Записи на таблицах

Эглон

Лет восемнадцать прошло с тех пор, как по приказу царя Эглона армия моавитян и амалекитян пересекла Ярдэн и быстрым маневром оккупировала горы Иудейские. Город Пальм — новый, построенный на развалинах Йерихо, был взят приступом. Эглону досталась вся земля иудеев — от хребта Хермонского и озера Киннерет и до пустыни Негев, где кочевали потомки Эйсава, идумеяне, народ немногочисленный и Эглону неинтересный.

Царь моавитский привлекал к себе внимание с детства. Нездоровое внимание, надо сказать, потому что он был огромен собой. Мать его — седьмая жена тогдашнего царя, умерла страшной смертью при родах, когда огромный ребенок почти разорвал ее узенькое тело, и кровь хлынула потоком. Так родился Эглон — теленок — в крови матери своей, уже с детства толстый, словно надутый водою мех, неповоротливый и склонный к обжорству. Его тело покрытое складками кожи, издавало отвратительный запах кислой овчины и периодически покрывалось язвами и большими красными пятнами. Два маленьких глаза настороженно глядели на каждого с большого и плоского лица, а под глазами выдавался вперед длинный горбатый нос, необычайно подвижный.

Несмотря на неповоротливость и убогую внешность, Эглон имел немалый успех у женщин, получил блестящее образование, знал несколько сотен египетских иероглифов и немного аккадскую клинопись. Отец не жалел для него ничего и готовил в свои преемники. Эглон, чревоугодник, не знавший ничего слаже запаха еды, все определял по запахам. От отца пахло редкими египетскими благовониями, он был единственным, кто мог позволить себе ласково и осторожно вылить на ладонь тяжелую каплю из маленького стеклянного сосудика, за который отдал купцам стадо из трех сотен голов — таких больших стад более ни у кого не было в гористом Моаве. Иногда пожилой царь, на радостях, капал такую же капельку на поросший жиром загривок сына, и неописуемый, сладко-горьковатый, веселый и томный аромат преследовал потом Эглона несколько дней, становясь особо приятным ночью, когда комары звенели под потолком спальни его, урчали лягушки в болотцах у края плоскогорья, а молодому царевичу не спалось…

Он любил беседы с отцом. Внимал каждому его слову, и более всего запомнил, что за краем плоскогорья, где лежала свинцово-серая тусклая линза мертвой воды, где оплавленный сфинкс Гоморры напоминал о древнем и погибшем Пятиградье, живет народ, отдельно живущий народ, говорящий на языке, схожем с моавским. Там не приносят жертв человеческих, там раба отпускают домой на седьмой год, там не едят мяса свиней, и выращивают сладкий и вкусный виноград, спелые смоквы и огромные, коричневые, как соски его личной рабыни, финики… а до сладких фиников Эглон был охоч еще более, чем до сосков рабыни своей. Этот народ — по словам отца — миролюбив и безвреден, любит своих детей и не станет оказывать сильного сопротивления хорошо вооруженным детям Кемоша.

Так и свершилось.

Вот уже восемнадцать раз весна наступает на земле, и восемнадцать лет приносят из-за Ярдена богатые подарки Эглону, золото, серебро, благовония, гонят скот, и обязательно прибывают к нему мешки с финиками, сладкими и медовыми, вкусными более, чем смугло-коричневые соски его рабыни, которая делит с ним ложе.