Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни

К крестьянам, действительно, уже несколько минут назад подошел человек с твердыми и резкими чертами лица. Это был один из народных трибунов, защитников крестьян, выбиравшихся из среды плебеев на их собраниях в Риме по трибам. Трибами назывались те деревенские волости, на которые была издавна разбита римская земля. Уже давно деревенские жители имели право собираться на сходы для выбора себе начальников. А лет за 75 до описываемых событий им было дано право сходиться в определенные дни в городе всем вместе для рассуждения о своих делах и для выбора народных трибунов, причем для голосования они соединялись по своим деревенским волостям (трибам). Трибуны имели тогда большую власть в Риме, и к их помощи не раз обращались римские крестьяне, когда им грозила какая-нибудь беда. Трибун одним словом мог освободить крестьянина, если его продавали в рабство за долги или, заключив в оковы, бросали в темницу; он мог избавить всякого крестьянина от неправильного привлечения к военной службе, мог уничтожить всякое распоряжение консула и других властей, если они нарушали интересы плебеев, вообще мог защищать простых людей от всякой несправедливости и обиды. День и ночь были открыты двери его дома для каждого, ищущего у него защиты и охраны. Неудивительно поэтому, что знатные люди ненавидели трибунов всеми силами своей души.

По чистой и опрятной одежде подошедшего к крестьянам трибуна можно было заключить, что это человек не бедный. Хотя в трибуны можно было тогда выбирать всякого плебея, но обыкновенно предпочитали выбирать на эту должность более зажиточных людей из их среды; только зажиточный человек мог уделить достаточно времени и сил для служения государству, особенно на такой хлопотливой должности, как должность народного трибуна.

Оратор

Когда Гней и Люций подошли к кучке крестьян и говорившему с ними народному трибуну, они сразу насторожились. Трибун говорил о предстоящей войне с вейентами и как раз о том, чего они больше всего боялись, – о дележе земли. «Да, граждане, – говорил он, – вам предстоит тяжелое время. Среди воинских трудов, в снегу и инее, проводя время ночью в палатках, покрытых звериными шкурами, а днем за лагерными работами или в сражениях, вы проживете много тяжелых месяцев. Ваши полководцы не напомнят вам, что несут военную службу не рабы, а свободные люди, их сограждане, которых следует хоть зимой отводить домой в крытые жилища и которым нужно хоть когда-нибудь навещать свои деревенские хижины, своих родителей, детей и жен и иметь время пользоваться выгодами своей свободы и присутствовать на народных собраниях. И что же вам дадут за все эти труды, после того как вы своею кровью завоюете вейентскую землю? Нищенские наделы по 2 югера или немногим больше – для поселения на новой земле тем из вас, кому уже невмоготу будет кормиться с семьею от прежних наделов. А что будет с большею частью захваченной земли, вам уже известно по прежним примерам: она будет обращена в общественное поле, которым, как вы знаете, плебеям запрещено пользоваться. Цензор, как только кончится война, предложит всем желающим из патрициев занимать из этого поля столько земли, сколько каждый из них захочет; и они расхватают эти земли в несколько дней, не оставив на вашу долю ничего, кроме воспоминаний о пролитой крови и о тяжелых военных трудах. Правда, патриции будут считаться только арендаторами этих земель, обязанными платить за них в пользу государства ежегодную плату; но разве для кого-нибудь в городе тайна, что цензоры определяют эту плату в ничтожном размере, что взыскивается она со всякими льготами и послаблениями, а часто даже и совсем не взыскивается? И не думайте, чтобы патриции добровольно увеличили вам земельные наделы или допустили вас до пользования общественными полями: чем меньше ваши наделы, тем выгоднее для них. Ведь вы не пойдете просить у них взаймы хлеба и семян для посева, если у вас будет вдоволь всего и у себя. И вот вам мой совет, граждане: идите на войну и храбро сражайтесь с вейентами; без новых земель, приобретенных войною, вам не увеличить ваших наделов; а вейенты – богатый народ, и от него вам есть чем поживиться. Но ради войны никогда не забывайте и о другом своем враге, не менее опасном, чем этруски, – о патрициях; добивайтесь, чтобы они давали вам большие наделы, чем это было до сих пор, чтобы они допустили вас к пользованию общественными полями и чтобы вы во всем были уравнены с ними».

С раздражением слушали эту речь народного трибуна патриции. Они не сомневались, что в предстоящем народном собрании война с вейентами будет решена, потому что от нее ждали для себя выгод и патриции и плебеи, но этот трибун хотел вырвать из их рук главный результат победы – землю. И они гневно вмешались в речь трибуна… «Послушай, приятель, – презрительно сказал Корнелий, – послушать тебя, так у крестьян нет большего врага, чем патриции. Но кто до сих пор вел Рим к победам и чьи имена народ чтит, как наиболее славные в своей империи? Кому Рим обязан славой римского оружия? Не патрициям ли? А вы, граждане, – обратился он к крестьянам, – что получили вы от этих льстецов, от этих мнимых народолюбцев – трибунов? Под предводительством нас, патрициев, вы наводили страх на врагов на поле битвы и возвращались домой к своим пенатам, набрав добычу, отняв у врага землю, прославив государство и себя; а под предводительством трибунов вы наводили страх на патрициев на форуме, но разве вы когда-нибудь возвращались с народной площади богаче, чем были до этого? Я знаю, что велики ваши труды и опасности на полях битв и много убытков вы терпите, находясь в военное время подолгу вдали от ваших домов и полей. Но сенат, заботясь о вас, решил помочь вам и здесь; известно ли вам, что среди сенаторов уже давно идут разговоры о том, что несправедливо допускать безвозмездную службу граждан, когда казна обогащается от завоеванных земель, и что скоро будет издано сенатское постановление о выдаче воинам жалованья из казны? Теперь в военное время вы будете обеспечены, и вашему имуществу уже не будет грозить разорение тогда, когда вы будете жертвовать своею жизнью для государства. Вот что делает, граждане, для вас сенат; а ведь большинство сенаторов состоит из патрициев, на которых ваши мнимые заступники-трибуны так нападают».

Трибун с усмешкой выслушал эту речь патриция. «Умный ты человек, Корнелий, – сказал он, – но не хитры твои доводы, и разве малого ребенка тебе удалось ими обмануть. Ты говоришь о славном для Рима предводительстве патрицианских полководцев? Но, друг, ведь ты преимущество патрициев, которым они несправедливо пользуются, обращаешь в их добродетель. Для кого из нас тайна, что плебеи не потому мало прославились на воинском поприще, что не способны к военному начальствованию, а потому, что их не допускают до него! А в тех немногих случаях, когда плебеи в должности военных трибунов[7] начальствовали над римскими войсками, они одерживали победы не хуже патрицианских консулов. Но будем говорить правду и смотреть в корень вещей: ведь прославляли римское оружие и государство не полководцы, а простые солдаты – те самые крестьяне, которых ты видишь перед собой, и им подобные; вы же, патриции, умели только пользоваться плодами этой славы. Если мы даже оставим в стороне вопрос о материальных выгодах от побед, скажи, чей почет увеличится в государстве после удачных войн и кто, ссылаясь на прославленный войною имена предков, потребует для себя высших должностей, консульских и цензорских мест? Не вы ли, члены патрицианских родов? А чтобы успокоить плебеев и отделаться от их требований, вы бросаете и им кость – солдатское жалованье. Но обсудим и этот вопрос и посмотрим, насколько эта кость может удовлетворить крестьянский голод. Скажи, откуда сенат достанет денег на жалованье солдатам, кроме как обложивши тех же крестьян, из которых выходят солдаты, податью? Выходит, таким образом, что патриции щедры к другим на чужой счет. До сих пор вы, граждане, не платили податей в казну, а теперь в годы войны, помимо тяжести военной службы, вы будете еще нести и тяжесть обязательных налогов на военные нужды[8]; и вместо облегчения на вас ляжет только новое бремя. Вот и рассудите, граждане, друзей или врагов вы имеете в патрициях».

С этими словами трибун отошел от крестьян. Его дело было сделано. Он разъяснил крестьянам, как мало они до сих пор получали выгод от войны и что может дать им война, если они будут настаивать в своих требованиях; и гневными взорами проводили его патриции. Они уже предчувствовали, что вслед за прежними уступками в пользу плебеев им придется скоро сделать еще и новые, самые тяжелые для них.

Прошло 21/2 недели после этого. Еще 2 раза в очередные базарные дни на римском форуме опубликовывалось о дне предстоящих центуриатских собраний и о вопросе, который будет на них обсуждаться. Наконец назначенный день наступил. Нелегко было его выбрать. Прежде всего нельзя было назначать собрания на праздники; но и в будни народное собрание могло состояться только в дни, которые были угодны богам. А узнать это было непросто. Жрецы вспоминали дни, в которые с городом случалось раньше какое-нибудь несчастье, и объявляли, что в эти дни нельзя собираться для решения военных дел, потому что боги были разгневаны тогда на римских граждан или отсутствовали из города, и эти дни навсегда считались несчастными. Наконец день народного собрания выбирался, по всем признаками угодный для богов. Но для большей уверенности в этом всю ночь накануне консул (или лицо, заменяющее его в высшем командовании над армией) проводил без сна под открытым небом на Марсовом поле и вместе с авгуром наблюдал знамения, посылаемые богами на небе. Авгур толковал эти знамения, и только в том случае, если все предзнаменования оказывались благоприятными, можно было с уверенностью сказать, что собрание на другой день состоится.

Конечно, тут не обходилось без злоупотреблений. И жрецы, и должностные лица держали по большей части руку тогдашней знати и часто какое-нибудь простое явление природы объявляли религиозным препятствием для собрания, если патрициям день собрания был почему-либо неудобен, например, если наиболее влиятельных из них не было в городе, или если они просто хотели оттянуть обсуждение какого-нибудь неприятного для них вопроса. Часто, кроме того, если патриции хотели, чтобы на собрания приходило поменьше крестьян, они подговаривали жрецов назначить день собрания в разгар полевых работ, когда крестьянам оказывалось почти невозможным отлучиться из дому.

На этот раз патрициям не было выгоды оттягивать день собрания, и с раннего утра по призывному звуку рога, раздавшемуся с римской крепости, к Марсову полю потянулись толпы римских граждан. Первоначально народ являлся на центуриатные собрания в полном вооружении; но и впоследствии только тот, кто служил в войске, мог присутствовать на этих собраниях. Поэтому-то собравшиеся на них граждане назывались «войском»: этим и объяснялось, почему собрания по центуриям происходили за городской чертой – на Марсовом поле. В городе действовали гражданские власти; там производился суд, там цензоры оценивали имущество граждан, там граждане собирались на собрания по трибам, чтобы обсудить свои дела или принять новые законы. Только за чертой города вступали в свои права военные власти и войско вооружалось правом повелевать. Поэтому же центуриатными собраниями могли руководить и председательствовать на них только должностные лица, имевшие права военачальников: диктаторы, консулы, военные трибуны, позднее преторы.