Все пути мира

Глава 9. Голос леса

Тин

Чем дальше они удалялись от Ашвы, тем острее Тин ощущал тот объем дел и обязательств, которые он оставил за спиной в надежде когда-нибудь к ним вернуться. Талвойская беда, которой пока еще нет названия... Караванщик Тарней, которому он обещал попробовать наладить поставку магических лекарств. Виан с его изобретением... Разумеется, дед поможет с деньгами и связями, но он не маг, он не сможет подхватить идею, помочь развить ее в горячем споре, выбрать нужное, самое подходящее решение. Сам дед, который за время этого путешествия наверняка приобрел седых волос больше, чем за все прошедшие годы. Им так много надо еще обсудить! Оказывается, он никогда в жизни не говорил со старым советником... по-настоящему. Жена, с которой он так и не встретился... Проклятие... Проклятие, проклятие, проклятие... Которое нужно как-то обойти. Найти бы только ту обходную дорогу!

Он обязательно должен вернуться. Никакие страсти, подстерегающие в приозерном лесу, не смогут одолеть человека, у которого столько обязательств.

Это была особенная часть пути, исполненная тишины и ожидания. Они переговаривались только по делу, а остальное время молчали, хотя ехали бок о бок. Не было между ними отчуждения, хотя грядущее расставание уже нависло напряженно, и нити, связывавшие их, болезненно натянулись. И говорить об этом было никак невозможно. Только молчать.

Селех, который всю дорогу держался чуть-чуть позади, тоже подавал голос лишь изредка — когда пора было устраивать привал или возникала необходимость выбрать верный путь на развилке.

Тину хотелось, чтобы этот путь никогда не кончался. Чтобы расставание все время оставалось где-то в далеком, почти невозможном будущем. И одновременно это ожидание боли изводило его настолько, что он был уже готов приблизить ее настоящую, испытать, пережить, собрать себя по частям, чтобы потом учиться жить заново.

И все равно, несмотря на мучительное ожидание, слова Селеха прозвучали как гром среди ясного неба:

— Вот здесь мы с вами расстанемся. Дальше я идти не могу.

Первое расставание. Маленькое — как ступенька к большему.

Сам же лес казался совсем не страшным, наоборот — ясным, воздушным, словно просвечивающимся насквозь, будто был всего лишь узкой полосой деревьев, какими обычно окружены крестьянские поля. Пройдешь немного совсем — и взгляду открывается еще одно поле. Полоса деревьев, защита земли от ветров. Впрочем, приозерный лес тоже служил защитой. Не земле, но — тайнам.

Они не спешили ступать под лесной полог. Развели костер, Селех заварил травки, какие в здешних краях традиционно использовались для питья, перекусили.

Потом собрали вещи, и Селех, державший в поводу трех лошадей, неожиданно повернулся к друзьям спиной:

— Не буду смотреть, как вы уходите. Так положено, — пояснил воин.

И они тоже не стали оглядываться, но вошли в лес, взявшись за руки. Правда, вскоре им пришлось отпустить друг друга: изнутри лес оказался не столь светел и дружелюбен к чужакам, как это казалось снаружи. Протоптанных тропинок тут не было, а деревья росли столь часто, что в некоторых местах пройти вдвоем не представлялось возможным. А еще ноги вязли в спутанных травах, и двигаться было неимоверно трудно. И только Дин скакал легко, словно не замечая этого безобразия. И взгляды, которые он бросал на Тина, слыша, как тот ругается сквозь зубы, были полны недоумения.

А потом лес заговорил. Сначала неясным шепотом, заставляя Тина озираться по сторонам в поисках источника звуков и напряженно прислушиваться в бесплодных попытках разобрать смысл.

Дин ничего не слышал. Тин даже и не спрашивал — это было ясно без слов.

А неясные звуки вдруг обрели смысл:

— Чужак... Иди к нам чужак, мы покажем тебе твой путь.

— К Зеркальному озеру? — спросил Тин.

— Зачем к Зеркальному? Твой путь. Только твой. Разве тебе надо к озеру?

— Надо, — твердо заявил Тин.

— Не надо, — шепнул лес. — Сколько можно смотреть в спины уходящим? Разве о такой судьбе ты мечтал? А о чем?

— О чем? — откликнулся Тин. — О путешествиях, о приключениях, о новых открытиях...

— Надо тебе к озеру?

— Н-надо, — снова ответил Тин, но уже без прежней уверенности.

А лес продолжал вкрадчиво нашептывать:

— Я тебе покажу другой путь. Там не будет мальчишек, которые вечно влипают в неприятности и за которыми надо тащиться на край света. Там не будет строптивых девчонок, которые, обидевшись на неосторожное слово, срываются с места и уходят в ночь. Там не будет...

— Нет! — рыкнул Тин.

Не стоило лесу говорить такие слова. Лес ошибся, пытаясь выдать за правду то, что правдой быть никак не могло. А если и было, то давно перестало быть. Как и Тин сегодняшний не был больше тем парнем, от которого однажды — совсем не так давно — ушла жена, нежная девочка, хрупкое чудо, никак не заслужившее жестоких слов.

После отказа слушать посулы леса идти стало еще тяжелее. Пот градом катился по его лицу, заливая глаза. Дыхание сбилось, и Тину никак не удавалось выровнять его, создать какой-то ритм, согласно которому можно было бы и шагать, и дышать.

— Что с тобой? — озабоченно спросил Дин.

Мальчишка шел рядом, однако голос его доносился как будто издалека.

— Ничего, — тряхнул головой Тин.

— Ты уверен? — в голосе Дина слышалось сомнение.

— Лес... морочит, — признался он.

— Как?

— Нашептывает всякое.

— Я ничего не слышу.

— Ты и не должен... наверное. Если древняя кровь.

— Все равно странно, — откликнулся Дин.

Но Тин уже почти не воспринимал его присутствия, он был... нет, все еще в лесу, но одновременно словно бы в другом каком-то месте, которое он не взялся бы описывать. Оно просто было. И было так естественно, что Тину даже не пришло в голову задуматься, как он сюда попал и куда делся собственно лес.

А потом и вовсе стало ни до чего. Потому что он вдруг бросил взгляд в сторону, где — он точно знал — кто-то шел рядом с ним, и оказалось, что это она. Та, о встрече с которой он мечтал все это время. Которой читал вслух какие-то странные книги, за которой ухаживал, когда она была больна, которую окружал заботой и о которой тревожился до боли в сердце.

— Ты вернулась! — просиял он.

Она молчала, только смотрела на него своими огромными карими глазищами, и он тонул в них — как всегда. Робко — не знал он прежде за собой такой робости! — Тин протянул руку и коснулся ее волос. Как в тот, самый первый — и единственный — раз.

— Ты вернулась, — повторил он. — И... не держишь на меня зла?

Не ответила. Но и взгляда не отвела. И Тин счел, что это добрый знак. И не убрал руку, а наоборот, скользнул чуть ниже и за плечи притянул девушку к себе. И — коснулся губ поцелуем.

В какой-то миг ему показалось, что она будто бы против и пытается вывернуться из его объятий, но потом она замерла, а легкое прикосновение перешло в настоящий поцелуй, жадный, жаркий, исполненный тоски и надежды. А мир вокруг просто перестал существовать.

Дин

Расставание с надежным талвойским воином кольнуло мимолетной болью, но в сердце она надолго не задержалась: в мыслях Дин была уже там, у двери. И лес гостеприимно распахнул перед ней свои объятия, стелил под ноги ниточку тропки, разводил ветви перед лицом.

Не сразу она поняла, что с Тином творится что-то неладное. Сильный парень двигался тяжело, запинался, ругался сквозь зубы, и Дин то и дело бросала на него обеспокоенные взгляды, не зная, как ему помочь.

А потом Тин начал бормотать, словно разговаривал тихо-тихо с кем-то невидимым, и лицо его при этом было отрешенным, что совершенно не вязалось с интонациями. Впрочем, слов все равно было не разобрать.

В какой-то момент Тин застыл на месте, мотнул головой и отчетливо произнес:

— Нет!

После этого он замолчал и будто бы вернулся в реальный мир, только шагать стал еще тяжелее, словно обессилев разом. Старался сдерживаться, не показывать виду, но от взгляда Дин не могли укрыться ни капли пота, сползающие по лицу, ни его спотыкания на ровном месте.

— Что с тобой? — с тревогой спросила девушка.

— Ничего, — коротко откликнулся парень.

— Ты уверен?

На «ничего» это не было похоже, и Тин, видно, понял, что отмалчиваться бессмысленно, а потому признался:

— Лес... морочит.

Но понятнее не стало.

— Как?

— Нашептывает всякое, — выдавил из себя парень.

Дин ничего не слышала. Совсем. Обычный лес, ничего странного или таинственного. И уж точно он не пытался с ней разговаривать. Или сбивать с пути. И не должен был, по мнению Тина, потому что — древняя кровь. Все дело, видимо, в ней.

— Все равно странно, — пробормотала Дин.

Ей казалось, что, раз уж это странное место создано ее далекими предками, то она должна была воспринимать его как-то особенно, чувствовать его волшебство, иметь возможность защитить того, кто рядом с ней. Вот только с Тином поделиться этими мыслями она не успела — его уже не было рядом. То есть он был, конечно, шагал, запинаясь, по самому краешку тропы, но вид снова принял отсутствующий, так что Дин едва не заплакала от бессилия, не представляя, как его вернуть.

А Тин вдруг бросил на нее взгляд, застыл, лицо его словно озарилось светом, и он срывающимся, полным восторга и недоверия голосом воскликнул:

— Ты вернулась!

И Дин замерла — настолько неожиданным было это обращение в женском роде. И это сияние, и нежность, и... робость? Словно не уверенный в себе Тин перед ней, а юноша, узревший свою первую любовь. Кого он видит на месте мальчика Дина? Ту самую девушку? Во всяком случае ее, Дин, настоящую он видеть никак не мог — ведь не было между ними зеркальной преграды. Единственным зеркалом были глаза Тина, в которых отражался всего лишь взлохмаченный мальчишка.

Но разве мог Тин смотреть так на своего младшего товарища? Разве мог коснуться его волос так ласково и так... неуверенно? Разве мог спросить прерывающимся голосом:

— Ты вернулась. И... не держишь на меня зла?

И как ужасно хотелось ответить ему, что нет, не держит, кому бы он ни задавал этот вопрос. Она растерялась — потому что это прикосновение напомнило ей о другом, о той давней ночи, которую она старалась забыть и все равно то и дело вспоминала. И вспоминала с горечью потери, а не обиды.

Она растерялась, а потому промолчала. И не отпрянула, когда он притянул ее к себе и поцеловал. В какой-то миг очнулась, дернулась, но поцелуй был таким — нежным, яростным, полным необъяснимой жажды и тоски, — что Дин утратила волю к сопротивлению, а мир вокруг утратил свою значимость.

Капелька крови из раскрывшейся ранки на губе разделилась на двоих. Для Дин поцелуй обрел вкус горечи, боли и стыда. Она не знала, что почувствовал Тин, но он отстранился, руки его обвисли вдоль тела, а взгляд был вновь устремлен в никуда.

Дин догадалась, что он сейчас придет в себя, и шагнула в сторону и чуть-чуть назад, чтобы очутиться у него за спиной. Ей не хотелось, чтобы Тин догадался, что поцелуй был настоящий. И чтобы понял, кого он сейчас целовал. Между ними и без того было достаточно неловких моментов, чтобы добавлять еще и этот. И хотя Дин знала, что уже совсем скоро парень узнает, кто она такая — или, по крайней мере, что она девушка, а не парень, — все равно ей не хотелось его смущать.