Улыбка Шакти

Утром проснулся – каждый занят своим делом, музыкантов уже нет, гуруджи вдали сидит у шивалингама, воздев руки горе в утренней пудже, какá метет землю вокруг хижины, чаёк греется на огне. Взял свою турочку, сварил кофе. На полувзгляде все, никаких разговоров, а если что-то нужно сказать – на любом языке говори, все понятно: вот чай, вот небо, вот жизнь, вот путь. Там понятно, где все написано и где все начинается, откуда растет. А когда это пространство между верхом и низом наполнено живой акустикой, то ты разговариваешь поверх слов, дыханием. А дыхание на любом языке одно.

Подошел гуруджи, присел, прихлебывает чаёк, спрашивает на хинди, первый его утренний вопрос: а где бог, где твой бог? С такой интонацией, как бы между делом: где твой бог? Я говорю: здесь. И показываю на угли разгорающиеся. И в тебе, и во мне, повсюду. А как ты живешь, спрашивает, чем зарабатываешь? Жестом спрашивает, потирая тремя пальцами один о другой. Я отвечаю: книги пишу. Он говорит: минуточку, и возвращается с Бхагавадгитой. Такие? Почти, улыбаюсь я. Он – жестом: а пайса? То есть деньги откуда? Я говорю: лила, игра мира, деньги – лила, не из настоящего ряда. Пьем чаёк. А что из настоящего? – Свобода, говорю. Да, свобода, кивает он, свобода и вот это все – обводит рукой округу.

Вечером после ужина сидим у костра с музыкантами, молчим, потрескивает огонь. Но какое ж это молчание? Оно, как лес, живое, дышит. Гуруджи оборачивается ко мне: а поговори с нами. Куч-куч, немножко поговори с нами на русском. И вот я рассказываю им о том, что происходит вокруг и на душе у меня, об этом чувстве дома здесь с ними, об Индии, России. На русском. Куч-куч. А они сидят притихшие, слушают, и такая невозможная чуткость во все края, что кажется, каждая травинка слышна – от дней творенья до той черты, за которой всего этого не станет. И вместе с тем, такое родное внеязыковое пространство, где русский, хинди, санскрит – один лес, в котором мы сидим.

А потом они снова запели, попросив выключить камеру, тогда и проступило в углях это лицо. Конечно, если долго смотреть в угли – всякое можно увидеть, но когда ты вдруг попадаешь в самое средостенье чуда жизни, все что ткется, все эти узоры, они приобретают… Да что, собственно, они приобретают? Они приобретают тебя, настоящего. Слава богу, что длится это недолго, иначе держать удар этой открытой жизни, ее свечения, не в наших силах.

Обнялись на прощанье, прижались друг к другу. Не уезжай, говорят, оставайся… навсегда.