Записи на таблицах

Йевус

Город иевусеев, Йевус, называемый также Иерушалаимом, не покорился иудейским завоевателям. Могучая крепость, горное гнездо, лежал он на хребте высокого холма, неприступный и молчаливый. Войны обошли его стороной, иевусеи платили небольшую дань царям Израиля, и те оставляли их в покое. А народ иевусейский жил себе дальше, не отдаляясь без надобности от стен города, неторопливой и скучной жизнью, нарушаемой только церемониями в честь Баала, редкими свадьбами, да частыми похоронами. Весной женщины водили хороводы вокруг редких деревьев за стенами, где журчал Кидрон, а потом, душными вечерами, к ним приходили мужчины, и начинался свальный грех вокруг деревьев, бешеные оргии, совершенно разнузданные и дикие, после которых рождались дети, отцов не знающие. И в этом было их счастье, ибо первенцев своих отцы приносили к жрецам Баала, и те проносили их сквозь огонь, и умирали в муках маленькие первенцы иевусейские, а кости их хоронили под порогом дома в кувшине, считая, что это приносит счастье дому.

Тишину, царившую над городом, нарушали только крики осликов, несших на спинах кувшины с водой из Кидрона. Возле восточной стены города был прорыт тайный ход, по которому спускались к речушке во время осад, набирали воду, и тем спасались от жажды, пока враги под стенами изнывали от жары, или страдали от проливного зимнего дождя.

Дворец царька иевусеев, стоящий на фундаменте древнего дворца Малхи-цедека, был обветшалым одноэтажным зданием, во дворе которого помещались казармы, в которых жили почти безвыходно горстка солдат, изнуренных жарой и побоями. Иевусейский царек иногда устраивал развлечения для придворных, заставляя солдат драться друг с другом, остальное время они проводили в игре в кости, да сплетнях о городских делах, которых было маловато даже для нелюбопытного человека — кто женился, кто умер, у кого крыша дома упала и придавила семью, кто сломал ногу… о женщинах уже не говорили, потому что открытые и похотливые горожанки спали со всеми без разбору, даже с прокаженными и увечными, и надоели всем до одурения. С горя солдаты начали уже заниматься мужеложеством, впрочем, безобидным баловством, по мнению горожан.

Если бы неожиданно появился древний старец, проживший более полувека, и помнящий еще Сдом и Аморру, он бы несомненно нашел сходство Иевуса со столицами Пятиградья, только сравнение было бы не в пользу первого. Не хватало Йевусу блеска и пышности Сдома, эклектичной архитектуры Аморры, спокойного величия могучей цивилизации, развратившейся, деградировавшей, но великой. Век города подходил к концу- и это было понятно даже глуповатому царьку его… Новый народ, пришедший из-за Иордана, народ гордый, свирепый и необычный, непохожий на все остальные народы, покрыл лицо земли, затопил народ иудейский, как воды дождевые, землю Кенаанскую. Один за другим падали перед ним города, цари, обнажавшие против него меч, исчезал бесследно вместе с воинствами своими, воевавшие с ними уходили в обитель богов. Одна надежда была у иевусеев- на плиштим- но и те, столкнувшись с иудеями, и даже побеждая поначалу, медленно и неуклонно оттеснялись на побережье, где, прижатые спиной к морю, занимались торговлей и почти более не помышляли о войнах.

Тем не менее, жителей Йевуса не испугало иудейское войско, появившееся под стенами города неожиданно, в одну ночь пришли они, и наутро стали на склоне холма, противоположном городу. Иевусеи равнодушно глядели на развертывающийся перед стенами лагерь, быстро возводились стены из плетеных щитов, поднимали свои белые головы шатры, слышалось ржанье лошадей… солдаты сновали, как муравьи, организованно и быстро, почти бесшумно, иногда раздавался в прохладном утреннем воздухе хриплый рев рога, и тогда то одна, то другая сотня иудейских солдат замирала в правильном строю, а мимо них проходили, возжигая благовония в небольших кадильницах, жрецы в белых одеждах и полотняных шапочках. Посреди лагеря солдаты строили жертвенник из крупных неотесанных камней, большой квадратный стол, с четырьмя каменными рогами по бокам, жертвенник невидимого иудейского бога, так не похожий на причудливые, украшенные изображениями Ваала, Ашейры и Азазеля жертвенники иевусеев. Вот уже поставлен жертвенник, и зажжен огонь на нем, вот замычал жалобно пятнистый откормленный бык, которому режут глотку ножом… дым всесожжения поднялся над лагерем, и хрипло заиграли рога… Царь иевусейский, наблюдая за происходящим с левой восточной башни, поежился, вспоминая ходящую в народе легенду, как пали стены Йерихо под звук иудейских труб… но стены Йевуса не содрогнулись… легенда… глупые люди рассказывают всякое… уже не раз подходили войска этих странных людей под наши стены, да так и отступали ни с чем… ну, выдам им дань, поменьше, навру в три короба, что урожай плох, торговля…

И насмехался царек иевусейский над воинами Давида. Со всего города собрали по его приказу слепых, хромых, увечных, безногих… дали им оружие и поставили на стены- охранять Йевус. «Даже такие стражи отобьют вас, иудеи», — смеялись горожане над безмолвным, затаившимся в молчании, лагерем на склоне холма…

Пока ночь не наступила, Давид сидел на постеленном на землю плаще и принимал донесения лазутчиков. Все они в один голос сообщали. что Йевус неприступен, понадобится долгая осада. Лестницы коротки, до венца городских стен не достанут. Но продовольствия в лагере вдоволь, а в Йевусе — на их взгляд — скоро начнется голод. Тут Иоав, генерал армии Давидовой, попросил слова. Он говорил неспешно, смакуя каждое слово, в глазах его играл огонек.

— О, царь! В младость свою, я сам был лазутчиком в Йевусе. Я по приказу царя Шаула исследовал этот город вдоль и поперек — нет тут ни одного здания, которого я не знаю. Так вот, Давид, есть под землей неподалеку отсюда вход в пещеру, которая ведет к источнику, откуда иевусеи берут воду для города. На том берегу потока Кидрон, там, где кусты погуще, — и он указал рукой на тонущий в сумерках склон горы, — видишь? Я возьму с собой 30 человек, лучших бойцов твоих, тренированных в битве на мечах, кинжалах, бросании дротика и рукопашной борьбе голыми руками. Мы пройдем пещерой, поднимемся в цитадель Йевуса, и город твой, о, Давид! Еще никто не брал его приступом, так мы возьмем его, во славу Всевышнего, хитростью!

Давид вскочил на ноги, вскрикнул

— Приведите 30 отборных воинов из моей гвардии. Йоав, брат мой, веди их с собой. Именем Господа Цеваота, я предаю в ваши руки этот город. Не щадить никого из солдат иевусейских, убивать всех! Как поступил Иешуа Бин-Нун с Йерихо — так Давид поступит с Йевусом.

Наутро в открытые ворота Йевуса вошли воины иудейские. Йевус окончил существование свое. Он снова назывался Йерушалаим, как было во времена Авраама, Ицхака и Иакова. Давид вступил в ворота дворца, еще вчера бывшим пристанищем иевусейского царька. Вокруг царило запустение. Плющ, обвивавший стену, высох и стал бурым, валялись отбросы вчерашней еды, трупы иевусейских солдат, их оружие было сложено кучкой в углу. Царь оглядел обветшавшие стены, выщербленные ступеньки, ведущие вовнутрь, вошел. Вонь ударила ему в нос, запах человеческих испражнений смешивался с запахом гниющих фруктов и немытых тел. Иоав уже находился внутри с десятком солдат, сторожил правителя Йевуса. Тот пал перед Давидом на колени, целовал грязный пол, клялся в верности, просил оставить в живых семью. Давид утвердительно махнул головой, живите, мол, спросил ядовито: «Что же это ты так загадил дворец свой? Да и город в ужасном состоянии. Дома обветшали, того и гляди, упадут. Жители мне на тебя жаловались, говорят, развлекаешься ты здесь, в хлеву своем, а они голодают. Что же это ты?» Иевусей безмолвствовал, только таращил тупые бараньи глаза на Давида, и слюна текла из его раскрытого от страха рта.

Царь вышел на дворцовую крышу, прошел по ней, обойдя труп иевусейского солдата, вышел на крытую галерейку, ведущую на башню. С крыши башни открывался вид на иудейские горы, голые и желтые вблизи Иерушалаима, зеленые и покрытые рощами с юга и севера, где находились иудейские поселения, где жили биньяминиты, по дороге на Гиву и Шхем. Всю землю свою обнял Давид взглядом. Она лежала перед ним, земля Израиля, родная земля его, народ его умножался, заселял и засеивал землю. Плиштим отошли на запад и прижались спинами к морю. На севере, в дымке, можно было увидеть вершину Хермона, за которой лежали Арам и Хамат, а дальше дорога Царская змеилась к Харрану и Арам-Нагараиму. С юга горы поднимались круче и круче, поотдаль от горы, напоминавшей женскую грудь, виднелся Бейт-Лехем, за ним угадывались сады Хеврона, еще недавно бывшего столицей Давида, где-то там, на юге, лежала в оазисах Беэр-Шева, от которой дорога сворачивала в Кадеш-Барнеа и Египет. На востоке, ниже стен, за речкой Кидрон, просматривался иудейский лагерь, а над ним, за желтым горами Иудейской пустыни, синевато-серое Мертвое море, за которым серело Моавское плоскогорье. На западе горы, обросшие лесом, понижались от Кирьят-Яарима до Бейт-Шемеша, за которым затаилась в ожидании Филистия. Все колена израильские были вокруг Иерушалаима. В центре лежал он, город великий, город Давида. Царь спокойно вздохнул, встал на колени и вознес хвалу Господу Всевышнему. Он смотрел на Землю Израиля, он видел многое, сокрытое от глаз простых смертных, на один лишь миг дал ему Господь этот дар, узрить Иерушалаим во всех поколениях его, смотреть на возведение Храма Господня, который построит сын его Шеломо, пламя войн, не прекращавшихся вокруг Города Святого, царя Бавэля, разрушившего Храм, и народ его уведший в рабство… Но и там, у рек Бавэля, сидели иудеи, плакали, вспоминая о Иерушалаиме, и вскоре вернулись они в Город, и отстроили его, и прошли по земле этой неведомые Давиду народы, вновь разрушавшие Город, и вновь, после долгого запустения увидел царь, что расцветет Град Божий и станет центром земли, и народы потянутся к нему, и будет народ иудейский жить в Иерушалаиме — до окончания круговорота лет на земле. И придет потомок Давидов царствовать над Израилем, и настанет мир. И в тот день перекованы будут мечи на плуги, а копья на садовые ножницы, и станет дитя играть со змеей, и ляжет волк рядом с ягненком, и не будут больше убивать… И видел это Давид, и слезы медленно стекали по лицу его, прячась в густой бороде.