Полное собрание заблуждений

ГЛАВА 31

Дочь плакала и просила прощения.

Жена рыдала, но ничего не просила.

Мать просто молчала и, кажется, ни на что не реагировала.

Однажды лет в пятнадцать Саша Грибанов попал в крепкую драку. Эта драка не имела к нему никакого отношения, просто он оказался в ненужный момент в неподходящем месте. И получил в челюсть — в общем-то, совершенно случайно, как говорится, "налетел на кулак". Он даже ничего не успел понять — отключился и словно на мгновение умер. А когда ожил, вдруг ощутил, что вокруг другая, совершенно непривычная для него жизнь. Эта жизнь протекала где-то внизу — там ходили люди, ездили машины, росли деревья, стояли дома… А сам он парил в воздухе и на всё смотрел с высоты, только смотреть было трудно, потому что глаза застилал туман, а уши были словно заткнуты ватой. Он напрягал зрение и слух, он улавливал движения и звуки, но всё это воспринимал отрывочно, какими-то отдельными мазками, и удивлялся, что не может всё собрать воедино, не может ухватить всё разом, не может понять всё ясно. А ещё он видел самого себя, лишенного четких очертаний, но вполне узнаваемого, и слышал свой голос, но с трудом понимал, о чём же говорит. И это тоже удивляло.

Потом ему объяснили: результат шока, так бывает.

Сейчас он испытал то давнее детское ощущение. Но совсем не удивился. Напротив, вроде как "увидел" шевеление собственных мыслей и "услышал" собственный внутренний голос, который сказал: всё так и не иначе, и постарайся ухватить главное, потому что полностью понять ты ничего не сможешь. И он покорно согласился, хотя давным-давно забыл, что такое покорность.

Сквозь "туман" он видел людей, которые ходили не в ботинках и не в одноразовых тапочках, а просто в носках, и даже узнавал некоторые лица, например, коренастого блондина и высокого шатена, регулярно дежуривших в подъезде, а теперь переминающихся в этих самых носках посреди комнаты.

Сквозь "вату" он слышал голоса, и даже улавливал отдельные фразы, понимая пусть не всю суть, но хотя бы отрывочный смысл сказанного, и опять же ничему не удивлялся, лишь устало проглатывал отрывочную информацию.

…Лидия Сергеевна, никогда особо не обращавшая внимания на охранников, около года назад вдруг обратила на них внимание, стала иногда останавливаться около них, разговаривать о чем-то незначительном, а потом начала подбрасывать им кое-какие деньги, вроде бы за мелкие услуги — открыли дверь, поднесли сумку, вызвали лифт… Вообще-то брать чаевые у обитателей дома запрещалось, но у жены босса… Как откажешься? Да и деньги — сначала мелкими купюрами, потом покрупнее — постепенно превратились во вторую зарплату, и от такого тоже трудно было отказаться. А месяца два с половиной назад вдруг всё прекратилось, и словно разом закончился праздник, а кому же понравится, когда праздник заканчивается в самый разгар?

В тот день дежурил Алексей, и Лидия Сергеевна вдруг не прошла мимо, как обычно в последнее время, а задержалась и сказала, что для него и Павла есть работа, за которую каждый может получить по двадцать тысяч долларов. Для Александра Дмитриевича это, может, и не сумма, а Павел с Алексеем таких денег никогда в руках не держали. Но Алексей всё равно ответил, что надо понять, какая это работа и ежели вдруг киллеры понадобились… Лидия Сергеевна тут же возмутилась, дескать, подобные вещи о ней думать — это форменное безобразие. И ушла, и снова перестала обращать на охранников внимание.

Примерно через неделю Алексей сам её остановил, напомнил о разговоре, и жена босса снизошла. Да причем ещё как — назначила встречу в квартире Алексея и приехала туда на такси.

Никакого криминала. Похищение — это когда силком против воли. А когда по согласию — это совсем другое. Мать и дочь согласны. Мать и дочь этого хотят. Почему? Неважно. Те, кто инсценируют похищение, потребуют за дочь два миллиона долларов, а сами получат по двадцать тысяч на брата. Это совсем немало за спектакль с хорошим концом. А конец конечно же будет хороший, потому что главная актриса — Карина, а главный режиссер — Лидия Сергеевна. Главный режиссер всё придумал в деталях, актриса всё сыграет, как расписано.

Почему это должно было произойти в модном салоне, а, к примеру, не на улице? Да очень просто. На улице средь бела дня (Карина ведь по ночам не шастает) полно неожиданностей и случайностей. А в дорогом салоне чинно, пристойно и в принципе предсказуемо — вплоть до напитков, которые обязательно предложат клиентам.

Почему именно в салоне Феклистова? Опять же очень просто. Потому что он находится в доме, который построил Грибанов. Чтобы организовать похищение, надо знать каждый закуток. План помещений есть в документах Грибанова. Лидия Сергеевна знает, где эти документы хранятся. Копию с плана должна снять тетка Алексея, одна из очень немногих, кто имеет свободный доступ в кабинет. Алексей должен уговорить тетку, пусть сам придумает — как. Он придумал и строго наказал, чтобы работала только в перчатках, — кто удивится уборщице в перчатках? А ещё наказал всё положить на место строго в том порядке, какой был, потому что Грибанов подмечает каждую мелочь. Но Алексей тоже к мелочам серьезен и потому в пятницу решил на всякий случай всё перепроверить. И явился под видом электрика в салон, и обошёл помещения, и конечно же заглянул в технический отсек, и удостоверился, что всё соответствует плану. И ещё раз проверил дверь служебного входа, хотя её изучил заранее. Там несложный замок, к которому легко сделать ключ — по крайней мере, для бывшего слесаря Алексея.

Ну да, Карина сама плеснула на себя сок. А потом вызвалась пойти в туалет. И там, в туалете, подала сигнал — просто нажала кнопку мобильного телефона. Опять же хорошо, что Алексей учёл все мелочи и захватил с собой нож, веревку и скотч. С Кариной в туалет попёрлась директриса, с которой, впрочем, особых хлопот не возникло. Это потом директриса повела себя странно. Вместо того чтобы перепугаться до смерти, а это хорошо, потому как такой человек плохо соображает и совершает массу глупостей (весьма выгодных в данном случае), вдруг начала деловитость проявлять, и её решили припугнуть ещё раз, уже поздно вечером. Но тут всё криво получилось — Борисевич неведомо откуда взялся.

А Карина, между прочим, славная девчонка, с ней никаких не было проблем. Жила в однокомнатной квартире Алексея и не выпендривалась. И говорила, что требуется, и делала всё как надо. И ей это было очень интересно. Только один раз, правда, дурость сотворила. Дома одна осталась и, видишь ли, мороженого захотела. Взяла запасные ключи с полки и потащилась в ларёк. Но затем сама в этом призналась и получила нагоняй от матери. И неважно, что на Северо-Чемском знакомые Грибановых жить никак не могут — осторожность есть осторожность.

С мобильником поступили просто. За пятьсот рублей купили сим-карту на паспорт одного алкаша, и по этому мобильнику Лидия Сергеевна общалась. И все были в курсе всего. Только потом вдруг это идиотское сообщение по телевизору… Пришлось покрутиться. Но Карина опять же молодец, это она придумала про клинику пластической хирургии. Правда, потом расстроилась, боялась, что по телевизору об этом скажут и кто-нибудь подумает, будто у Карины есть какое-нибудь уродство. Но обошлось.

А тетка Анна Григорьевна как раз сдурила. Алексей ей с самого начала невинную сказочку сочинил, а когда Борисевич про шкаф расспрашивать начал, перепугалась и Борисевича, и племянника и ничего про эти расспросы не сообщила.

Деньги, те самые миллионы, нужно было получить в субботу. Лидия Сергеевна говорила, что всё будет совершенно надежно, но как именно, обещала сказать позже. И ещё велела, чтобы из своей доли Алексей с Павлом даже одной бумажки не смели потратить в течение полугода. Хотя вроде никто купюры переписывать не собирался.

И вообще они, Алексей с Павлом, тут сбоку припека, потому как выполняли указание жены и дочери босса. А их, когда на работу в дом брали, предупредили: семья Грибановых — это самые главные люди…

Кажется, охранники рассказывали какие-то подробности и что-то пытались объяснять, оправдываться, о чем-то спрашивать у Грибанова… Но Александр Дмитриевич молчал и вообще практически никак не реагировал.

А потом вдруг все исчезли, и стало тихо, и он вдруг понял — на сей раз отчетливо и ясно, — что всё закончилось. Он умер в своей прежней жизни, а в жизнь после смерти он не верил.

Александр Дмитриевич не стал заходить в спальню, хотя почти твердо знал: Лиды там нет, она наверняка затаилась в своей комнате в ожидании… Он не знал, чего ждала жена, и даже не хотел об этом думать.

Прошел в одну из комнат для гостей, где ни один гость ни разу не ночевал, потому как сами гости в его доме случались редко и уж точно не задерживались на ночь. Очень хотелось, не раздеваясь, упасть на кровать прямо поверх шелкового покрывала, но он всё-таки разделся, аккуратно развесил вещи, принял душ, залез под одеяло, и сделал это почти автоматически, как привык, как сам для себя однажды установил.

Да, у него были свои установки. Свои привычки и правила. Он выработал их давным-давно, повинуясь не собственным прихотям, а чёткому пониманию, что есть разумно.

Ладно, пусть некоторые из них были всё же прихотями, как, например, глазунья с непременно целыми желтками или кофейные чашечки, похожие на рюмки для ликера. Но это же мелочи. А всё остальное…

Да, он не любил гостей в своём доме. Не любил, когда посторонние люди бродили по его квартире, передвигали вещи, оставляли мусор, порой что-то разбивали и ломали.

Но разве он не имел права на какое-то "пространство покоя", и разве его мать, жена и дочь не имели возможности принять своих приятелей в самых дорогих ресторанах и клубах?

Да, он заставлял всю семью снимать уличную обувь на коврике у порога, а неизбежным посетителям выдавал одноразовые тапочки. Он запрещал ложиться на кровать даже в домашней одежде. Он требовал, чтобы хлеб покупали только в запаянных полиэтиленовых пакетах и практически все продукты предварительно мыли с мылом, а уже потом клали в холодильник или на стол.

Но ведь именно так соблюдалась гигиена.

Да, он противился тому, чтобы его жена ходила в облегающих свитерах, мать — в брюках, а дочь — в слишком открытых платьях.

Но ведь он видел своим мужским глазом, какая одежда кому не идёт.

Да, он никогда не вывозил семью среди зимы в жаркие страны, не разрешал Карине читать лежа, не позволял жене садиться за руль автомобиля, а матери чаще одного раза в неделю ходить в сауну.

Но ведь это было исключительно заботой об их здоровье и безопасности.

Да, он запрещал пить напитки прямо из бутылки, жевать "резинку" и есть на улице мороженое.

Но ведь всё это было продиктовано элементарными правилами приличия.

Да, это были его правила, его установки, но разве они противоречили здравому смыслу и разве они кому-то принципиально портили жизнь?

Он был любящим сыном — мать никогда не имела с ним проблем и никогда не могла пожаловаться на его невнимание.

Он был заботливым отцом — дочь всегда могла получить всё необходимое и всегда могла рассчитывать на его помощь.