Разные годы жизни

Немало труда пришлось затратить Карине, чтобы одолеть курсы шоферов: знания никак не укладывались в ее маленькой головке. Но она очень старалась, так как умение не только хорошо водить автомобиль, но и сделать при случае несложный ремонт занимали видное место во взлелеянном ею великом плане на будущее.

— Мальвина водит слишком неуверенно, — как-то намекнула она профессору. — От этого недалеко до аварии.

— Меня ее езда устраивает, — спокойно ответил профессор.

«Ты еще увидишь, что значит настоящая женщина за рулем, — подумала Карина. — И поймешь разницу! Только ездить мы будем на новой «Волге», она тебе полагается по рангу!»

Этих людей, профессора и Мальвину, она не понимала. Он отказывался от подношений, что предлагали благодарные больные, она собственноручно делала даже самую грязную домашнюю работу. А как спешили они друг к другу — как два вырвавшихся из класса школьника, находящиеся во власти первой романтической любви! Такой любви Карина не признавала, да и не понимала тоже. Опасаясь насторожить, а главное — напугать профессора, она однажды все же не удержалась:

— Что привлекает вас в Мальвине? Она же...

— Вы хотите сказать — неказиста? Напомню вам слова Чехова: «Каждый из нас любит самую прекрасную женщину на свете!»

Чехов Карину не интересовал. Она хотела разобраться в психологии профессора Вардауниса и найти его ахиллесову пяту.

И тут случилось нечто, значительно ускорившее ход событий.

Мальвина легла в больницу. Она, наверное, относилась к тому же сорту людей, что и подполковник Петер, и никому не жаловалась на свои недомогания. Даже муж, столь опытный врач, живший бок о бок с ней, ничего не заметил. Уходя на операцию, она в прихожей проговорила: «Прошу вас, любезная Карина, позаботьтесь о профессоре. Он как ребенок. А если тебе, Язеп, что-то понадобится, попроси, не стесняясь, Карину. Зная, что ты под таким прекрасным присмотром, я смогу лечиться спокойно». И она действительно спокойно отправилась сражаться за свою жизнь.

Лето выдалось жаркое. Профессор любил менять рубашки ежедневно. И Мальвину, когда он навестил ее, привело в волнение крохотное пятнышко на манжете. «Попроси же любезную Карину», — напомнила она. И снова: «Попроси же нашу любезную Карину накрахмалить докторскую шапочку, она не откажет...»

Карина не отказывалась ни от чего: выстирать, накрахмалить, отнести больной передачу. За рулем «Жигулей» она теперь чувствовала себя уверенно, просто ощущала, что полным ходом приближается к намеченной цели. Исходные позиции были уже заняты, оставалось лишь надежно обеспечить тыл. Пожалуй, пришла пора, когда можно позволить себе быть более откровенной: не надо обладать особой проницательностью, чтобы видеть, что профессор удовлетворен своим шюфером, своей кухаркой, своей экономкой, своей...

Когда атакующий подступает вплотную к объекту штурма, он может на миг утратить бдительность. Увы, именно такая беда и случилась...

Карина время от времени навещала Мальвину в больнице, приносила красивые цветы, и после ее ухода Мальвина всегда говорила соседкам по палате: «Какой любезный, заботливый, самоотверженный человек! Ради нас с мужем страдает в городе в такую жару!»

— Слишком уж любезна, — скептически заметила одна. — Не люблю таких.

А Мальвину внезапно озарило: Карина больше не называла ее мужа профессором, просто Язепом. Однажды у нее очень естественно вырвалось: «Мы с Язепом решили...»

— Что значит — вы с Язепом? — не поняла Мальвина. Ведь решать в их доме могла только она с Язепом.

— Ну, вы же болеете, — тряхнула только что подстриженными волосами Карина; французская прическа делала ее намного моложе, а свалявшийся перманент Мальвины являл собой образец старомодности. Бедная Карина не поняла, какой неверный шаг сделала, не сообразила, что утратила бдительность за секунду до решающего часа. Такой прекрасный психолог, но вот не сообразила, и все тут!

Мальвина сказала:

— Я здорова и скоро вернусь домой.

— Выписывайтесь, дорогая, и чем скорее, тем лучше, — посоветовала соседка по палате, не жаловавшая чересчур любезных.

Но Мальвина не выписалась; внезапно она почувствовала себя хуже, сопротивляемость у нее снизилась, и выздоровление затормозилось. Потому что в тот же самый вечер профессор, на минутку заглянувший в палату, выглядел очень занятым и нетерпеливо ерзал на стуле. И у него тоже вырвалось: «Мы с Кариной... мы хотим поспеть в Дзинтари на концерт, а потом выкупаться...»

Мальвина откинулась на подушку, и он понял, что сказал лишнее: как врач, он не мог не понять этого. Но подобное случалось с ним впервые. Не найдясь, что еще сказать, он медленно встал и, потупившись, вышел из палаты.

— Вашей жене хуже, — сказал ему в коридоре молодой врач без ученой степени, один из тех, кто еще испытывал боль, если больно было его пациентам.

— Знаю, — не останавливаясь, буркнул профессор.

Мальвина могла сколько угодно называть себя слепой и бичевать упреками, словно плетью. Но была ли она виновата в том, что так легко сдала свои позиции и позволила врагу овладеть крепостью без потерь? Даже большие полководцы свято верили, что линия Мажино неприступна; не потому ли в военном искусстве столь значительна роль хитрости и той самой тактики и стратегии, с которыми Мальвине вовсе не приходилось сталкиваться в ее безмятежной жизни. Они с Язепом просто nне были готовы сопротивляться обходному маневру, не хотели верить, что хитрость может иметь сколько-нибудь серьезное значение и что такое милое, маленькое, грациозное создание может скрывать дьявольский замысел.

И эта вера, слепая и наивная, вера в порядочность и сердечную щедрость всех людей, сделала их беззащитными, как детей.

Мальвина лихорадочно перебирала в памяти прошлое. Разве можно просто так взять и зачеркнуть всю долгую, проведенную вместе жизнь? Сможет ли Язеп сказать: «Мальвина, нам надо разойтись», или: «Без Карины я не могу!» Да, приплывает такая рыбка, которой нечего терять... Пока живут киты, живы и прилипалы. Но Язеп, Язеп...

А что Язеп? Он спустился в вестибюль больницы, а молодой врач шел за ним по пятам.

— Я охотно выписал бы вашу жену, — сказал он, — все то же самое она может получить и дома. А у меня есть одна санитарка, которая не прочь подработать в качестве домашней сиделки.

Профессор словно не слышал. Сквозь стеклянную дверь он увидел, как подъехала его машина. Карина трижды коротко просигналила — так было условлено. Но сигнал этот почему-то рассердил профессора: здесь, рядом с больными, он звучал слишком громко и вызывающе.

Профессор продолжал сидеть на кожаном диване, белый чехол которого за долгий день основательно измяли посетители. Это тоже вызывало чувство досады. «А этот, что лечит Мальвину, — у него разве не нашлось другого дела, как стоять здесь и молча ожидать чего-то?» Он сердито сказал:

— Коллега, передайте той даме, чтобы она поставила машину в гараж — я никуда не поеду. — И походкой утомленного человека стал подниматься на второй этаж, где находилась палата Мальвины.

КАПИТУЛЯЦИЯ