Проданная на Восток

Эпилог

Ветер ударил сильнее, и альбатрос, расправив крылья, парил над идущим под всеми парусами кораблем. Рассветное солнце золотило его металлические части и отливало розовым и персиковым на натянутых до предела полотнах парусов.

Что-то было волшебное в том, как плавно и величественно судно рассекало морской простор, подернутый рябью, оставляя за собой пенистый след и столь же величественно расходившиеся до берега волны.

Альбатрос, провожающий корабль, взмахнул крыльями и проскользил в вышине дальше, уходя за перистые облака, а над мачтами “Госпожи Дикарки” послышались крики чаек — предвестники скорой суши.

Вся природа, казалось, любовалась этой умиротворяющей картиной: крепкий ровный ветер, играющий всеми цветами рассвет, что рассеивал дымку над горизонтом, и светлые паруса, белеющие в море и издали похожие на гигантских птиц…

— Да гребаная ты креветка! — ругнулся Вильхельм, наблюдая, как из-за энергичного встряхивания с пера упала жирная, как каракатица, капля чернил и растеклась на буквах, которые он выводил с невиданным для себя старанием.

“Агата простонала, подставляя под его поцелуи…”, что подставляла теперь уже кирия ди Арс и кому, теперь не представлялось возможным разобрать.

Дверь в небольшую каюту со скрипом начала открываться. Вильхельм скомкал лист бумаги, исписанный с разных сторон весьма коряво, и бросил его на пол. Глядя на дверь, он закинул руки за голову и терпеливо ждал.

— Кх-м… — протиснулась неожиданно Элен с подносом в руках, но встретив прямой взгляд Вильхельма тотчас же стушевалась и едва не споткнулась, почему-то отчаянно покраснев.

— Я занят.

От внушительной фигуры кирии Элен исходили прямо-таки волны переживаний, пышная грудь, утянутая в строгое платье, ощутимо вздымалась, а сама женщина вперила в него беспомощный взгляд и не могла решиться, то ли подойти, то ли бежать.

— Ради всех богов, Элен, — громко хмыкнул Вильхельм, откидываясь на спинку стула и почесывая пальцами затылок, — я вас не узнаю! Еще неделю назад вы плеснули ведром воды в лицо капитану, а потом строили всю команду, как заправская пиратка! А тут снова вспомнили, что вы монашка и вам по статусу положено краснеть перед мужчиной, м?

— Вообще-то, кириос ди Морен, — откашлялась Элен и выпрямилась, глядя на него строгим и даже осуждающим взглядом, — я не “монашка”, а благородная кирия, принадлежащая к одному из высочайших родов Энарии, и тот факт, что я добровольно провела в монастыре Сан-Хосен несколько лет, вовсе не делает из меня…

— …монашку? — перебил Вильхельм, задорно вздернув бровь и одарив благородную кирию самым бесстыдным взглядом, на который он был способен.

— Я принесла вам чай! — голос Элен внезапно сорвался на высокую ноту.

— Но я не просил, — продолжал веселиться Вильхельм, глядя, как на щеках женщины алеют пятна от волнения. — Скажите честно, Элен, в чем суть вашего визита? Признаться, я действительно очень занят последние дни.

Ногой он задвинул скомканный, исписанный неровными строками лист, а Элен так цепко вперла в пирата свой взгляд, что его движение явно не укрылось от её строгих глаз.

— Ваш чай! — с некоторым вызовом подвела она итог, шатаясь от легкой качки и подходя к столу.

Пристроив на край стола маленький поднос с изящным заварником в мелкие розочки и чайной парой из того же сервиза, он тяжело вздохнула, обдав Вильхельма ди Морена тонким ароматом своих духов.

— На кой… — начал было Вильхельм, но поймав строгий взгляд Элен откашлялся, — мне не нужен чай, достопочтенная кирия Элен. Могу ли я попросить вас быть столь любезной и принести безмерно уставшему капитану много, очень много рома?

— Так последний ром мы выпили еще два дня назад вместе с кириосом ди Эмери, — Элен попыталась разглядеть что-то в черновиках Вильхельма. — И с каких это пор вы стали капитаном?

— Сразу, как закончился ром!

Вильхельм взглянул на Элен снизу вверх и уловил такие явные, раздирающие душу сомнения и противоречия, а также полыхающий внутри неё пожар, который ощущался и безо всякой магии.

— Ох, милая Элен, признаться, не ожидал от вас такой прыти, хм-м…

Пират попытался фривольно огладить её по талии, но вдруг Элен воскликнула и ударила его ладонью по щеке. Да так хорошо, наотмашь, что в голове у Вильхельма даже что-то зазвенело.

— Вы негодяй и пират! — высоким голосом воскликнула она, едва на разбив к демонам принесенный ей же чайный сервиз. — Как вы могли?!

— Как я мог… что… — Вильхельм тоже поднялся с места, разом став выше Элен на две головы, и с этой высоты уставился на достопочтенную кирию, которая не торопилась в ужасе сбегать, а замерла перед ним с вызовом. — Это было весьма нахально с вашей стороны, вы не считаете?! Врываться в мою каюту, предлагать этот ваш… чай, чтобы потом бить меня по лицу и сыпать обвинениями. Между прочим, лично вам я ничего плохо не сделал! Уж если на то пошло…

— Мне нет, — отрезала Элен, дрожа как травинка на ветру, но упрямо поджимающая губы, — но то, то… то, что мне попалось из ваших, простите, бумагомараний, оно просто… отвратительно! — голос кирии упал на октаву, когда она наконец заговорила о том, ради чего осмелилась ворваться в каюту пирата. — Вы порочите честь моей госпожи, Агаты ди Арс, и я обязана…

— Аха-ха, — радостно рассмеялся Вильхельм, обходя Элен по полукругу, пока та цеплялась руками за столешницу и таращила на него угрожающий и испуганный взгляд сразу. — Так, стало быть, вы прочитали мое творчество?! Я польщен, я польщен…

— Кириос ди Морен!

— Как вы умудрились это сделать, если я не покидаю каюту уже несколько дней?

— Ваши проклятые листочки унесло ветром, не надо было выкидывать их из окна, — просипела Элен, затравленно глядя на него, не в силах хоть на миг отвести взгляд от его обманчиво-призрачного взгляда. — И один из этих… из этих… о боги, из этого вашего творчества, — выдавила она наконец, еще больше покраснев, — он попался мне на глаза. А я, вы знаете, отдаю дань уважения такому прекрасному и богоугодному делу как чтение! Но то… То, что вы посмели написать! Это просто! Просто…

— Спокойно! Спокойно, — вытянул Вильхельм руки вперед, чтобы Элен хоть ненадолго остановилась. — Тише, Элен, иначе вы попросту лопнете от негодования.

Кирия Элен замахнулась было для новой пощечины, но теперь разница в росте играла не в ее пользу, и Вильхельм, веселясь, ухватил ее за пальцы.

— О, вы ещё не видели мою новую историю…

Элен неожиданно прытко вывернулась, а потом быстро подхватила из небольшой стопки бумаг на столе верхний исписанный лист, и в пару движений ретировалась подальше от Вильхельма и стола, возле которого он ходил как большой хищный волк.

— Это… это отвратительно! — она пробежала глазами дальше. — О! Какой стыд! Я немедленно это уничтожу! Я даже никому не могу сказать, что вы…

— Что ты творишь, женщина? — Вильхельм резко подошел, выхватил из рук Элен лист, который она успела скомкать. — Целое утро работы, между прочим!

— Я не позволю порочить честное имя моей госпожи! Нельзя, чтобы хоть кто-то увидел, чем вы тут занимаетесь, потому что…

Элен рванула бумагу из его рук и оторвала кусок, на котором еще можно было что-то разобрать.

— Тогда у нее было другое имя.

— То, что вы написали — наглая ложь!

— Я попрошу! Это лишь небольшое преувеличение, художественный вымысел.

— Это безграмотно, ужасно, пошло и… просто… просто… — продолжала лепетать бессвязно Элен, растеряв весь свой словарный запас, не прекращая перечитывать оставшиеся у нее строки и снова краснея.

Вильхельм вырвал у нее из рук и этот рваный кусок записей и сердито сверкнул глазами. Ну да, он расписал в подробностях всю сцену пойманной в плен Агаты, начиная с момента привязывания её к мачте и заканчивая тем, что их маленькая “сделка” получила некоторое отличное от действительности… продолжение. Вильхельм бережно расправил смятую бумагу.

— Не так уж и безграмотно! — обиделся Вильхельм.

Написано оно было, кстати, во всех художественных красках, которые могли прийти в голову довольно высокообразованному пирату, повидавшему на своем веку гораздо больше, чем одна “монашка”. Подумаешь! Это она ещё не видела, что творится в портовых городках, когда туда причаливает большое судно с целой ватагой озабоченных моряков.

— Не просил совать ваш нос куда не следует.

— Это непотребство само попало в мои руки, — возразила Элен, упираясь руками в бока и только сейчас, кажется, осознавая, что вломилась в каюту не просто нахального пирата и негодяя, но и вообще-то довольно сильного мага. — И я прошу… Нет, я требую, чтобы вы прекратили это немедленно, а не то…

— А не то вам придется признаться, что вам понравилось. — И пока кирия Элен возмущенно то краснела, то бледнела, он продолжил: — Признайтесь, вам тоже ужасно скучно на этом судне уже вторую неделю: мы никак не дойдем до порта, где мне были обещаны мои корабли, капитан ди Арс ужасно занят своей новобрачной супругой, а с кириосом ди Эмери мы уже обсудили все дела, какие могли! Чем ещё заняться долгими вечерами, если меня даже к штурвалу не хотят пускать, изверги? — горестно вздохнул Вильхельм, возвращаясь к столу и расправляя бережно свои записи.

Усевшись в кресло, он снова взялся за перо, посмотрел на растрепанную Элен и задумчиво спросил, покусывая кончик:

— Хотите, про вас что-нибудь напишу?

В возмущении она подбежала к столу и схватила со стола все бумаги, на которых можно было хоть что-нибудь написать, подумав, прихватила даже папку от бумаг и чернильницу, а потом резко выскочила из каюты, как-то умудрившись при этом хлопнуть дверью так, чтобы дерзкий, гадкий, невыносимый пират всё-всё понял!

Но дерзкий, гадкий и страшно невыносимый пират успел крикнуть ей вслед:

— Не бойтесь, Элен! Обещаю, это будет в меру прилично и даже без ошибок!

Год спустя

— Найра! Где ты? — Агата ди Арс ужасно опаздывала и как всегда в спешке ничего не могла найти. — Где мои чулки?

Она в раздражении заглянула под кровать, удерживая падающие на лицо волосы. Даже прическу еще не успела сделать!

Все утро Агата провела за проверкой бумаг, переданных с послом от Орхана. Они успешно торговали уже год, корабли курсировали между Энарией и Шарракумом с регулярностью, вызывающей зависть у других торговцев. Пару раз Орхан пытался хитрить и использовал уловки, выторговывая себе особые условия или выгоду, а то и пытался увильнуть от четкого исполнения договора. Казалось, он испытывает её на прочность.

И если сначала Агата ди Арс упускала или закрывала глаза на такие оплошности, не чувствуя за собой достаточной уверенности, чтобы поставить ануарского наглеца на место, то в последний раз ей удалось не только отстоять свои права на поставку зерна по выгодной цене, но и послать своему дорогому несостоявшемуся мужу небольшой подарочек с очень тонким намеком, на ту степень досады, которую она испытывала по поводу его неуважения.

Всего лишь отрубленную голову его посла — по счастью, не похожего на Хайрата, а весьма дородного и уважаемого ею человека. Голова была сделана из воска, почти как настоящая!