Улыбка Шакти

#62. Мудумалаи

Ранним утром мы покинули нашу Диканьку и, сменив несколько автобусов, к вечеру оказались в соседнем штате Тамилнад в заповеднике Мудумалаи. Высадив нас, автобус исчез во тьме, мы остались одни на развилке дорог, там к нам и подошел, отделившись от этой тьмы, местный водитель Шаши и отвез на своем джипе в деревушку Масинагуди, ставшую нам на годы вторым домом. Вторым после Харнай. И поселились мы у Рахуля, а потом перебрались к Прабе с его женой Ладой и слугой Пушкиным в их гостевой домик у лесного озера и кромки джунглей. Там, в один из первых дней прогуливаясь у этого озерца, мы увидели семью мишек, почти как на том настенном коврике из детства, и присели под высоким кустом бамбука, не сразу заметив, что сидим рядом с храмом. Величиной с младенца. Четыре каменные фигурки: Гаруда, Шива и две его жены. Тысячелетние, сплоченные в зарослях под этим бамбуковым кустом. По ночам здесь бродят слоны, олени, днем пастухи пасут коз. Вот таким, наверно, и должен быть храм – незаметным, случайным, нигде, под кустом. А потом мимо прошел мальчик с удочкой и застенчиво попросил нас снять обувь. И благодарно сложил на груди ладони.

А днем позже мы отправились с Шаши на его джипе в джунгли. И впервые увидели маленькое чудо, которому тридцать четыре миллиона лет. Мышиный олень. Первородный, от которого все другие ветвились. Величиной с некрупную собаку, ноги как у свинки, во рту маленькие клыки. Одинок, робок, моногамен, за все эти миллионы лет не менялся. Стоял в кустарнике горестно и почти недвижно – похоже, все эти тридцать четыре миллиона лет.

А потом наблюдали за слоном с одним бивнем. Тем самым, которого видели месяцем раньше в Карнатаке, на тех сафари, куда ездили из Диканьки. Вот, оказывается, сколько этот бедолага прошел. Чтобы исподволь поглядывать, как из зарослей выходит слониха со слоненком. Второй свой бивень он потерял в битве с соперником. Шансов теперь у него на любовь и семью почти нет. Возможно, в прошлом у него с этой слонихой были какие-то отношения. Он тихо подошел сзади, намотал ее хвостик на хобот и легонько потянул к себе. С минуту она покачивала головой, обернулась и дала понять, что шутка исчерпана. Ну он и не настаивал: хоть так.

К нам в домик пришел знакомиться местный горе-змеелов Мурли, в очередной раз вернувшийся с того света. Рассказывал, что с кобрами работать сравнительно просто. Из положения «стойка» атакует она обычно только вниз под углом. Поэтому удерживать ее внимание рукой, тряпкой или покачиванием колена из стороны в сторону не составляет труда и не опасно, она не способна на длинный выпад, только вниз – к ступням, потому змееловы в крепких ботинках. Мне нравится это их «обычно». Обычно мы тоже… например, спим по ночам. Куда опасней, говорит, гадюка Рассела: молниеносный бросок без предупреждения. Скорость – в двадцать раз короче секунды. А яд – у крайта. Днем крайт не очень активен, а по ночам, вползая в жилища, жалит скрытно, нежно, почти безболезненно, как комар. Люди нередко умирают во сне. В течение нескольких часов яд отключает связи между нейронами, парализуя все, кроме некоторых участков мозга: человек с виду мертв, но сознание теплится. Таких не раз хоронили заживо.

Поехали на деревенском автобусе в Каргуди. Это маленький хутор в заповеднике, где живет племя ирула, водителям запрещено высаживать там приезжих, но нам удалось выйти. Побродили по дворам, фотографировали детвору и старух на завалинках, пили чай в одном из домов, посидели у маленького лесного храма Дурги, спустились к речушке, где рыбачили женщины с этого хутора, и решили немного пройтись по джунглям вверх по течению. Там-то и случилось.

Когда появилось стадо слонов, спускавшееся с холма напротив, Тая занервничала. Я сказал, что пока еще безопасно, что они свернут и пойдут по руслу. Что отсюда хорошие снимки… Но она уже быстро взбиралась по склону, сказав, что подождет меня наверху. Слоны, как я и предполагал, свернули, хотя и подошли довольно близко. Выключил камеру, ищу ее, зову – тишина. Густые дебри, черные овраги, солнце садится. Вышел на дорогу. Пустынно. Добежал до хутора, и там ее нет. Спустился к тем женщинам-рыбачкам, говорю им, используя те немногие слова, которые знал на тамильском: слон, там, женщина, нету, идем, идем! Они побежали со мной вдоль речки, быстрей меня, прыгая с камня на камень. Нету. Снова поднялся по склону, заглядывал в каждый овраг, лез сквозь заросли в ямы. Уже темнело. Что можно было думать? Упала, скатилась в один из оврагов, насмерть? Но вроде я все уже осмотрел. Или не все? Змея? Но у нее было бы около получаса жизни, она бы звала или попыталась бы дойти до меня. Смотря куда укус, смотря куда. Представил себе, что с ветки дерева, в лицо. Черт, черт… Или ткнулась глазом в колючую ветку, сук, такие заросли тут… Или виском… Совсем стемнело, ничего не видно уже. Поднялся на дорогу, дошел до хутора, спрашиваю людей, не понимают. Присел на автобусной остановке. Тишь, темень, пустынная дорога, через час ее совсем перекроют на ночь. Не доходит. Что ее больше нет на свете, не доходит. Лицо ее перед глазами. Лежит в лесу, на спине… На боку, лицом в землю… Не доходит. Что она сказала? Я подожду тебя наверху. Последние ее слова. Наверху. Именно. На том свете. Подожду тебя.

Фары полоснули по дороге из-за поворота. Кто ж на такой скорости несется по заповеднику? С визгом остановились рядом. Выходит из джипа. Она.

Оказалось, вышла на дорогу, ехал лесной патруль, взяли ее, повезли в нашу деревню разбираться. Про меня ничего не сказала, выпуталась, но уже там, в офисе егерей. Добежала до частной стоянки джипов, оставалось чуть больше часа до перекрытия дорог, спросила, у кого самая быстрая машина, объяснила, как могла, вызвался Вики. Думала ли она дорогой, что со мной могло что-то случиться, что больше не увидит меня? Нет, хитро покачала головой и прижалась. Разве ж она скажет.

А несколько дней спустя оказались в Карнатаке, в небольшой деревне, на задворках которой стоял древний храм Мулатханешвара. Никаких сведений о нем я найти не мог. И только потом в словаре санскрита прочел, что это слово имеет семь значений, и все они указывали на… Но прежде вот что. Когда мы подошли к нему, он стоял с пальцем у губ. Тих и заперт. Странное чувство – будто он взял тебя, приблизил и отпустил, но так, что ты уходил, чуть пошатываясь, не понимая, что произошло. Древний, врытый в землю храм, где, казалось, ничего не изменилось со времен Ригведы. Так вот, на санскрите Mulathana – обитель Бога, его колыбель, исток, дом. На отшибе, на пустыре. А через пару недель, когда мы снова приехали туда, храм распахнулся и вобрал нас в себя: там шло таинство…

Их было двое в полутьме: один сидел на полу и читал книгу гимнов и мантр, нараспев, лицом к камню, огню, колонне, а потом – алтарю нагов. Другой очень быстро – на той скорости точности и ладности движений, когда кажется, что все происходит как в замедленной съемке – перемещался от огня к алтарю и оттуда к углам храма, фигурам богов, украшая их тканями, цветами, поливая молоком, обнося огнем, оставляя за спиной этот танец-узор своих перемещений, без себя. А сам, уже в другом углу, мыл, пеленал, кормил и умащивал Шиву. Подпевая, воркуя и щебеча руками вокруг него. Как мать родное дитя голубит. И солнечный луч из дверного проема лежал на темном полу, и девочка в платье из этого света кружила по храму. Все причащались огнем и светом, зачерпывая его ладонями и поднося к лицу. И уже доносилась музыка – с той стороны земли: это у входа расположились музыканты. Как пасечники, и звуки пчелами вились в дверном проеме. Я вышел, и начал тихонько вращаться на месте, без земли под ногами, и все кружил под музыку, непонятно кому и куда шепча: о радость, радость, дети мои, не обижайте ее в себе и вокруг, пока ангелы печали сучат из вас нити!