Все пути мира

Глава 4. Снова Фирна

Тин

Из обратного путешествия через Талвой ему запомнились не беседа с князем и не красоты столицы, а смешная женщина-садовница, которая учила его выращивать диковинные цветы, и травница Ирда, которая встречала его у околицы, словно заранее знала, что он вернется в этот день, и ни на мгновение не усомнилась, что он — это он, словно Тин все еще щеголял с той же личиной. Он даже в зеркало заглянул, когда они дошли до домика Ирды, но нет, в зеркале отражался настоящий Тин, каким он знал себя до всех этих приключений.

Вот ей он решился поведать свою историю, а потом добрая женщина плакала у него на груди, но отплакавшись, вытерла слезы и решительно заявила:

— А все равно никуда друг от друга не денетесь. Как были связаны ваши пути, так и остались.

И он поверил. Может, потому что очень хотел поверить.

В Фирне, в пограничном городке-крепости Тарне он повел себя умно: сначала убедился, что есть караван, с которым он может уже на следующий день выдвинуться в столицу, и только потом отправился сдаваться местному чиновнику охранительной управы.

Тин оказался прав в своей предусмотрительности: чиновник повертел в руках грамоту от столичного коллеги, похмыкал, а потом назначил такой день, когда Тину надо было отметиться в столице, что если бы не караван, пришлось бы отправляться верхом в одиночестве. И это в Фирне, где чужестранца не только не накормят, но еды даже за большие деньги не продадут, не говоря уж о ночлеге. Да и небезопасно в одиночестве на дорогах Фирны, потому и путешествуют с караванами не только торговцы, а и просто любые путники.

Еще удачей было, что караванщиком оказался тот самый друг Тарнея, что выручил их в прошлый раз. Итвар. С ним можно было не беспокоиться о своей безопасности.

И действительно, путешествие прошло на редкость гладко. Грустно, что их совместный путь с Дин таким гладким не был, с другой стороны — разве могли бы они узнать друг друга так хорошо, если бы судьба не посылала им испытаний?

А еще спокойная и довольно скучная дорога оставляла много времени для размышлений. Даже, пожалуй, слишком много: Тин додумался до того, что начал ревновать жену... к самому себе. К тому Тину, что был рядом с ней все это время. К тому, которого видела она. И это было до странности нелогично, но от этого не менее мучительно.

Не находя выхода из тупика, в который сам себя загнал, Тин даже попробовал мысленно обратиться к Лесному, но ответа не получил. Ничего удивительного: Лесной говорил, что звать его можно лишь в большой нужде, а беспочвенная ревность, безусловно, не была тем самым условием. И потом, ведь сказал же Лесной тогда: «Дальше — сами». Значит, нужно справляться самому. В том числе из собственными мыслями и чувствами.

Помогли ему мысли о цветах: тех самых незримых семенах в колыбельках, что ждали своего часа в его багаже. Очень живо представлялось, как он вызывает их к жизни... почему-то именно в родовом имении, в собственной спальне, хотя жить он там не собирался. Просто, наверно, это было единственное место, на короткое время ставшее для них общим. Не для Тина Ари и Дина Роса, а для Тина Аироса и его жены Дин. А где он поселится по возвращении, Тин пока не решил, но к мите Тауле он, разумеется, возвращаться не собирался — именно потому, что не был больше тем Тином, с которым почтенная горожанка была знакома. Пожалуй, следовало сначала остановиться в столичном особняке Аиросов. А потом... потом, когда у них с Дин будет свой дом, они вместе посадят оставшиеся цветы — он намерен был приберечь часть колыбелек.

Ему нравились эти фантазии и нравилось само слово «колыбельки», которым эти невнятные комочки называла садовница. Ему вообще нравилось пребывать в том будущем, которое рисовало его воображение, и он не слишком охотно вернулся в реальность, когда караван въехал в Шамху.

В столице Фирны ему повезло снова — Тарней оказался дома и рад был принять его у себя. Было очень странно, что люди, которые успели полюбиться ему за время пути, узнавали его в новом облике без сомнений и долгих раздумий. Как будто были готовы к таким переменам. Наверно, на тех, кто стал нам близок, мы смотрим не глазами, а сердцем, а потому узнаем под любыми личинами. Так думалось Тину, когда он наслаждался теплым приемом в доме караванщика.

Он хотел отправиться в Охранительную Управу с самого утра, но Тарней убедил его, что смысла в этом нет — большие чиновники начинают свой день куда позже. Так что, прогулявшись по городу, Тин очутился перед дверью Управы около полудня, и то пришлось подождать.

Чиновник — тот же самый, с которым Тину пришлось беседовать в прошлый раз, — едва взглянув на посетителя, проследовал в свой кабинет, и только спустя четверть часа дверь приглашающе отворилась. И в этот момент Тин понял, насколько он напряжен и... напуган. Помнилось и пребывание в вонючей камере, и — смутно, с провалами — болезнь, и волнение после нее — успеют, не успеют... Ему понадобилось все его мужество, чтобы переступить порог кабинета.

Чиновник молча изучил документы, потом поднял глаза на Тина:

— Значит, такова ваша настоящая внешность?

И Тин внезапно успокоился. Словно с этими словами вернулся из тревожных воспоминаний в сегодняшний день — тоже полный своих тревог и переживаний, но совсем других, не имеющих никакого отношения ни к фирнейской Охранительной Управе, ни к этому мужчине, поглядывающему на Тина с тщательно замаскированным любопытством.

— Да, это мое настоящее лицо, — подтвердил Тин.

— Вы утверждали, что не пользовались магией, пребывая в Фирне. Однако на вас была личина.

— Чтобы носить личину, необязательно пользоваться при этом магией. А амулеты в Фирне не запрещены.

А что? Чистая правда, между прочим!

Уточнять, был ли это действительно амулет, чиновник, к счастью, не стал. Вместо этого поднес к губам предмет, похожий на детскую свистульку, и легонько дунул в него. Никакого звука Тин не услышал, однако боковая дверь тут же распахнулась, и в комнату вошел молодой человек, в котором Тин определил мага, работающего на Управу. На фирнейца маг похож не был, но и пленника, страдающего на службе, тоже не напоминал. Но было в этом парне что-то, заставившее Тина вновь напрячься и испытать тревогу, и чувство это только усилилось, когда он встретился с магом взглядом. И вроде бы не было ничего пугающего ни в лице парня, ни в глазах, а вот поди ж ты...

Чтобы успокоиться, Тину пришлось напомнить себе, что за его спиной — могущественный дед, что у Тарнея остался пенал для связи с семьей, и стоит Тину тут задержаться, как в Велеинс тут же полетит сообщение. Да и сам Тарней поднял какие-то свои связи и, хитро улыбаясь, сообщил покидающему его дом другу, что будет в курсе всего происходящего в управе.

— Не тревожься, парень, — напутствовал его караванщик, — там чихнуть не успеют, а я тут же все узнаю.

Молодой маг между тем выложил перед начальником какие-то бумаги и молча выскользнул из кабинета, напоследок бросив на Тина еще один взгляд.

И всё. В этот раз никто не изводил его долгими допросами, чиновник всего лишь еще раз внимательно прочитал собственный приказ, которую составил при первой встрече с Тином, потом послание своего приграничного коллеги, беззвучно пошевелил губами, видимо подсчитывая дни, но не нашел к чему придраться, и составил новое предписание, обязывающее Тина покинуть страну в течение дюжины дней.

Что ж, это предписание Тина уже не пугало — он точно знал, что Тарней отправляется к морю через два дня, времени было более чем достаточно.

Однако дома Тина встретил обеспокоенный Тарней, и разговор, который состоялся между ними после обеда, вновь воскресил тревогу, испытанную Тином в Управе.

— Плохие новости, — без предисловий заговорил караванщик.

— Ты не можешь идти к морю? — предположил парень.

— Нет, с этим все в порядке. Выйдем вовремя, у меня уже все готово и желающих достаточно. Плохо другое — то, что мне донесли из Управы. Скажи, пока ты беседовал с высоким чиновником, не заходил ли кто в комнату во время вашего разговора.

— Заходил. Маг какой-то. Не фирнеец.

— Значит, верно, — опечалился Тарней. — Этот маг — тот самый, что донес на тебя в прошлый раз.

— Иен Салмер?

— Да, вроде бы его зовут именно так. И он одержим жаждой мести.

— Но он здесь, а я завтра покину столицу, а через десять дней — и страну.

— Видишь ли, — начал объяснения караванщик, — у нас месть считается благородным делом. Месть важнее любых обязательств, она поощряется, хоть и не прописана в законах государства. Так принято. И Салмер специально заходил на тебя посмотреть, чтобы узнать, как ты выглядишь по-настоящему. Этот маг хорошо знает, с какой стороны лепешка намазана медом. И сразу согласился работать на Управу, даже раньше, чем его допрашивать стали, услуги свои предложил...

— И?

— И его отпустят преследовать тебя. Свяжут клятвой, но отпустят.

— Вот как... — пробормотал Тин.

— Конечно, — продолжил Тарней, — более всего он хотел бы отплатить мальчишке, но ты ему... тоже интересен. И даже если он никогда не встретится с мальчишкой, то будет удовлетворен в какой-то мере, отомстив ему через тебя.

— С таким же успехом он может мстить мне через вас. И рядом со мной в опасности и ты, и твой сын. Пожалуй, мне не стоит пускаться в путь с вами, лучше поискать другой караван.

— Не глупи, — возразил Тарней. — Следующий караван отправляется к морю на три дня позже, и тебе придется еще ждать корабль до Канирры. Ты просто не успеешь вовремя покинуть страну. И облегчишь своему врагу его задачу. А три пары внимательных глаз, чутких ушей и рук, умеющих держать оружие, всяко лучше, чем одна.

— Спасибо, Тарней! — прочувствовано воскликнул Тин.

— Вот еще важное условие: он сам... практически невольник, а значит, поддержки не получит — ни воинов, ни денег, ни амулетов, будет справляться своими силами. А нас больше.

— Вот только он маг, а из нас троих магией владею только я.

— Ничего, — успокоил друг, — справимся. Не впервой.

Тин внимательно посмотрел на караванщика — и поверил. Тот не хвастался, не бравировал, у него действительно были основания так говорить. В конце концов, он водит караваны самостоятельно больше десяти лет, не считая того времени, когда помогал еще своему отцу. А это — и непогода, и разбойные нападения, и скандальные клиенты. И со всем этим караванщик научился справляться. Справится и с Салмером. Вернее, Тин справится с его поддержкой.

В путь они вышли, как и планировали, на рассвете третьего дня после визита Тина в Управу. Первые дни путешествия прошли на удивление спокойно: они двигались до полудня, потом пережидали самые знойные часы в каком-нибудь укрытии — в деревне, под пологом леса или на специально устроенных стоянках с навесами. Когда тени удлинялись, снова пускались в путь.

Однако Тина терзали дурные предчувствия, он буквально заставлял себя расслабляться и отдыхать, покуда была такая возможность. И когда они останавливались на ночлег, он, наплевав на все запреты, окружал место стоянки магическими сигналками, чтобы не пропустить приближение врага. На то, что о появлении Салмера ему доложит сама земля, Тин не очень рассчитывал, все-таки противник тоже был магом, которого слушались стихии.