Разные годы жизни

СТРАННАЯ МАМА

Студентки первого курса уселись в кружок и болтают так беззаботно, словно им не грозят экзамены близкой сессии. Вчерашние привычки еще сильны в них, школьная словоохотливость не успела смениться университетской серьезностью. Одна начинает, другая перебивает, вмешивается третья, и поднимается шум, слышный даже в другом конце длинного факультетского коридора.

Сейчас говорит темноволосая девушка. У нее прическа под мальчика, с длинными прядями на затылке, наверняка очень модная и уж во всяком случае скопированная с французского образца. Ее тонкой фигурке и длинным ногам, тоже соответствующим требованиям моды, очень идет брючный костюм. Сразу бросается в глаза ее темперамент: рассказывая, она горячится, жестикулирует, черты лица ни на миг не остаются в покое. Нетерпеливым движением она пытается утихомирить каждого, кто хочет вставить хоть словечко.

— Я ей говорю: «Да ты в уме? В пятьдесят два года — замуж. Просто стыд». А она в слезы: «Доченька, мне тоже хочется хоть немного счастья!»

— Ну, пусть и ей перепадет, — вставляет светловолосая студентка.

— Пусть перепадет? А что ей перепадет? Впустит в дом чужого мужчину, придется жарить, парить, штопать носки. Нам куда спокойнее жить вдвоем, сейчас ей надо ухаживать только за мной одной. И если я выйду замуж и уйду к мужу, ей вовсе будет полный покой. А где я в случае чего возьму няньку? Чужой старухе придется платить не менее пятидесяти рэ в месяц!

Девушки притихли. Наверное, задумались о том, что лучше: покой или беспокойство; взвешивают плюсы и минусы. Потом темноволосая начинает снова:

— Как учитель он был, в общем, на уровне. Потом на родительском собрании познакомился с мамой и пристал к ней как банный лист. Однажды говорит: «Расма, пожалей мать. Уже пятнадцать лет она одна. А я о ней буду заботиться, насколько сил хватит». Но я его элегантно отбрила: «Она и без вас не скучает!»

Одна девушка фыркнула, на лице другой тоже возникло подобие улыбки. Но светловолосая, кажется, рассердилась:

— Если он на уровне, что тебе за дело?

— Мне? — удивляется Расма. — А кто же, как не я, должен заботиться о маме?

Кружок снова притих. И правда, кто станет заботиться о такой старенькой маме?

— Он математик, поэтому, наверное, и любит все объяснять цифрами, — прерывает тишину Расма. — Позавчера приходит к нам. Мать на кухне что-то стряпает, а он давай вычислять: «Твоя мать вышла замуж поздно, ей было уже за тридцать. Только шесть лет прожила с твоим отцом, потом он погиб...» — «Считать-то вы умеете», — это я ему. «Не только считать, я знаю и кое-что из классиков... — И декламирует: «Печали вечной в мире нет, и нет тоски неизлечимой». Это написал Алексей Толстой, ты, наверное, не знаешь — был такой поэт. А Флобер, которого ты, кажется, проходила, мудро сказал: «Все проходит, и печаль тоже!» А тебе, Расма, следовало бы радоваться, что печаль твоей матери, кажется, прошла...» Вот, девочки, как он со мною разговаривает.

Одна из студенток нетерпеливо глядит на часы: «Ох, столовку закроют. Страшно хочется есть!» — «Нам тоже!» — откликаются еще две. И вприпрыжку уносятся по коридору.

Остаются Расма и ее светловолосая подружка.

— Просто хоть домой не ходи... Знаешь, мама на него глядит такими глазами, что на душе кошки скребут. Странная она стала, такая странная...