Правило запрета

11. Люси

Просыпаться в одежде Купера — это пьянящее чувство. Его рубашка пахнет грубо и красиво, как и он сам, и по какой-то причине я не могу заставить себя снять ее. Еще одна короткая минута, говорю я себе, как ненормальная, поднося кофту к носу и делая глубокий вдох. Так хорошо. Он единственный мужчина, которого я когда-либо знала, который пахнет так же хорошо, как и выглядит.

То, что меня отвергли прошлой ночью, определенно было одним из худших моментов в моей жизни. Но потом, после того, как мы поговорили больше, и он рассказал все о своей бывшей, стало ясно, что у Купера доброе сердце, и даже если он немного флиртует, он не из тех парней, которые водят меня за нос без причины. Хорошо, что он не поцеловал меня, потому что я ему явно не нравлюсь. Это немного (читай: сильно) обескураживает, что он не испытывает ко мне тех же чувств, что и я к нему, но лучше, чтобы он был откровенен в этом, а не играл моими эмоциями и относился ко мне как к мимолетной встрече, которую он никогда не собирается доводить до конца (кхм, Брент).

Кроме того, я не думаю, что мне есть чего стесняться, потому что я почти уверена, что Купер привык к тому, что женщины пытаются его поцеловать. Держу пари, это очень обычное явление. Если бы он целовался с каждой женщиной, которая когда-либо пыталась поцеловать его в губы, это превратилось бы в его постоянную работу. Так что все в порядке. Я собираюсь выбрать не волноваться из-за этого и не нырять в яму замкнутого унижения в типичном стиле Люси, а вместо этого заниматься своим днем. Я также, возможно, мысленно решила взять это воспоминание и засунуть его куда-нибудь поглубже, где я никогда не смогу снова добраться до него, и притвориться, что этого никогда не было. Отрицание — это здорово, верно?

Спортивные штаны Купера болтаются у меня на талии, и мне приходится закатать их три раза, прежде чем выйти из комнаты, чтобы приготовить завтрак. Моя мама сказала, что может оставить Леви у себя столько, сколько мне нужно, но так как у меня сегодня нет никаких встреч (все еще набираю клиентуру), я взяла отгул и очень хочу воссоединиться. Я решаю начать свой день пораньше, чтобы забрать его сегодня утром, а не позже. Быть мамой довольно странно. В одну минуту ты умоляешь няню забрать твоего ужасного / сопливого / бессонного ребенка с твоих рук, а через пять минут после того, как они ушли, ты обнаруживаешь, что с затуманенными глазами смотришь на сделанные тобой вчера фотографии этого милого / ангельского / драгоценного ребенка и задаешься вопросом, не слишком ли рано уходить поднимите их.

“Где ты взяла эту одежду?” Голос моего брата гремит у меня за спиной, заставляя меня вздрогнуть и подбросить хлопья, которые я насыпала, в воздух. Идет дождь из сердечек, звезд, подков, клевера и воздушных шаров.

Я прижала руку к сердцу и хрипло рассмеялась. “Черт возьми. Ты напугал меня.”

Его это не останавливает. Глаза Дрю как лазеры на рубашке Купера, обволакивающей мое тело, как палатка. “Чья рубашка? Это выглядит знакомо.”

О, черт, о, черт, о, черт. Что я собираюсь сказать? Лгать? Сказать правду? Бросить миску с хлопьями и выбежать за дверь? На самом деле, да, этот вариант "сделай перерыв" звучит довольно неплохо.

Я сглатываю и крадусь на цыпочках вокруг правды. «Одного парня”.

“Какой парень?”

Какой парень…? Хороший вопрос. “Почему это имеет значение?” Мой тон слишком высок. Это звучит как сирена, предупреждающая его об опасности.

Глаза Дрю прищуриваются на моей рубашке, как будто он пытается определить, где она. Я ТАКАЯ ИДИОТКА. Почему я должна была расхаживать в этом по дому, как влюбленная дура? “Похоже на одну из футболок Купера”.

Я громко смеюсь, ХА-ХА-ХА, и откидываю голову назад, как никогда не делает ни один реальный человек, когда смеется, потому что я ужасный лжец. “Рубашка Купера! Вот это уже смешно!”

На его лице нет ни тени веселья. Мы выглядим как иллюстрация противоположностей. “Не совсем. Что с тобой не так?”

Я вытираю воображаемую слезу от смеха. “Ничего. Это просто забавная мысль. Я, одетая в одну из рубашек твоего друга. Как бы я вообще его получила? Вломилась в его дом и украла его без его ведома, чтобы я могла носить его и нюхать вечно?”

Он вздыхает. “Скажи мне прямо сейчас — ты это сделала, Люси?”

“О, боже мой! Нет!” Я беру свою миску с хлопьями, чтобы отнести ее в свою комнату и сбежать от братской инквизиции. “Я не могу поверить, что ты вообще спросил меня об этом”.

В тот момент, когда я оказываюсь к нему спиной, я расширяю глаза и облегченно выдыхаю, а затем мчусь к себе в комнату. Притворство, что я злюсь на его неверие в меня, срабатывает, и Дрю не пристает ко мне остаток утра по поводу одежды. Затем я пытаюсь придумать правдоподобную историю о происхождении этой одежды, чтобы я мог носить ее по дому всю оставшуюся жизнь. Купер никогда не получит их обратно.

“Черт возьми, кто-нибудь дома?” Я кричу в дом своих родителей.

“Иди сюда, милая!” — говорит моя мама сверху.

Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, как делала это целую вечность, а затем иду на звук смеха всю дорогу до их бонусной комнаты. Я останавливаюсь на пороге и улыбаюсь при виде того, что выглядит как комната, на которую обрушился ураган веселья. Повсюду разбросаны подушки, образующие различные дорожки к торцевым столам, покрытым одеялами. Там есть перевернутые вверх дном пластиковые корзины для белья и длинное одеяло, привязанное к работающему потолочному вентилятору. Моя мама стоит, как фламинго, взгромоздившись на подлокотник дивана, а мой папа лежит лицом вниз, изображая человеческий мост, положив ноги на диван, а грудь на журнальный столик. Леви идет, раскинув руки, как крылья, используя моего отца в качестве балансира.

“Привет, доченька! Как твой день?” — спрашивает моя мама, как будто это самая нормальная ситуация, в которой их можно застать.

Я смеюсь и делаю шаг вперед, готовый спросить ее, что они задумали, когда комната коллективно взрывается одним гигантским “НЕЕЕЕТ!”, заставляя меня отпрыгнуть назад и чуть не упасть на задницу.

“Что?” — спрашиваю я, хватаясь за сердце и задаваясь вопросом, возможно ли умереть от страха.

“Мам, это лава!” — говорит Леви, широко раскрыв глаза и указывая на пол, куда я собиралась ступить.

“О-о-о, теперь я понимаю”. Внезапно все мосты и подушки обретают смысл. “Как же мне тогда добраться туда, к тебе?”

“Тебе нужно пройти по пушистой золотой дороге, к редингской радуге и подняться на гору супер-тапочек”.

Моя мама поднимает руку. “Я поднялась на гору слиппер, но у меня случился несчастный случай”. Она показывает на свою ногу. Очевидно, что если ты прикоснешься к лаве, ты потеряешь эту конечность на оставшуюся часть игры».

“А это, — говорит Леви, указывая на одеяло, кружащееся в центре комнаты, — это торнадо. Не приближайся к нему, иначе он тебя засосет!” Глаза Леви сияют, когда он передает мне остальные правила. Его щеки розовые и яркие, и мое сердце болезненно сжимается.

Я чувствовала себя неудачницей, вынужденной вернуться домой и переехать к Дрю после того, как уехала, чтобы начать все сначала в новом городе. Дело даже не в том, что с Нэшвиллом, моей семьей или друзьями было что-то не так. Я просто почувствовала непреодолимую потребность попробовать что-то новое. Внести изменения. И да, может быть, сбежать от всех туристов, думающих, что ковбойские сапоги и шляпы — это подходящая одежда для нашего города. Поверьте мне, нет более быстрого способа вызвать ненависть у уроженцев Нэшвилла, чем нарядиться так, как будто вы собираетесь на поздний завтрак в "хонки-тонк".

Но как бы я ни старалась в Джорджии почувствовать себя как дома, это никогда не срабатывало. Всегда была зияющая дыра, которую мы с Леви оба чувствовали. И теперь, находясь здесь и видя, что мой ребенок счастлив и воссоединился с моими родителями, я знаю, что возвращение домой было правильным поступком.

“Как прошла твоя ночь?” — спрашивает мама после того, как я спустилась по пушистой золотой дороге, пересекла редингскую радугу и поднялась на гору тапочек, чтобы встать с ней на подлокотник.

Мы с мамой удивительно похожи, за что, честно говоря, я благодарна. Я всегда выглядела молодо для своего возраста, и даже сейчас люди большую часть времени считают меня няней Леви, но я не ненавижу это, потому что это просто означает, что я буду стареть так же грациозно, как и она.

“Это было здорово”, - говорю я, когда мы обнимаемся, стараясь не свалиться с подлокотника.

Внезапно я слышу, как она резко втягивает носом воздух, и она отстраняется, чтобы посмотреть на меня. “ТЫ ПРОВЕЛА НОЧЬ С МУЖЧИНОЙ!”

Мои глаза расширяются, а рот приоткрывается. Откуда она это знает?!

“Что ты сделала, юная леди?” — спрашивает мой папа. Так трудно воспринимать его всерьез, когда он обшивает мебель досками.

“О, тише, Скотт. Твоя дочь больше не ребенок. Ей разрешено провести ночь с мужчиной.”

“Нет, если только у нее нет кольца на пальце, и я не выдам ее перед Богом и проповедником”.

Мама закатывает глаза. “Ты ведь знаешь, как мы получили нашего драгоценного внука, верно?”

Голова Леви внезапно появляется и поворачивается в нашу сторону. “Как ты меня достала?”

“Аист”, - говорим мы все в унисон, и, к счастью, Леви пока принимает наш ответ.

Мамин взгляд возвращается ко мне, и она спрыгивает на землю, увлекая меня за собой. “А теперь, давай, я поставлю кофейник, и ты мне все о нем расскажешь”.

“Ла-ла-ла. Я не хочу слышать ничего из этих языческих разговоров! — кричит мой отец на наши удаляющиеся фигуры, но я слышу веселье в его голосе.

“Тогда заткни уши, старик”. Мама тащит меня по коридору, чуть не вырывая мою руку из сустава.

“Леви!” — кричу я через плечо. “Приди и спаси меня от своей бабушки! Мне понадобится спасательная миссия!”

Мама продолжает дергать меня. “Леви, если ты не выйдешь на кухню на пятнадцать минут, я испеку тебе шоколадное печенье и дам тебе съесть его на обед”.

“Оооо, ты безжалостна”.

Как только мы оказываемся на кухне, она поворачивается ко мне лицом и нахально приподнимает бровь. “Тебе придется повысить ставки, если ты хочешь играть с большими детьми, дорогая. А теперь сядь и расскажи мне о нем все.”

Я выдвигаю кухонный стул и делаю, как мне говорят. “Откуда ты вообще знаешь, что я провела ночь с мужчиной?”

“Если только ты не сменила свои духи на "Олд Спайс", это было совершенно очевидно. Ты пахнешь, как в отделе для мытья мужского тела, и я действительно имею в виду это в лучшем смысле этого слова.”

Я пахну Купером? Почему эта мысль заставляет меня чувствовать покалывание и жар?

“Что ж, ты права. Прошлой ночью я действительно тусовалась с мужчиной, но не так, как ты думаешь. Мы просто друзья.”

“Тыковка, я не дурочка. Ты не уходишь, пахнущая, как твой друг, когда ты просто тусуешься”. Я бы хотела, чтобы она этого не делала — вбивала мне в голову идеи, которых там быть не должно. Каждый родитель обязан думать, что его ребенок какает радугой, но она не должна пытаться заставить меня думать так же и о себе. Я пыталась преследовать кого-то выше моего уровня потому что… у меня ничего не вышло, и я не хочу делать это снова. Прошлой ночью у Купера был шанс доказать, что я ошибаюсь, и он этого не сделал. Он отстранился от моего поцелуя, и это сказало мне все, что мне нужно было знать.