Если долго считать рациональность благом, можно проглядеть прекрасное

Глава 28. Я не слишком понимала значение слова «душа»

В субботу Чарли, вопреки обыкновению, не поехал на рыбалку. Вместо этого он чистил ружье на кухне. В этот день должен был вернуться Сэм — парень из резервации, которого считали экспертом по поиску и чтению следов. Он уезжал на несколько дней из города по каким-то делам, и отец хотел еще раз проверить местность, где видели волка, вместе с ним, прежде чем пройдет очередной дождь.

Эдвард постучал в дверь, когда за окном по земле еще стелился утренний туман.

— Привет, кавалер, — услышала я, спускаясь по лестнице.

— Доброе утро, шериф.

Он остановился в прихожей и улыбнулся, подняв на меня взгляд. На нем была свободная толстовка, джинсы и кроссовки, необычный для него выбор одежды, на плече висел рюкзак.

— Почему ты с рюкзаком? — поинтересовалась я.

— Мы пойдем в поход.

— Мы — это?..

— Ты и я, конечно.

Отвернувшись в сторону, Чарли почесал нос, прикрывая рукой нижнюю часть лица. Мне нравилось гулять по лесу, но я опасалась, что, раз он употребил слово «поход», он подразумевает что-то другое. Особенно беспокоило выражение невинности на его лице. Я повернулась к отцу. Чарли мужественно сражался с проступающим на лице весельем.

— Белла не слишком любит активный отдых, Эдвард.

— Сегодня хорошая погода, — убеждал тот. — А бывать на воздухе полезно. Надо использовать такой шанс, пока тепло. Не далеко, честно, — добавил он, глядя на меня.

— Ты и в прошлый раз так говорил, а в итоге мы прошли пять миль.

— И ты ни разу не упала. Тебе даже понравилось.

Чарли удивленно поднял брови, но не стал комментировать. Аргумент про воздух был слабым, воздух здесь везде чистый и свежий, но день, который мы провели на поляне, выдался действительно замечательным.

— А что в рюкзаке?

Если это не оборудование для скалолазания, уже хорошо.

— Вода, батончики, ну, и аптечка, на всякий случай. В прошлый раз мы пожалели, что не взяли их с собой.

Звучало достаточно безобидно.

— Я только переоденусь, — сдалась я.

Эдвард улыбнулся, а я пошла обратно наверх, искать ботинки. Я слышала, что он разговаривает с Чарли внизу, но слов разобрать не могла. В комнате я со вздохом убирала в шкаф свою любимую блузку с шитьем, которую любила носить в Финиксе. Погода здесь редко позволяла надеть ее, но она так шла мне. В ней я чувствовала себя почти красивой. Натянув вместо нее практичную майку и толстовку, я собрала волосы в косу и побрела вниз.

Мы оставили машину возле дома и углубились в лес, следуя одной из уже знакомых троп сквозь не до конца рассеявшиеся клочья тумана. Идти приходилось в гору, но мне нравилось чувствовать, как работают мышцы, особенно зная, что упасть и покалечиться мне не позволят.

— О чем вы говорили с Чарли?

— Он велел не ходить в северном направлении и вообще не забираться далеко в лес, — ответил Эдвард. — Я оставил ему свой телефон и договорился насчет завтра.

— Ты сказал Чарли, что мы идем на бейсбол?

— Да. Он просил надеть на тебя шлем, — засмеялся Эдвард.

— Я же не буду играть.

— Именно поэтому только шлем.

Я отвернулась от него, сердито топая по мягкой земле. Мне уже не слишком нравилось, как они поладили с Чарли.

— Просто к твоему сведению, я знаю, что ты пытаешься делать, — объявила я, преодолевая очередной подъем.

Эдвард улыбнулся, но отрицать не стал.

— Малоподвижный образ жизни ежегодно убивает больше людей, чем дорожные происшествия. Просто он действует медленнее.

— Я абсолютно здорова и жить планирую долго. К тому же, как ты выразился, малоподвижна я, потому что неуклюжа, а не неуклюжа, потому что малоподвижна, так что тут эффекта мы не добьемся.

— Зато полюбуемся лесом, — ответил он.

Мы ушли с тропы и поднимались по каменистому холму, когда я поскользнулась. Эдвард ловко поймал меня до того, как я успела бы разбить о камни лицо.

— Порядок?

— Да, — выдохнув, я пошла дальше, держась за его руку.

Через пару часов мы вышли на свободное от деревьев место, откуда открывался вид на реку внизу, петлявшую между высокими соснами, на которые мы смотрели теперь сверху вниз. Я даже не заметила, как мы успели подняться так высоко. Городских построек видно не было, видимо, они остались по другую сторону холма. Лес казался живым существом, старым, мудрым и могучим, раскинувшимся до самого горизонта и живущим в своем собственном размеренном темпе, пока мы суетимся и вечно куда-то спешим, наверное, поэтому и время здесь ощущалось по-другому. Дождя не было, но облака заволокли небо, так что можно было только предположить, как красив был этот вид при солнечном свете.

Рука Эдварда легла поперек моего живота, обращая мое внимание, что я подошла слишком близко к краю большой скалы, на которой мы стояли.

— Я видела. Не беспокойся так.

— Я беспокоюсь, что камень внезапно треснет у тебя под ногами, — сказал он, обнимая меня. — Так что, пожалуй, не буду отпускать тебя.

Я посмотрела под ноги, но не поняла, с чего он так подумал, скала выглядела вполне крепкой.

— Почему ты думаешь, что он треснет?

— Иногда мне кажется, неприятности сами так и липнут к тебе. Один я чего стою, — улыбнулся он.

— Ты под это определение не подпадаешь. Скорее, наоборот, быть девой в беде куда приятнее, когда кто-то приходит на помощь.

Эдвард фыркнул.

— Всегда к твоим услугам, но раз уж мы затронули эту тему, я буду признателен, если ты будешь притягивать к себе беды пореже или хотя бы не слишком опасные. Ты меня очень обяжешь. Меня и мое психическое здоровье.

— У хладных бывают проблемы с психическим здоровьем?

— Не хотелось бы проверять.

Ветер прошелестел между ветками, донеся до нас свежий запах воды от реки. Низкие облака цеплялись за острые верхушки хвойных деревьев на других холмах, придавая им таинственный призрачный вид.

— А здесь красиво, — вслух заметила я.

— Не замерзла?

— Нет. Мне тепло, когда ты меня обнимаешь.

— Не логично, но я понимаю, что ты имеешь в виду, — немного помолчав, он добавил будничным тоном: — Я бы мог показать тебе многие красивые места в горах, если…

— Если?

— Если мы решим вопрос передвижения.

Другими словами, если мы будем передвигаться с его скоростью. Так вот, что он задумал. Я высвободилась из его рук.

— Как ты сказал, подвижный образ жизни? Думаю, он предполагает передвижение на собственных ногах, так? А лес мне и здесь нравится.

— Олимпик(5) всего в двух шагах от нас, но все самое интересное далеко от дороги.

Я покачала головой.

— Никогда не была натуралистом.

— Ты просто не знаешь, от чего отказываешься.

— Значит, неведение — благо.

Его глаза сузились, но его внимание привлекло безобидное с виду облако, плывущее на нас.

— Тогда нам стоит сейчас повернуть назад.

Похоже, погода и мое нежелание повторять наш неудачный опыт нарушили его планы, но настроение не испортили. Бодро шагая в направлении моего дома, он охотно отвечал на мои вопросы. Теперь мы шли под гору, и разговаривать стало проще.

— Когда ты начал собирать пластинки?

— Думаю, сразу по возвращении из Чикаго.

— Ты всегда любил музыку?

— Мне кажется, я любил ее еще при жизни и пронес это с собой через перерождение. Иногда мне попадаются композиции, которые будят в памяти какие-то смутные образы, возможно, воспоминания. Не знаю даже, реальны ли они.

— Но там же есть и современные, причем такие разные. Как ты их выбираешь? Мне показалось, что там все подряд, но это ведь не так?

— Нет, — улыбнулся Эдвард. — Я собираю те, в которых жив дух автора, создавшего их. Помнишь, ты сказала, что Анжела вкладывает часть себя в свои рисунки? Меня тогда так удивили твои слова, настолько это было похоже на след автора в мелодии, который мне иногда удается уловить. Эти люди по-настоящему бессмертны, они вложили часть собственной души в свои произведения, поэтому те достигают сердца слушателя, а такой след не стирается. Пройдут века, а люди будут продолжать слушать их. И не-люди тоже. Мне неизвестен ни один хладный, создавший что-либо подобное, вероятно, потому что души у нас нет.

Я не слишком понимала значение слова «душа», оно происходило из религии, а я была далека от этого. Чарли в церковь не ходил, предпочитая проводить выходные на озере. Его родители были лютеранами, и он включал себя в их число только по этой причине. Для Рене вера тоже большой роли не играла, я вообще была не уверена, причисляет ли она себя к какой-то конфессии. Дома у нас на полке стояли маленькие фигурки синтоистских богов счастья, чьи имена она все время забывала, но свадьба Чарли и Рене проходила в церкви. Для меня душа была чем-то абстрактным, но мне казалось, именно из нее исходят доброта и сострадание.

— Ты правда так считаешь? Но разве может что-то чувствовать или сопереживать другим существо без души?

— Мы, по сути, мертвы, Белла.

— Почему? Потому что сердце не бьется? Это ведь процессы, протекающие в теле, как они связаны с душой? И разве можно назвать вас мертвыми?

— Это дискуссионный вопрос. Истины в этой жизни мы не узнаем.

— Подожди, ты хочешь сказать, что у серийных убийц душа есть, а у вас — нет. Тем более, что Карлайл, как ты сам говорил, воплощенное милосердие. За что его могли лишить души?

— Понятие души восходит к самой природе человека, а мы — несколько иное.

— Это потому что это понятие придумали люди, а что они понимают?

Эдвард засмеялся.

— В былые времена за такие речи тебя бы сожгли.

— И сделали бы это одухотворенные люди с прекрасными бессмертными душами, прошу заметить, которым подготовлено местечко в раю. Если им туда вход открыт, а вам — нет, сомнительное это заведение получается.

— Люди могут ошибаться. Их жизнь коротка, а соблазнов так много. Как понять, что правильно, если не совершать ошибок?

— Ерунда какая-то! — это было грубо с моей стороны, так отзываться о том, во что он верит, но я была слишком возмущена, чтобы согласиться с ним. Разве можно всерьез считать, что у Эдварда нет души? Или что он имеет меньше прав на некое божественное милосердие, чем отвратительные люди, творящие бесчеловечные вещи, а потом вымаливающие прощение в церкви? Какая чудовищная несправедливость! — Почему тогда на вас это правило не действует?

— Потому что хладные не были созданы Богом.

— А кем тогда?

— Ну, есть один подозреваемый, — улыбнулся он. — Впрочем, вероятно мы существуем вне этой парадигмы. Жизнь человека быстротечна, но дух его бессмертен, он оставляет след на земле в искусстве, в памяти других людей и своих потомках, а потом продолжает свое существование в ином мире. Мы же живем веками в своем проклятье, ничего не оставляя после себя, переход для нас не предусмотрен.

— Почему тогда вы так живете? Испытываете столько сложностей, если вам это даже не зачтется, это ведь так трудно.

— Мы стараемся жить по совести, — просто ответил он.

Да, очевидно ведь. Каллены были хорошими людьми, в этом вся причина. Я устыдилась, что задала этот вопрос.

— Знаешь, что? Вам просто надо написать свою Библию, со счастливым концом для вас, и изо всех сил в нее уверовать.

— Господи, — Эдвард поднял глаза к небу. — Не слушай это дитя. Она просто еще очень молода.