Атаманова казна

Тысячу раз успев пожалеть, что не взял с собой винтовки, Туманов потрясённо смотрел на покрытый тёмными фигурками людей майдан, и не мог поверить, что это всё не сон. Как так можно обходиться с мирными людьми? Что же это за власть такая?

Вернувшийся на следующий день Никита был черен лицом – уже знал о случившимся, и они вместе с Тумановым наведались в Елань, разузнать о происшествии и поискать единомышленников, которых теперь могло оказаться много. Первым делом навестили родительский дом Крапивина, который оказался разорён и разграблен: выбитые окна и сломанные двери, внутри всё вверх дном. В сарае и хлеву валялись раздувшиеся трупы стельной коровы и лошади, убитых выстрелами в упор. Родителей в тот день дома не оказалось, что их и спасло (точнее, спас их сам Никита, велев накануне уехать к куму, на пару дней). Соседи опасливо выглядывали из своих домов и сочувственно провожали взглядами, не решаясь выйти на встречу. Хлопнув калиткой Крапивин и Туманов вскочили на лошадей, и направились к дому старосты. Хозяин был на месте, вышел к ним опираясь на суковатую палку, заметно приволакивая ногу.

– Здорово, Ефим Зиновьевич… – хмуро поздоровался Крапивин.

– А…, явился-таки, герой, – староста говорил негромко, слабым голосом, – твоей милостью вон сколько людей хоронить будем… Ты пошто вернулся-то? Мне ведь крепко наказали доложить, как объявишься… Вишь, как меня торкнуло, пуля не взяла, а кондрашка свалила, ноги и руки не чую.

– Пойдём в избу, поговорить надо.

Разговор получился непростым. Староста болезненно морщась рассказал, что произошло в селе. Отряд красных прибыл внезапно, около тридцати сабель, все верхами и ещё тачанка с пулемётом. Командовал неизвестный человек, чернявый и с дурным глазом – у старосты, как только тот на него взглянул, сердце прихватило, еле шевелил руками и ногами, и стал задыхаться. Был у него помощник, кругловатый и невысокий, всё лыбился из-за спины первого, и спёр икону из крапивинского дома, когда ездили его осматривать со старостой, а после уже начали громить избу и кончать скотину. Село тем временем окружили, и согнали на майдан человек триста, кто попался под руку. Большинство успело попрятаться, заслышав шум да крики, но почти у каждой семьи кто-то на майдане да оказался. Перед всеми держал речь старший, он-то и рассказал, что из-за Никиты на село накладывается контрибуция в две тысячи пудов зерна и десять лошадей, а часть населения решено примерно наказать. Что за наказание никто не понимал, наспех отделили от толпы примерно треть, и вдруг их всех начали расстреливать. Староста от страху повалился вместе с убитыми, чудом уцелев, а потом старший его поднял и велел крепко запомнить урок, мол всё повторится через два дня, если село не приготовит наложенную им контрибуцию, а ещё велел немедленно сообщить, как только в селе появятся сам Крапивин или его родители. Из более чем тысячи с лишком душ красные расстреляли полсотни, считай, каждого двадцатого. Сейчас всем селом роют могилы для убиенных, да готовят требуемое зерно, выскребают по амбарам – год то сам знаешь какой был, урожай почти весь пропал. Завтра будут хоронить, и ждать заново этого чёрта на тачанке. Никита расспросил у старосты, кто из сельчан вернулся с фронта, у кого из общих знакомых были погибшие на майдане, и готов был уже распрощаться, когда Туманов уточнил, каким образом староста должен сообщить о появлении в селе Крапивина. Тот смутился, потом перекрестился на образа, и запустив руку в резной шкап вытащил чёрную свечу.

– Вот, велено зажечь, как объявитесь.

– Ты не спеши, Ефим Зосимович, свечу зажги ближе к вечеру, не раньше, – Туманов сочувственно рассматривал старосту, – мы к этому времени уже уедем.

Вытолкав удивлённого мельника на улицу, Туманов коротко объяснил ему всю опасность и серъёзность момента – красные от села не отцепятся, пока не получат своё, и его, Крапивина, теперь будут искать везде и с особым пристрастием. В связи с чем у Туманова есть предложение: не бегать от красных, а встретить их тут, у села, и дать бой. Сообразительность Никиты Туманову нравилась, едва услышав о предложении он тут же развил тему, собравшись проехаться по селу и переговорить со знакомыми и сельчанами, на предмет организованного отпора. В завязавшемся на ходу обсуждении плана пришли к выводу, что всё село подставлять под удар будет не правильным, опять будут невинные жертвы, а вот собрать из местных небольшой отряд и встретить красных на подъезде – самое то.

Набралось восемь человек, желающих повоевать с красными. «Не много, для такого села» – подумал Туманов, но тут же успокоил себя, разговаривали пока только со знакомыми Крапивина, общий клич не кидали, времени было в обрез. Кстати, об оружии и обрезах… Изъявили готовность присоединиться к Крапивину в основном фронтовики, летом вернувшиеся домой. Шестеро потеряли вчера кто жену, кто родителей, кто детей, ещё двое остались без семей ранее, голод, тиф и испанка унесли всех близких. Так вот, оружия на всех было с гулькин нос: две винтовки, обрез да наган. Мужики захватили с собой топоры и вилы, но этого было маловато для серъёзной схватки. Наскоро собрались, поседлали лошадей и к вечеру уже новый отряд обживал зимовье Крапивина, чистил обе винтовки и готовился к первому бою. Туманов всеръёз подумывал о том, чтобы проскочить к обозу и взять для новоиспеченных партизан винтовки из ящиков, но выходило, что не успевал, Шляхтич мог объявиться раньше. Собственно, он мог появиться в Елани уже этой ночью или утром. Переговорив с каждым, Туманов выяснил имеющийся боевой опыт у бойцов. Пятеро служили в пехоте, ходили в штыковую, драться умели, один воевал в артиллерии, двое на флоте, иначе говоря в прямых боестолкновениях с противником участия не принимали. Никита не служил вовсе, но за него он не переживал, тот успел себя показать. В общем, при такой нехватке винтовок делать ставку следовало исключительно на внезапность и дерзость атаки. Сообща начали прикидывать, где им лучше встретить карательный отряд красных, когда Архип, тот самый артиллерист, вдруг вспомнил, что вчера в Кузайкино (соседнее село) проследовал отряд продразвёрстки, не иначе потом в Новую Елань вернётся. Тут же и решили начать прямо с этого отряда, причём не откладывая на утро.

Через час партизанский отряд уже двигался рысью в сторону Кузайкино. На место прибыли за полночь, у околицы остановились, оценивая обстановку. Село не спало, то тут, то там взбрехивали собаки, мелькали огоньки в окнах, чувствовалось понятное напряжение – люди были в ожидании сопутствующего продразверстке зла. Крапивин вызвался разузнать, где расположился отряд и растворился в ночи. Вернулся от ближайшей избы, быстро, злой и возбужденный.

– Краснопузые в храме разместились, другого места не нашли. С дюжину штыков.

– Ну, со святыми и упокой…

Красавец храм стоял не далеко от въезда в село, его стены белели в темноте от лунного отсвета. Туманов довёл до каждого составленное боевое расписание и отряд пешком выдвинулся на рубежи атаки. На звоннице храма искрой вспыхнул и погас огонёк – дозорный, курит на холоде, греется. Ничего, не долго осталось…

Основная сложность была в закрытых дверях храма. Дубовые добротные двери могли выдержать штурм, если не применить гранаты или динамит. А их не было, да и не собирался он портить храм. Туманов взвалил на плечо большой суконный тюк, набитый соломой с парой пустых склянок, и покачиваясь, нетвёрдой походкой вышел на дорогу к храму, напевая в полголоса что-то там такое, и двигаясь к дверям время от времени ставил мешок на землю, отдыхая, затем снова с натугой поднимал его на плечо, успевая осмотреться. Дозорный его приметил, но пока никак это не обозначал. Наконец, когда до крыльца храма оставалось с десяток шагов, окрикнул:

– Стый, зараза! Кудыть прёшь? Стрелить буду!

– Дык, я-ж принёс, вот же оно… – скинул мешок на землю Туманов и развёл руками, как бы ища, откуда его окрикнули.

Звук склянок произвёл на дозорного большее впечатление, чем слова, он сплюнул вниз цыгарку, звездой павшую с неба на землю, и скомандовал:

– Чичас, стый где стоишь.

Раздался стук сапог по лестнице звонницы и скоро двери храма тихонько скрипнули, отворяясь и выпуская на крыльцо две тёмные фигуры в шинелях и с винтовками.

– Забирайте… – двумя руками Туманов указал на тюк.

В этот момент с двух сторон к крыльцу скользнули тени, враз сдёрнули в стороны рассматривающих Туманова людей и тут же цепочка других быстро просочилась через приоткрытые створки внутрь церкви. Туманов метнулся следом. Получилось всё аккуратно и красиво – когда он влетел в церковь, там уже баталия заканчивалась, партизаны организованно разобрали помещение по зонам и жестоко пресекали попытки сопротивления, накалывая на вилы хватающихся за винтовки и добивая лежащих на полу прикладами. Криков не было, только хрипы и стоны. Крапивин кивнув на приоткрытые Царские врата и вместе с Тумановым ворвался через боковые двери в алтарную. В углу алтаря лежал на шинели пьяный человек, положив под голову антиминс и отравляя воздух жутким перегаром, на престоле стояла мутная бутыль самогона, с разложенной рядом закусочной всячиной. Неожиданно для всех лежащий выпростал из-под полы шинели руку, в которой блеснул наган и направив его на Никиту нажал курок. Туманов с боевого транса скользнул в силу и крутнувшись в полуприседе выбил наган из руки, тогда только грохнул выстрел. Пуля рикошетом ушла по каменным стенам и взвизгнув влепилась в дароносицу, сбивая её на пол. Произошло всё это в долю секунды, Крапивин еще двигался от двери внутрь алтаря, а Туманов уже завернул руку стрелявшему за спину и вздёрнул его на ноги, подхватив рукой под кадык.

В храме всё уже было кончено, партизаны вытаскивали на крыльцо бездыханные тела и собирали трофеи. Всего насчитали двенадцать упокоенных. Крапивин с Тумановым быстро допросили тринадцатого. Он оказался комиссаром продотряда, направленного начальником гарнизона Кичуйского острога для пополнения хлебных запасов. В Кузайкино отряд пришёл накануне и должен был с рассветом начать свою работу, ожидая тут отряд чоновцев. Затем вместе с ними продолжать злодействовать в Новой Елани. Подвижной состав отряда был невелик, три подводы, стоявшие за оградой на территории храма, остальные телеги и лошадей планировали забирать тут же, у населения.

Комиссара подняли на вилы на улице, после чего все тела покидали в одну из подвод, и выведя ее на тракт, пустили рысцой под горку, в сторону Чистополя. Подсчитали трофеи, добыто в бою было двенадцать винтовок Мосина, патроны и наган. Теперь партизанский отряд был хорошо вооружен, но и следующий противник был более грозным.

Погоня