Атаманова казна

Что с вами, полковник? Разочарованы?

– Откровенно говоря, да. И не знаю, чем больше – вашей артистичностью или вашим враньём, Туманов. – Макаров раздражённо смахнул сухую траву с картуза. – в вашей легенде ряд нестыковок, и вы сами подталкиваете меня к иной методе допроса.

Говоря это он спустился к центру воронки, и указал на вход в подземелье:

– Продолжим нашу беседу в более уютном месте.

Туманов усмехнулся, и переступая короткими шагами, какие позволили делать путы на ногах, спокойно спросил:

– Что это за подземелье? Чья-то могила?

– Пока ещё нет-с. Всё будет зависеть от вас, Туманов. Моя прабабка, урождённая Рычкова, вменила в обязанность всем потомкам фамилии чтить память своего предка-исследователя, который доводился ей то-ли двоюродным дядей, то-ли дедом. Я и чтил, и не напрасно, как изволите видеть. Эти пещеры мой далёкий родственник описал в своих мемуарах, кои я штудировал ещё в отрочестве. Бывать тут мне не доводилось, но сейчас появилась возможность это исправить.

Появились Крупин и Шилов, каждый с охапкой сухого хвороста. Кинув свою ношу в одну большую кучу, они занялись приготовлением к спуску. Распаковали тюк, который тащили с собой, и в котором оказались пара старых шинелей и бешметов, одеяла, пара керосинок и с десяток восковых свечей. Из мотка потрёпанных веревок связали канат метров в десять, снабдили его узлами и скинули в щель, привязав конец к толстой палке, установленной в распор у камней около входа. Первым в щель скользнул Шилов, сухой и рослый парень, цепко перебирая руками узлы на связанном канате он исчез где-то внизу. Скоро канат дернулся три раза, и Крупин сноровисто вытащил его наружу. В три приёма скинул в щель вещи из тюка и собраный хворост, после чего сделал на конце каната петлю и, качнув ею в руке, кивнул Туманову:

– Пожалуйте, ваше благородие.

– Ххэк… – затылок толкнул голову уже в меркнувшем свете, потом уже был звук удара и угасающие слова:

– Прочнее вяжи, Крупин…

Второе за сутки возвращение в реальность состоялось в кромешной темноте и адском холоде. Голова раскалывалась от малейшего движения, рук и ног не чувствовалось вовсе. Дышать тоже удавалось с трудом, было ощущение, что онемело всё тело. Холодный воздух спазмом сдавил лёгкие и Туманов закашлялся, морщась от боли. Пошевелил пальцами рук, ног и не почувствовал их. Издали послышались голоса, глухо отдающиеся коротким эхом, затем из темноты выплыл отсвет горящей свечи и появились оба соратника Макарова, одетые в телогрейки и с ног до головы вымазанные чем-то серым.

– Очнулись, ваше благородие? – спросил тот, кто собирался вязать Туманова перед спуском в пещеру.

Спрашивал равнодушно, отстранённо, не выразив никаких эмоций, как-бы не требуя и не ожидая ответа. Молча подхватили Туманова, поставили на ноги и поддерживая повели по невысокому подземному ходу, освещая путь свечным огарком. С каждым коротким шагом связанными ногами, Туманов удовлетворенно ощущал возвращение чувствительности организма, нарочито делая твердые шаги, давая встряску конечностям. Сильная рука пригнула ему голову, перед низким входом в большую подземную полость, которую можно было назвать пещерой, с почти круглым озерцом возле одной из стен. Освещалась пещера небольшим костром, огонёк которого бился у противоположной от воды стены. Там же были сложены хворост и вещи, на которых удобно расположился Макаров в коротком тулупчике. В отличии от своих помощников выглядел он опрятно.

– А, господин Туманов! Как вы себя чувствуете? – приязненно осведомился он, радушно указывая рукой на место у костра, – Не обессудьте, что обошёлся с вами не по дружески, уж больно вы, батенька, резвы-с не в меру. Ну да ничего, голова у вас крепкая, организм молод, руки-ноги целы. Пока, по крайней мере.

Говоря всё это, он ловко налил в железную кружку из стоящего у огня носатого чайника дымящийся чай, исходящий ароматным духом степной травы.

– Вам не предлагаю, ибо руки развязывать не решусь, потерпите. – он сделал осторожный глоток и уютно забаюкал кружку в ладонях, – Вот уладим-с все недоразумения, и тогда почаёвничаем, уже как сотоварищи.

Тепло огня неожиданно почти полностью выдернуло тело из холодных судорог и спазмов, которые трясли Туманова весь короткий путь по подземелью, и он расслабленно ощутил волну жара, наполнившую сначала голову, грудь и наливающиеся прежней силой конечности. Приведшие его надзиратели с деловитым видом исчезли в тёмном туннеле, которых, как оказалось, выходило в пещеру несколько.

– Вот что, дражайший штабс-капитан, – Макаров встал навстречу Туманову, – я уже и без того потерял много времени на бессмысленные беседы с вами, поэтому сейчас перейдём к кульминации нашего общения. Там, – он кивнул вслед ушедшим, – почти всё готово для завершающего разговора. Вы же знаете, что такое полевой допрос пленного?

– Дайте закурить, полковник. – Туманов уже разогнал организм для работы в экстремальных условиях, – Зачем нам такие сложности, когда можно всё решить без членовредительства?

– Слова мудрые, но несколько запоздалые…

Макаров тем не менее автоматически вытащил из кармана портсигар, из него пару тонких папирос, и сунув одну Туманову чиркнул спичкой, поднося огонёк в ладонях и хороня от небольшого сквозняка, тянувшего дымок от костра куда-то вглубь пещеры. Туманов, как-бы тоже прикрывая огонь спиной от сквозняка, встал поближе и без замаха, коротко ударил наклонившегося к нему Макарова лбом в переносицу. Потерявшего ориентацию полковника сбил плечом, и падая сам, резко вбил колено в грудь упавшего полковника, довернув его всей массой. Не удержался, по инерции перевалившись через бесчувственное уже тело, извернулся готовый добивать лёжа, но не потребовалось. Полковник лежал без движения. Перекатился ближе к Макарову, и ловко вытащил связанными сзади руками нож у него из голенища. Дальше было проще – взрезал острым лезвием веревку, стягивающую кисти рук, освободил ноги и обыскав противника забрал у того наган, не забыв и про спички. Быстро, в два движения связал руки Макарову за спиной и вылил содержимое чайника в костёр, который с шипением угас. Набросил на рдеющие угли валявшийся рядом овчиный тулуп. В наступившей черной мгле резко завоняло палёной шерстью, но Туманову запах был не важен, сейчас ему нужна была темнота.

(Бой в темноте он всегда считал если не любимым, то крайне увлекательным занятием, развивающим слух, интуицию и то самое темное чувство, которое так было необходимо в жизни воина, и которое дед старался выпестовать в нём самыми разными способами. Одним из них была рукопашная схватка с завязанными глазами, а впоследствии уже с клинковым оружием. От тех занятий и упражнений осталась пара шрамов на теле, и умение если не видеть, то чётко представлять окружающую обстановку в абсолютной темноте).

Заняв позицию у стены, в одном из ходов которой исчезли сподвижники полковника, он массируя глаза терпеливо ждал, когда зрение полностью избавится от световых бликов костра и адаптируется к отсутствию света. Туманов ощущал ещё одну опасность, в буквальном смысле нависшую над ним – свод пещеры был из мягкого глинистого известняка, породы крайне слабой и неустойчивой к каким-либо воздействиям. Будь то громкий звук, удар – всё это могло спровоцировать обрушение свода или его части, поэтому он подальше убрал наган и грел в руке свой нож, так удачно обнаружившийся у полковника. К личному оружию побывавшему в чужих руках он не испытывал предубеждений, хотя и старался избегать подобных ситуаций. Сейчас клинок вбирал часть его тепла, заново становясь с ним единым целым, продолжением его рук. Мелькнувший в темноте отсвет и приближающиеся шаги застали его в полной готовности к бою. Показавшуюся из стены пещеры вытянутую руку со свечой он плавно потянул на себя, и тут же вогнал клинок в грудь шедшего первым Шилова. В наступившей темноте толкнул его назад, навстречу шедшему следом Крупину, и очень вовремя качнул маятник: последний среагировал быстро, выстрелив в мелькнувшего Туманова от бедра, не тратя времени на выцеливание. Выстрел получился глухим, практически в упор, и в мёртвого уже Шилова. Через оседающее тело последнего, Туманов выпадом достал клинком горло противника, перехватил вооруженную наганом руку, и вогнал клинок тому в сердце. Аккуратно сработать не вышло, кровь из перехваченного горла короткими толчками брызнула в лицо Туманову. Зная, что не напортачил, всё же убедился в результате своей работы: оба тела были без признаков жизни. В наступившей тишине были слышны только шуршание осыпавшихся мелких камней, да размеренное падение капель со свода в озерцо. Возвращая сознание из боевого транса, Туманов нашарил выбитый огарок свечи, зажёг его и соорудив из фуражки одного из убитых импровизированный светоотражатель, двинулся дальше по пещерному ходу, решив выяснить окружающую обстановку.

Ход вывел его в небольшую полость или залу, из которой назад, в сторону большой пещеры, где было озерцо, вели ещё два прохода. Дальше был только один лаз, высотой чуть более метра и весь в сырой, белесой грязи. Оставив его исследование на потом, Туманов внимательно осмотрел место, в котором оказался. В середине залы торчал гладко обструганный деревянный кол, с полметра высотой и крепко вбитый в землю. Навершие кола было острым и чем-то смазано. Рядом, по обе стороны от него стояли крепко связанные веревкой козлы, наподобие тех, какие используют для распиловки бревен в деревнях, только более высокие, и на них лежала крепкая двухметровая жердь. Что-ж, картина навевала весьма недвусмысленные фантазии, на предмет своего предназначения. Судя по всему, распивать чаи с ним с самого начала никто и не собирался. Вздохнув, полез в грязный лаз, в конце которого просматривался едва освещённый участок.

Передвигаться пришлось местами на коленях, вовсе измазавшись в глине и известняке, по причине весьма ему не понравившейся – под грязью обнаружился слой льда, из-за которого идущий под уклон лаз становился весьма и весьма труднопроходимым. Светлый участок, где скорее всего был выход или вход в пещеру, находился несколько выше, метрах в пятнадцати и карабкаться к нему приходилось упираясь руками и ногами в стены лаза, при малейшей оплошности скатываясь вниз, как по рождественской горке, и в темноте – освещать себе дорогу при этом было невозможным. С середины лаза вернулся обратно в залу, выломал из пыточной конструкции прочную палку и уже с её помощью, используя как распорку в стены, смог преодолеть скользкий участок. Выбрался в широкий и просторный колодец, который действительно оказался входом в пещеру: наверху, метрах в пяти над головой виднелась та самая узкая щель, у которой они остановились утром. Подъём к ней был почти вертикальным, и примерно с середины – тоже, в ледяной корке под слоем грязи. Из щели свисала старая пеньковая веревка с узлами и петлёй на конце, которая, как он помнил, была закреплена к камням у входа на поверхности. По ней можно было выбраться из пещеры без особых проблем. Осталось только попрощаться с полковником.