Ошибка исключена

Глава двадцать третья

Чекистам следовало торопиться к становищу основного отряда бандитов. Слух о том, что Исламбек и главари мелких шаек арестованы, мог дойти туда в любую минуту. Кто знает, как поведет себя эта масса людей. Вдруг найдется такой, что сумеет их объединить и повести на выручку пленных?

Вот почему Фаттахов и Моисеев спешили, допрашивая Исламбека. Его надо было сломить как можно скорее. Теперь курбаши ехал между председателем ГПУ и его заместителем. В чалме, которую ему не только разыскали, но и очистили от пыли. Жалким своим видом пленный мог вызвать у воинов чувство презрения. А ведь им еще предстояло выполнить последний его приказ — сложить оружие.

В отряде чекистов было всего девять бойцов. Исламбек посматривал на сосредоточенные, серьезные лица и все с большей уверенностью думал о том, что расправиться с ними его отряду будет несложно.

— Не советую, Исламбек, решиться на шутку, — предупредил курбаши Фаттахов. — Неизвестно, захотят ли за вами пойти джигиты. А пулю получите.

— Может, промахнетесь... Или осечка... — скривил в усмешке губы главарь.

— Нет, Исламбек, не надейтесь.

Курбаши предупрежден. Но кто знает — как поступит он? Чекистам нельзя допустить ни одного просчета, следует быть предельно внимательными.

Справа и слева подъехали и влились в отряд конные разъезды, в каждом — по три красноармейца. Исламбек сник. Прибавка значительная. А скольких еще прячут барханы!

Разъезды доложили, что опрошенные дехкане, направлявшиеся в Актерек, не заметили каких-либо изменений в поведении бандитов. Басмачи слоняются по аулу, слушают, собравшись в круг, острословов, гогочут. А все, кто направлялся из Актерека в аул, возвращены обратно.

Аул небольшой, просматривается насквозь, и, конечно, оттуда заметили красноармейцев. Всполошились, забегали. Стали седлать коней.

— Шарков, вперед! — скомандовал Моисеев. Красноармеец поскакал. К штыку его винтовки, высоко поднятой над головой, был привязан кусок белой материи. Чтобы привлечь к «послу» внимание, Сергей выстрелил.

Когда чекисты вплотную подъехали к аулу, разношерстное воинство было в сборе. Люди сбились плотной толпой — так они чувствовали себя уверенней.

Ждали, что же произойдет дальше. Они видели в центре красноармейского отряда Исламбека и были, конечно, далеки от мысли, что их курбаши возвращается победителем. Красноармейцы вооружены, а у Исламбека рука в бинтах. И слишком уж скучно он выглядит.

Красноармейцы развернули коней в цепочку. Шарков сдернул белое полотнище, сунул, предварительно смяв, в карман галифе.

— Исламбек, они ждут вашего приказа, — произнес по-узбекски Фаттахов.

Не хотелось, очень не хотелось Исламбеку произносить то, о чем было договорено. А что, если крикнуть воинам, чтобы дружно бросились вперед, смяли чекистов, разорвали их в клочья! Он покосился на Моисеева. Понял — неспроста чекист держит руку в кармане. Может и побьют его джигиты красноармейцев, только Исламбека с ними уже не будет. Придется уступить. Правда, будет потеряна еще одна надежда вырваться на свободу, но до хивинской тюрьмы пока далеко. Остается уповать на волю аллаха...

— Славные воины! — произнес Исламбек и замолчал. Слезы застилали глаза, а горло сдавили спазмы. Немного успокоившись, он продолжал: — Правительство Хорезмской Народной Республики обещает сохранить вам жизнь и все гражданские права, если вы сложите оружие и мирно разойдетесь по своим домам.

Исламбек умолк, опустил голову. Фаттахов достал лист белой бумаги и медленно стал его разворачивать. Он знал, какое магическое воздействие на неграмотных имеют печатные буквы.

— «Воззвание Президиума ЦИК Хорезмской Народной Советской Республики к атаманам и басмачам о всеобщей амнистии», — громко, неторопливо прочитал Фаттахов. Оглядев притихшую толпу, спросил: — Есть среди вас грамотный? Пусть подойдет. Я передам ему документ для проверки.

В толпе зашумели, но вперед так никто и не вышел.

— Я жду, — напомнил Фаттахов.

— Читай! Мы верим! — раздались голоса.

— Амнистия — это государственное слово, означающее прощение, — счел нужным пояснить председатель ГПУ. Затем продолжил чтение: — «В целях предотвращения грабежей и разбоя на нашей древней земле предлагаем всем осознавшим свои преступления перед народом и революцией сложить оружие. Давшим клятвенное обещание жить в труде и мире правительство гарантирует гражданские права и свободы». Подписано председателем и секретарем ЦИК, скреплено гербовой печатью. Можете убедиться сами.

Фаттахов протянул бумагу по направлению к толпе. Тотчас из нее выскочил босой, в оборванном халате басмач. Он потянулся к листку. А когда получил, радостно крикнул:

— Точно! Казенная бумага. Я такие видел у себя дома, в сельском Совете.

Он отступил на несколько шагов, бросил на землю винтовку.

— Можно идти домой? — спросил басмач, не веря в то, что все так просто разрешилось.

— Конечно, — произнес Фаттахов. — Вот по этой дороге. — Красноармейцы разомкнули строй. — А дальше — куда захочешь.

Бандиты хлынули к спасительному проходу всей массой. Фаттахов замахал им руками, крикнул:

— Спокойно! Нам надо принять оружие!

Несколько красноармейцев спешились. Один принимал оружие, трое других встали в проходе. Вот Гани указал на широколицего басмача. Его остановили, отвели в сторону. Бандиты поняли, что не все будут прощены. Но остановить их уже не могло ничто. Личные обиды или родственные отношения с идейными врагами Советской власти однажды толкнули их на путь бандитизма. А обратной дороги не было. Теперь она перед ними открылась.

Какой-то бандит все же вскочил в седло, погнал коня по улице, пытаясь уйти. Шарков выстрелил. Всадник медленно сполз с лошади. Но этот инцидент не заинтересовал никого из сдающихся. Не обратили они внимания и на тот факт, что после выстрела на дальних барханах появились верховые. По четко очерченным силуэтам на фоне голубеющего неба безошибочно можно было определить их принадлежность к регулярным частям Красной Армии. И тут Исламбек, который мысленно продолжал казнить себя за слабость духа, почувствовал некоторое облегчение. Выходило, что все случившееся предопределено было заранее и ни в коей мере не зависело от его поведения. Судьба! Так несправедливо обошлась с ним судьба! Оставалось смирить гордость и ждать, куда приведут курбаши ее дальнейшие капризы.

Уличенных в жестокостях бандитов оказалось немного — не больше десяти. Оружие поместилось на двух арбах. И отряд чекистов двинулся в обратный путь.

Ночь провели в селении Актерек, а к вечеру следующего дня были уже под стенами древнего города, на высоченные минареты которого, сияющие голубыми изразцами, даже на расстоянии приходилось смотреть запрокинув голову.

Из крепости заметили отряд, узнали возвращающихся. Открыли ворота. Навстречу с небольшим конвоем выехал Аманбай Реджепов, комендант оставленного войсками города.

Увидев Исламбека, Реджепов растерялся настолько, что, вместо рапорта, стал торопливо слезать с коня. И все не мог освободить ногу от стремени, чтобы перекинуть ее через круп лошади.

Спешились и чекисты. А Исламбек продолжал возвышаться над всеми.

— Рапорт не нужен, — произнес Фаттахов. Реджепов опустил руку. Председатель ГПУ, посмотрев на Исламбека, сказал:

— Вот вы и встретились со своим сообщником. Подтверждаете это?

— Да.

Никто не успел и глазом моргнуть, как раздался выстрел. Исламбек дернулся, схватился за грудь. Стрелял Реджепов.

— Это ему за Джамал, — голос Моисеева прозвучал спокойно. Слова его сбили Реджепова с толку. «Неужели он наш?!» — подумал предатель. И промедлил со следующим выстрелом. Так и не пришлось узнать, кому была предназначена следующая пуля: Фаттахову или Моисееву? Возможно, что Реджепов пустил бы ее в лоб себе. Сильный удар выбил у него из рук оружие.

— Связать! — все так же спокойно произнес Моисеев. Реджепову скрутили руки. Моисеев отдал другое распоряжение:

— Всех близких к нему людей разоружить и арестовать.

— Петренко, действуй вот по этому списку, — Фаттахов передал богатырю украинцу бумагу. — И чтобы никто не ускользнул.

Красноармейцы ускакали в город. Председатель ГПУ оглядел колонну пленных, которую охраняли два чекиста.

— Ведите! — Фаттахов махнул по направлению к городу. — А нам теперь спешить некуда. Нам нужна тишина.

Он опустился на обочине дороги в выгоревшую на солнце, пропыленную траву. Пригласил присесть Моисеева.

Высокий, красивый, в щегольски сшитом обмундировании, Фаттахов откинулся на спину. Руки заложил за голову, стал смотреть в небо.

— Люблю слушать жаворонков, — наконец, произнес он, мечтательно улыбаясь.