Ошибка исключена

Глава третья

Гани правильно рассчитал время. После обеда, истомленные жарой и вынужденным бездельем, бойцы отряда заснут. А тому, кто будет стоять за штурвалом, надо следить за стремительной рекой, чтобы не выбиться из стремнины и не сесть на мель.

Он соскользнул с кормы парохода и ушел под воду. Когда вынырнул, то увидел, что на него надвигается нос баржи. Гани прижался к промасленным теплым доскам. Его голова слилась с черным бортом.

Вскоре он поплыл к берегу — быстро, но не выбрасывая над водой рук. Ловко, по-кошачьи вскарабкался на берег, хотя мягкая глина, осыпаясь, тянула его вниз, к воде.

Первые пули пролетели с большим перелетом. Тут Гани впервые почувствовал страх — если за винтовку возьмется Шарков, лежать ему вечно под этим горячим солнцем.

Он знал, как надо перебегать под выстрелами. Природная смекалка его еще не подводила. Главное — это бессистемность в рывках. Чтобы противник не мог предугадать, куда он метнется в следующий момент. Стрелок будет нервничать, торопиться. Прицельность огня, таким образом, сведется к нулю.

Но вот заговорил «максим». И в этот момент Гани перекинул гибкое тело за гребень бархана.

Несколько секунд пролежал неподвижно, как бы проверяя — жив ли, не ранен ли. Повернулся лицом к горячему солнцу, раскинул руки и ноги и блаженно прикрыл глаза.

...А пароход с баржами течение уносило вниз. Гани это чувствовал — и по времени, и по той тишине, которая стояла вокруг.

Мокрая одежда нагрелась. Снова стал ощущаться зной летнего полдня.

Он лежал на пологом склоне песчаного бархана. И ему не надо было делать усилий и приподнимать голову, чтобы лучше разглядеть приближающихся конников.

Он видел эту группу еще до того, как соскользнул с кормы парохода в воду. Он знал, что встретится с ними. А иначе зачем ему было так рисковать? Избежать пуль бывших товарищей и умереть с голоду в безбрежных песках, где до первой юрты добрая сотня километров!

Всадники приближались. На головах у всех огромные барашковые шапки, за спинами из-под халатов проступали стволы карабинов.

Они его тоже увидели. Передний коротким рывком уздечки направил ход своего скакуна. Надо вставать. К гимнастерке и шароварам прилипла масса песка. Местами песок уже высох, похрустывая, мешал двигаться. Пришлось сбить его с груди и штанов, а затем, насколько позволяли руки, и со спины.

Всадники остановились на гребне соседнего бархана. От Гани их отделяло несколько метров впадины, из которой ветры выдули песок до земли, влажной от близких подпочвенных вод, питаемых рекой.

Гани вгляделся в хмурые лица и без труда определил главного.

— Здравствуйте, сотник, — произнес по-узбекски, согнувшись в подобострастном поклоне. — Пусть ваш путь аллах усыплет алмазами.

Сотник, а он действительно был таковым, не ответил. Он перевел свой взгляд на бандита, который находился от него слева. Басмач понял взгляд и снял новенький карабин. Когда короткий ствол был направлен в грудь беглеца, сотник разжал тонкие губы.

— Зачем ты здесь? Ты что, свалился за борт и тебя не заметили?

— Зачем нам играть в прятки, ага. Я шел к вам. Я видел вас с парохода. Я ненавижу тех, кого оставил.

— Мы не знаем тех, кто плыл на пароходе. Может, они наши друзья? Чем ты это докажешь?...

— А это!.. — Гани показал на свою военного покроя гимнастерку. Сотник немного подумал.

— Допустим, ты красноармеец, — сказал он, — тогда почему тебя не убили? Они в тебя мало стреляли. Почему?

— Наверно, поздно увидели. Я же не стал кричать им с берега, что убежал.

Подобие усмешки промелькнуло на лице главаря банды. Ему начинал нравиться перебежчик. Видать, не трус, если в такой обстановке не потерял чувства юмора. Но сказал он другое:

— Ты лжешь. Мои джигиты на таком расстоянии уложили бы тебя с первого выстрела. А там — солдаты...

— Пусть доблесть ваших воинов, ага, останется незапятнанной, — сказал Гани, озорно сверкнув глазами, — но они в меня не попадут... потому что в меня никто не попадет... Попробуйте. Пусть стреляет кто-нибудь один. Три раза. А я отойду... — Гани глянул вдоль реки, — к тому бархану, с кустиком саксаула на гребне.

Предстояло развлечение. Бандиты возбужденно заговорили. Каждый мысленно отмерил расстояние, названное смелым беглецом. Они развернули лошадей, чтобы удобнее было наблюдать состязание. Заспорили. Симпатизирующие Гани говорили, что беглец останется жив. Дружки Сайтбая, которому предстояло стрелять, наоборот, были уверены в его успехе.

Гани шел от бархана к бархану неторопливо, экономя силы. Встал рядом с кустом саксаула — тонким, почти безлистым. Чувствовал он себя очень тоскливо. Жизнь его сейчас зависела от случая. Но Гани не трусил. Наоборот, расслабленным он оставался долю секунды. Затем весь напружинился, оглянулся и взмахнул рукой.

Тотчас раздался первый выстрел. Гани, однако, уже лежал на песке, придавив телом чахлый кустик. Дальше, он знал, будет легче. Лошадь под всадником забеспокоилась. «Второй раз он выстрелит тоже из седла, — подумал Гани. — Над ним будут смеяться. Бандит спешится и потеряет точность прицела».

Гани лежал, он позволил себе передышку — ведь стрелявший вполне мог предположить, что угодил в цель. «А он неплохо владеет оружием», — Гани видел небольшое углубление в песке от пули бандита. Не дальше двадцати сантиметров от собственной головы.

Гани стремительно вскочил, бросился вперед. Сделав несколько зигзагов, вновь распластался. Бандит не выстрелил. Он, видать, решил не торопиться. Беглецу вскоре предстояло перемахнуть через вставший на его пути бархан. «На гребне бандит попытается меня срезать», — оценив обстановку, предположил Гани.

На бархан он взбежал наискось. И вдруг резко изменил направление. Рядом вздыбился фонтанчик песка, еще один, а уж потом донеслись звуки выстрелов.

Гани поднялся. Тяжесть свалилась с плеч. Он вытер рукавом гимнастерки вспотевшее лицо и поднял руки над головой — дескать, спор окончен.

Но Сайтбай, сидя в седле, продолжал держать карабин перед собой. В магазине оставались патроны. И он, пожалуй, разрядил бы его до конца. Не нравился ему этот хитрец с красного парохода. К счастью, товарищи над ним не смеялись. Сайтбай тут был ни при чем. Джигит попался очень уж ловкий, как черт.

Всадники приблизились к Гани. Он приветствовал их, приложив правую руку к груди и склонив голову. По лицам бандитов успел определить, что им довольны все, кроме Сайтбая.

— Ты говорил, что не хочешь быть убитым, — продолжал разговор сотник. — А уже рисковал жизнью дважды. Как тебя понимать?

— Правильно, господин. Дважды за один только день. А те, кто остался на пароходе, будут рисковать ею ежедневно еще два долгих года, до конца службы.

— Мы уничтожим неверных раньше.

— Пусть вам поможет аллах, — согласился Гани. — Я открою тайну тех, кто плывет на пароходе. Это очень важная тайна. Взамен вы дадите мне лошадь, воды на дорогу. Я смогу вернуться домой. В свой маленький аул, где меня никто не выдаст... У нас тихо. У нас в людей не стреляют.

Гани глянул в сторону Сайтбая. Бандит зло сплюнул и наконец забросил карабин за спину. «Теперь он будет следить за каждым моим шагом, — подумал Гани. — Надо попробовать с ним подружиться».

— Рассказывай, мусульманин, — напомнил сотник.

— Почтеннейший, я рад, что вы согласны с моими условиями! — воскликнул Гани, изобразив на лице льстивую улыбку.

Сотник поморщился. «Этот перебежчик требует заверений. Глупый человек! Неужели ему невдомек, что я в жизни не выполнил ни одного своего обещания. Кроме, конечно, тех, которые приносили выгоду».

— Ты получишь свое. Говори, — произнес сотник.

— На пароходе едет в Турткуль очень большой начальник. Чекист! — Гани замолчал. Хотелось узнать, какое он произвел впечатление. Но сотник, да и остальные бандиты были совершенно спокойны.

— Как ты его назвал? Это что, важнее, чем сотник? Так почему у него мало людей?

— Чекисты — это те, кто ловит сотников!

— А-а ... — сотник рассмеялся. — Шутишь. Мне нравятся веселые. Они не падают на колени, когда их расстреливают. Сколько же под его командой неверных?

— Совсем немного!

Сотник поморщился.

— Ну, вот что — твоя новость невелика. За нее больше конского хвоста дать мы им не сможем...

— У командира, который на пароходе, есть особый знак. Вот здесь он его носит, — Гани указал на левую сторону груди. — А дают такой знак самым храбрым джигитам.

И это сообщение не произвело впечатления. «Сотник глуп, а его люди забитые, неграмотные крестьяне», — сделал Гани вывод и умолк.

— Товары уплывают, — вздохнул, наконец, сотник. Глаза его жадно блеснули.

— Мука, сахар, чай... — принялся перечислять Гани.

— Замолчи! — приказал сотник. — На пулемет лезть — безумие.

«А вы, видать, не раз уже биты», — подумал Гани.