Улыбка Шакти

#52. Перемещения разрозненного

Душа входит в тело, как в тишь голос, который кажется не твоим, а потом в стороне от себя они расплетаются и звучат на чужом языке.

Нет, еще не пора. Не к концу сентября, когда местность, как после соитья лежит, разметавшись во все края, и все в ней чуть под углом друг к другу – море к берегу, небо к поселку, горы к горам, чуть отвернувшись, с тем же чутким зазором вины и родства. С тем же взглядом, косящим чуть в сторону, – как по холодному полу идешь босиком, поджимая пальцы, чуть в сторону, как после близости. И повсюду этот стыдливый зазор с пустотой неумелой – меж землею и небом, дорогой и домом, водой и губами. Эта тяга родства и обратная тяга – к его отторженью. Только спайки тоски с этой ноющей сладковатой виной. Пока заживают зазоры, оставляя рубцы между людьми, словами. Пока догорает вина, помнящая о родстве. Пока остывает земля, уже протравленная к утру проступившим инеем. Не сразу, но к ноябрю.

Живешь, словно книгу читаешь, думая о разрозненном, теряя нить. Дни зудят, как комарики, пьют любовь, а потом чешется. Ты позванивай, говорят, позванивай…

Кто б мог подумать, что такое случится с двумя людьми тьму времен спустя после сотворения мира. Что вернут им рай – настоящий, не иллюзорный. Но дьявол в том, что рай этот будет для тел, а души маются за спиной, неприкаянны, льнут вослед, и отпрядывают, приходя в себя. И жизни болят, болеют – ни с телом не могут, ни без него, которое там, в этих промельках рая, одно на двоих.

И будущее, как умалишенный, с улыбкой ходит от стены к стене.

У меня два сообщения.

1. В Австралии обитает птица малюр. Ярко-бирюзовая, величиной со скворца. На нее охотится птица флейта и убивает, поймав, довольно изощренным способом: накалывает на длинный шип терновника – насквозь – и склевывает. Так вот, охота ее начинается с песни, и эту песнь издалека слышат малюры, и самец начинает вторить этой песне смерти, во весь голос, и настолько чисто и точно, что не отличить, где чей голос. Самка при этом находится поблизости. Ученые полагают, что он делает это для привлечения к себе внимания самочки – мол, этим смертельным номером покоряя ее сердце. Полагают, хотя не уверены.

2. Гусеницы бабочки-голубянки могут в точности имитировать песнь муравьиной матки. Услышав ее, муравьи переносят гусеницу в свой муравейник с царскими почестями, кормят и лелеют ее – вплоть до того, что в голодные времена скармливают ей пережеванных своих братьев и сестер. При этом настоящую королеву выдворяют из муравейника или убивают. Потом голубянка окукливается и улетает.

Между Волгою и Гангой, между жизнью и несмертью, что ж ты кружишь, речь-цыганка, где твой табор?
Жил с тобою как с судьбою, мой соколик, говорила, что же вторишь ты вослед мне: где твой табор?