Новый год, после которого мы развелись!

Глава четырнадцатая. Угроза

Наступило утро. Я уснула уже далеко за полночь, поэтому не выспалась и встала с тяжелой головой. Во рту была горечь, сильно болел желудок. На стрессе обострился гастрит. Если так и дальше пойдет, то опять попаду в больницу. Говорю сама себе: Лера, пора успокоиться, ничего уже нельзя изменить.

Но сердце сбивается с ритма, и подступают слезы. Вся наша жизнь разрушена до основания. Конечно, мои подруги увещевают, что я осталась при квартире, деньгах, и мой благоверный не стремиться отобрать у меня детей. Им не понять, что не деньги сейчас для меня главное, я потеряла любовь всей моей жизни.

Некогда погружаться в уныние, сейчас приедут мои родители с детьми.

Бегу в ванную, быстро принимаю душ. Наспех расчесываю волосы, даже не успеваю сделать прическу, как раздается звонок в двери. Ох, хорошо, что успела из пижамы вылезти, хоть футболку с джинсами натянула.

Я распахиваю дверь настежь и замираю. На моем пороге стоят двое мужчин: Владислав Сергеевич Архангельский, второй, видимо, сам Давид Сванидзе.

Мужчины делают шаг в квартиру, просто отодвигая меня рукой с прохода, как вещь или помеху.

Сванидзе презрительно осматривает жилище. Как был в туфлях, так и протопал в зал. Осмотревшись, он садится в кресло и кивает. Владислав берет стул, ставит напротив кресла и жестом предлагает мне сесть.

Иду, как испуганный кролик, в сторону Сванидзе, а потом вдруг «говно» во мне вскипает. Пришел тут какой-то бывший вор, порядки свои заводит, что я ему, школьница, что ли. И я прохожу через зал и сажусь на диван, закинув ногу на ногу.

— Меня Давид зовут, — криво усмехнувшись, говорит Сванидзе, осматривая внимательно меня с головы до пят.

Мужчина мне неприятен. Мало того, что лицом он страшен, так и взгляд его давящий, злой, прожигает во мне дырки. Но по нему не заметно его уголовное прошлое: нет татуировок, элегантная одежда от хорошего портного, гладко выбрит, в его лексиконе не проскальзывают жаргонные словечки. Аристократ от тюрьмы?

— Чем обязана визиту, — стараюсь вести себя спокойно, хотя внутри все горит.

— Хочу, чтобы ты мужу кое-что передала, — скрипучим голосом говорит Сванидзе, голос у него мерзкий, скрипучий, как несмазанный подшипник.

— Надеюсь вам известно, что мы не муж и жена уже три года, куда подался мой муж — мне не известно, вещи его стоят вон в тех трех чемоданах. Можете забрать их с собой.

Сванидзе кривит рожу, ему неприятен мой тон, с ним никто, видимо, так не разговаривает.

— Мне все известно: и то, что мой зятёк к тебе бегал все три года, пока жил в браке с моей дочерью, и то что недавно он нарисовался, а ты его выставила, и то, что он еще раз к тебе прибежит, — лицо у Сванидзе наливаются кровью. Того и гляди удар хватит, толстые щеки трясутся, сейчас он похож на злого бульдога, что трясет брылями.

— Тогда вам должно быть известно, что я выставила его с чемоданами на улицу, остатки вещей стоят в коридоре, можете забрать, — держу осанку, как у королевы, говорю холодно, а в душе лава бушует.

— Он к тебе еще раз наведается, а может и не раз, — Давид следит за моей мимикой, пытаясь прочитать на моем лице то, чего там нет.

— С чего вы это взяли?

— Он к тебе привязан сильнее, чем к любой другой бабе, значит, вернется.

— С Олегом мы расстались, пусть теперь его ваша дочь к своей юбке покрепче привяжет, — сердце совершает кульбит в груди, не просто вот так взять и вырвать любимого мужчину из сердца.

— Не за этим я пришёл, чтобы с тобой тут словесной рокировкой заниматься, — усмехается Давид. — Ты, когда он придет…

— Он больше не придет! — рявкаю я.

— Не ори, а слушай внимательно, — повышает голос Давид. — Ты ему передашь, если он не вернет деньги, которые украл, в течение пяти дней, то пострадаешь ты.

— С чего вы решили, что он послушается меня, — ужас парализует меня, и только усилием воли заставляю себя общаться со Сванидзе дальше.

— Послушается, — усмехается Сванидзе.

— Вы переоцениваете мою значимость.

— Я недооценил тебя, кто ж откажется от такой красотки, — и Давид сальным взглядом окидывает меня. — Бежать задумал твой муженек. И билетики уже приобрел на тебя, себя и деток.

Страх! Господи! Олег совсем ума лишился? Мало того, что ввязался в какую-то аферу, так еще и меня с детьми туда тянет.

— По мне пусть бежит, не очень то и нужен, но деньги он должен вернуть, — хлопает себя по колену Сванидзе.

— А если не вернет? — со страхом в голосе спрашиваю я.

— Если не вернет, то я заберу тебя, — усмехается мой гость. — Девка ты красивая и справная, будешь отрабатывать за мужа. Сначала сам попользуюсь, потом своим холуям отдам. Мальчики у меня страстные, БДСМщики. Если живой из-под них выйдешь, то поедешь на стройку к гастарбайтерам, пока будешь жива, будут иметь тебя во все дырки.

Сванидзе вдруг начинает надрывно кашлять, прикрывая рот платком, и на белом полотне появляются кровавые разводы.

— А я смотрю, вы скоро кровью захлебнетесь от своей злости, — вдруг вырывается у меня.

Сванидзе словно пружиной подбрасывает, в один миг он оказывается возле меня и хватает меня за волосы.

— Прежде чем я захлебнусь кровью, я всю вашу семейку по стенке размажу! Деньги, сука, верните! — хрипит Давид, а на его губах выступает кровавая пена.

— Давид, мы договаривались не пугать девушку, — властно говорит Владислав.

— Молчи, холуй, твое дело — служба, — орет Сванидзе, но отпускает мои волосы из захвата.

— Давид, девушка все поняла, — и Владислав смотрит внимательно на меня, а я киваю. — Появится Олег, Лера передаст ему ваши слова.

И я вновь киваю.

— Запомни, сука, — Сванидзе вновь разворачивается ко мне лицом, возвышаясь надо мной и грозя пальцем. — Еще никто Сванидзе не нагибал! У меня и копейки не смели украсть, я руку сразу отрубал, а твоего благоверного расчленю на куски, если деньги не вернет.

— Так что ж вы позволили ему вас нагнуть и деньги увести?

Ой, Лера, что тебя потянуло спросить. Вот кто тебя тянул за язык?

Сванидзе багровеет и опять грозит мне пальцем.

— А ты, я смотрю, дерзкая шлюшка!

— Дерзкая шлюшка — это ваша доченька страшилка, залезла под чужого мужика при живой жене.

Сванидзе даже опешил от такой наглости.

— Люблю дерзких женщин, ты, наверное, и в постели огонь? — его глаза вновь загораются похотью, он произносит медленно, с интересом глядя на меня.

— Огонь! Только, боюсь, затрахаю вас до смерти. Сдохнете подо мной, а на том свете деньги уже не нужны! — ой, кто меня тянет за язык, или перегрев мозга у меня наступил, видно чайничек закипел, свисток засвистел.

— Хм, ну я тогда не прощаюсь, не вернет муженек твой денежки, вот я и проверю, насколько ты горячая в постели.

— Не сдохнете до проверки, а то я вас вместе с моим похотливым мужем в одну могилку закапаю, — у Сванидзе даже брови вверх уехали от такой наглости. — Ага, сковородкой до смерти забью, если еще раз Олежик сюда явится. И мне дадут минимальный срок, я ж аффекте буду. А если явится сюда еще раз ваша доченька, то и ее приголублю, сучку такую. Она у меня опять длинноносая и страшная станет.

— Ты, ты…совсем ополоумела….

Сванидзе слюной поперхнулся.

— А в следующий раз я чайник с кипятком в коридор поставлю, как придете ко мне, так в морду кипятком получите! — ой несет меня, как фанеру над Парижем, уже и остановиться не могу. — Нет, я сначала по причиндалам ударю, чтоб не было что в дырки пихать, а потом уже морду кипятком полью.

Я встаю, почти возвышаясь над Сванидзе, пальцы в кулаки сжала. Скажи сейчас мне он что-то против, ударила бы в его горбатый, крючковатый нос.

— Мой дом — моя крепость! И нечего сюда врываться и мне угрожать! — зло бросаю я.

Словно осознав угрозу, Сванидзе бросает мне: Мы еще встретимся.

Разворачивается и наталкивается на мою маму, что стоит в проходе.

— Лера, а почему у тебя дверь открыта? А это кто?

— Конь в пальто, — вырывается у меня, при этом Сванидзе поворачивает ко мне голову и скалит желтые зубы, ну точь в точь конь.

— Доченька, а почему гости даже обувь не сняли? Так и протопали по коврам…

— Потому что гости — свиньи и место им в хлеву…

Сванидзе поперхнулся и закашлял и чуть ли не бегом выбежал из комнаты. А Владислав вдруг обернулся, по-мальчишески улыбнулся и показал палец, поднятый вверх.

Вот сейчас я не поняла? Он же должен был меня убить за хамство его босу, я тут почти угрожала нанести тяжкие телесные повреждения его хозяину, а он получается мое хамство заценил.

Но Владислав исчезает вместе со своим патроном.

А через несколько минут заходят мои детки.

— Мама, мама, посмотри, что мы купили для тебя!

Димка тащит тяжелый чемодан, бабушка пытается у него отобрать. Заходит папа, сияя, как начищенный медный шар.

— Здравствуй, доченька, встречай нас, наливай, — папа весел.

— Ой, хватит тебе уже сегодня, с утра наливай было, — по-доброму замахивается на него мама. — Стюардессу на коньяк раскрутил.

— Ну, а что? Новый год ведь! — у папы лицо розовое и довольное, толи с мороза, толи от коньяка.

Дети бегают и шумят. Димка уже вытащил из чемодана свертки и трясет ими.

— Это тебе, мама, подарок, а это папе, я под елку положу.

С моими дорогими в дом опять вернулось веселье, он ожил, и оживил мое сердце. Упоминания об Олеге на миг выбило меня из колеи. Но я стряхнула с себя наваждение. Нет, праздник мне никто не испортит!