, разрешали евреям жить в своих владениях за определенную дань. Так образовался целый поселок, известный под именем Новый Иерусалим; образовалась даже община с «синдиком» во главе. Варшавские мещане-христиане завопили: они потребовали точного исполнения закона, запрещающего евреям постоянное жительство в городе. Любомирский принял строгие меры против евреев, не обращая внимания на протест домовладельцев-сановников и даже на заступничество короля: 22 января 1775 г. евреев изгнали из Варшавы, их квартиры в Новом Иерусалиме разорили, а все их товары отвезли в цейхгауз и в кадетские казармы и там распродавали. Это был сильный удар для многочисленного еврейского купечества, оказавшегося отрезанным от политического и коммерческого центра страны. Приходилось опять довольствоваться временными приездами, на короткий срок сеймовых сессий; но с течением времени прежний обход закона возобновился. В 1784 г. администрация, по жалобе магистрата, снова принялась очищать Варшаву от евреев. Положение изменилось с конца 1788 г., когда началась сессия Четырехлетнего сейма. Евреи сообразили, что коль скоро сессия сейма непрерывна, то и их право жительства в столице не ограничено сроком. И вот в Варшаве скопилось еврейское население в несколько тысяч душ, занявшее место в центре города. Это навлекло на пришельцев гнев мещан и магистрата и привело к кровавому столкновению (1790).

Так боролись закон и жизнь; жизнь превращала закон, противоречивший ее требованиям, в фикцию; но закон мстил ей моментальными ударами. Клином вошел миллион евреев в восьмимиллионную польскую массу — и нельзя было его вышибить, после того как он в течение ряда столетий служил скрепой для народа дворян и крестьян, заняв первоначально пустое место торгово-промышленного класса. Теперь его вышибал другой клин — христианский буржуазный элемент, но не мог его одолеть. Слишком срослось уже еврейство с хозяйственным организмом Польши, оставаясь чуждым элементом в национальном и духовном отношениях. Здесь таится трагизм еврейской проблемы в Польше эпохи разделов. Разбуженная катастрофою 1772 года, часть польского общества устремилась к реформам, но вызвала отпор со стороны реакционной части общества. Возникли два решения еврейского вопроса: одно — репрессивное, проникнутое старым шляхетским духом, другое — сравнительно либеральное, в духе «принудительного просвещения» императора Иосифа II. Первое выразилось в сеймовом проекте Замойского (1778— 1780), второе в проектах Бутримовича и Чацкого, предложенных реформаторскому Четырехлетнему сейму (1789).