Новый год, после которого мы развелись!

Глава семнадцатая. Неудачное похищение

У меня туман в голове. Кажется, меня пытаются приподнять и посадить, трогают мои руки и ноги. В голове желе. Медленно, очень медленно открываю глаза.

Чувствую, что мой рот открыт и из него бежит слюна. Фу! Какая мерзкая сцена. На ни один мускул на моем лице не работает, даже гримасу не могу изобразить, полное онемение.

Вот передо мной вновь появляются начищенные ботинки, брюки коричневые с отглаженными стрелками, а стрелки такие, что порезаться можно. Пальто, распахнутое длинное пальто, тоже коричневого цвета. Просто не человек, а говно какое то. Рядом стоят кроссовки с грязными, потертыми джинсами. Их обладатель курит, и время от времени стряхивает на пол пепел. На мой чистый пол!

А справа и слева от меня топчутся ноги в ботильонах на высоченной шпильке. И как только они ходят на таких каблуках по скользким улицам?

А ножонки тоненькие, в черных колготах, холодно, поди, их обладательницам.

— Вы ее оденьте, пусть со стороны это будет выглядеть так, что вы тащите подвыпившую подругу, — командует кто-то.

— Чё?

— Через плечо! Одевайте!

— Во что?

— В одежду, ёпрст!

— Какую?

— Да, господи, за что я вам тупорылым плачу. Давайте быстрее, она уже начинает просыпаться, — и хозяин голоса начинает кашлять. Кашель старческий, надрывный, словно его обладатель хочет выплюнуть свои легкие.

Мои мышцы оживают. Под кожей пробегают стаи мурашек, мелкие мышцы подергивает, как будто мои конечности затекли. Хотя со стороны я напоминаю больную после тяжелого инсульта. Вроде шевелятся пальцы, а руку поднять не могу.

— О, шевелится, сучка, может, того, еще раз ей в морду? — голос с хрипотцой, явно молодого самца.

— Она нам живая нужна, чтобы говорила ясно, после второй дозы может мозгами поплыть, — снова говорит обладатель ботинок.

Голос у него явно старческий, скрипучий, словно он всю жизнь на верфи «майна» кричал и связки сорвал.

Я поднимаю глаза вверх, и сталкиваюсь взглядом с обладателем скрипучего голоса. Он действительно не молод, лет ему так около семидесяти. Ухоженный, гладко выбрит, приятный запах, парфюм не из дешевых. Снова ощущаю запахи. Запах парфюма незнакомца перебивает сильно тошнотворный запах духов двух шмар и запах табака. Никогда не любила курящих людей. Олег не курил при мне никогда.

— Здравствуйте, уважаемая Валерия Юрьевна! Спешу представиться Борис Львович! Я друг и наперсник Давида Левановича. Так и знал, что Давид не справится с такой норовистой лошадкой. Да, Л-е-р-а! — с издевкой произносит мужчина, наклоняясь ко мне.

Я отвожу от него глаза и стараюсь рассмотреть второго участника мизансцены. Тот молод, наверное, ему меньше тридцати. Выглядит как «быдло обыкновенное». Коротко стриженая голова, широкий лоб, с развитыми надбровными дугами, маленькие, глубоко посаженные глаза, нос картошка, узкие губы, Накаченные торс и раздутые бицепсы. Но при этом какие-то худые ноги, что становится похожим на моряка Попайя из американского мультфильма. Таких в девяностые звали «быки», они были пушечным мясом бандитских группировок.

Да одет как ходили «быки» в девяностых: черная футболка, джинсы, черная кожаная куртка с заклепками, широкие джинсы и кроссовки Адидас.

Девицы все те же.

— Ни чё себе краля! — бубнит бык. — Потом подаришь?

— Смотря как сторгуемся, пока она для дела нужна, — и он водит перед моим носом пальцем.

Я смотрю в одну точку и продолжаю пускать слюну, пусть думают, что я ничего не понимаю.

— Кажется, с дозой переборщили, — и дедок пытается похлопать меня по щекам. — Лера, очнитесь. Она нам нужно вменяемая.

Пыхтит дед.

— Вернет ее муженек деньги…

— Отдашь мне ее потом, у меня девочек как раз не хватает, вчера на трассе одну ножом клиент порезал, — скалится парень.

— Лера, — снова зовет меня Борис Львович, и я поднимаю голову, чтобы рассмотреть того. — Очухалась, вот и хорошо. Давид говорил, что ты чудно хороша и любишь взбрыкивать, а я люблю ломать волю таким норовистым кобылкам.

Борис Львович продолжает вещать сладким, как мед, голосом, вот только у меня от его голоса бегут мурашки по всему телу. Я даже не представляла, каким ужасным людям могу попасться в руки.

— Лера, я в советские времена работал психиатром, так что знаю, как работать с сознанием, могу тебе волю сломать за несколько дней, в овощ превратить. В твоих интересах быть послушной девочкой, чем быстрее мы добьемся от твоего мужа результата, тем с наименьшими повреждениями ты от нас уйдешь. При положительном результате, ты пойдешь своими ногами. При отрицательном….

Он остановился на несколько секунд, словно обдумывая, что со мной сделает.

— При отрицательном, я из тебя сделаю на все согласную куклу и отдам Вовчику в его притон. Будешь до конца жизни ублажать клиентов. А жизнь шлюхи короткая, — медовым голосом вынес вердикт докторишка, а потом командует. — Одевайте ее!

Он скомандовал и прошёл вглубь квартиры. Дамочки засуетились, пытаясь натянуть на меня пальто. Сразу видно, что детей у них не было. Только мама с большим опытом могла на лежащее дитя надеть пальто, шапку и валенки, да еще и шарф на шею повязать. А я сейчас как то самое дитя, ни рукой, ни ногой пошевелить не могу.

Эти же пыхтели, сопели, но никак не могли втолкнуть мою руку в рукав, а я расслабилась так, что стала почти как желе. Давайте, пыхтите, курицы, напрягайте извилины.

Где там мои подруги? Что-то их долго нет.

Вот только о них подумала, а они уже на пороге. Двери никто на замок не запер.

И она тихонько, без скрипа открылась.

Не ждали?

Надя со Светой стоят на пороге, выпучив глаза. А тут картина маслом.

Я, распластанная на полу, две шлюхи, которые пытаются втолкнуть мои руки в рукава пальто. Над ними возвышается бритоголовый парень. Конечно, у девчонок кукуха слетела, это как курок взвести на ружье. Те кулаки сжались и с криком: Наших бьют! Влетели в прихожую.

Для меня все дальнейшие события были, как в замедленной съемке. Наверное, со стороны это походило на очень крутой боевик, где главными положительными героинями были мои подруги.

Надюха метнулась со скоростью молнии ко мне, походя, ударив в челюсть парня, она схватила за волосы обеих девок. Те только пискляво заверещали, но в тот же момент были повержены на пол. Где и досталась всем сестрам по серьгам. Раздавая тумаки, Надя не скупилась. Через три минуты она выдрала им наращенные пряди, и, сняв с ноги растоптанный, старый тапок с толстой резиновой подошвой, обрабатывала им бока у девок лучше всякого массажиста.

Маленькая хрупкая Светка бесстрашно кинулась на здорового бугая, который оказался уж не таким и здоровым и очень трусливым.

Она еще в студенческие годы рассказывала, сколько ей пришлось пережить в детском доме напастей, но это только закалило ее. Она никогда и некому не давала спуску. И в институте к ней даже боялись приставать и оскорблять.

И тут Светка не спасовала. Она ударила бутылку, что держала в руках, о железный косяк двери. Та со звоном разбилась, образуя зазубренную «розочку». И, сделав грозную морду, Светка рванулась на набыченного парня, а тот стоял и тряс головой, после удара в челюсть. Надюха могла одним ударом быка свалить. Первый раз ему удалось увернуться, но Светка пнула его в колено. Парень чуть осел и утробно зарычал, пытаясь достать Светку кулаком. Но та, отчаянно махая горлышком от бутылки, порезала парню руку. Кровь закапала на грязный пол. Парень взвыл и тут же получил кулаком в ухо.

Надюха тем временем выволокла шалав на лестничную клетку. Тут открылась дверь соседки, и баба Маня — божий одуванчик выглянула на площадку. Посередине небольшой открытой площадки стояла Надюха, раскрасневшаяся, злая, держа за волосы двух шалав, а рядом Светка с гиканьем запинывала мужика ногами.

— С праздником, девоньки! С Новым годом! Чего? Мужика с шалавами застали? — девчонки дружно кивают головами. — Ой, я сейчас вам скалку вынесу, так сподручнее бить будет. И если чё, то я ничего не видела!

Девчонки дружно продолжили избиение «младенцев».

И тут Борис Львович, под шумок, решил сбежать из моей квартиры. Он давно понял, что «запахло жаренным», и надо уносить ноги, пометавшись по квартире, решил проскочить в подъезд и убежать. Но я уже «оттаяла». Действие лекарства закончилось. А вот память моя осталась нетронутой, и подкидывала мне картинки того, что наобещал сделать со мной этот докторишка. Поэтому, когда Борис Львович попытался проскочить мимо, я подставила ему подножку. Старичок явно не ожидал от меня такой подлянки. Неловко выставив вперед руки, он с грохотом приземлился на пол, выпачкав свое кашемировое пальто в лужах растаявшего снега, смешанного с грязью, конфетти и чье-то крови.

— Оу, ау, — взвыл старичок, схватившись за кисть. Сломал что ли? Вот уж кого не жалко, так это его!

— Девчонки задержите его, — хриплю я.

И поднимаюсь, медленно, по сантиметру, мои ноги трясутся, как желейные, руки дрожат, но я упорно пытаюсь встать на ноги.

К тому времени, как мне удается твердо встать на них. В подъезде происходит рокировка. Одной из шалав удается сбежать, потеряв свои каблуки. Вторая забилась в угол и жалобно поскуливала. Мордоворот оказался уж не таким и крепким. Он просто валялся на полу в позе трупа. А раскрасневшаяся Надя держала за шкирку докторишку.

— Ну, что, доктор — смерть, будем на тебе твой волшебный аэрозоль испытывать? — улыбаюсь я.

— Нет, что вы, Лера, — трясется доктор. — У меня здоровье слабое.

— Ну, тогда хук справа, — и я бью доктора кулаком в челюсть, когда-то давно меня этому удару научил Димка. Что-то хрустнуло во рту Бориса Львовича, наверное, фарфоровые зубы.

Боль от удара простреливает мне руку, но я почти ее не ощущаю. А изо рта доктора бежит кровь.

— Может скалкой ему по зубам? — кровожадно спрашивает Надя.

Я поднимаю с пола сумочку одной из шалав. А вот и заветный баллон. На нем нет этикетки, что испытал на мне доктор?

— Там была только одна доза, — жалобно пищит доктор и начинает крутиться в Надиных руках.

— Да, ну, а чего тогда ноженками сучишь? — спрашиваю Бориса Львовича.

А у того паника в глазах. Ох, не простой это был порошок.

— А, девчонки прикройте лица, особенно нос и рот, — командую я.

Девчонки с удивлением смотрят на меня, но отворачиваются и рукавами закрывают носы.

И я нажимаю клапан. В воздухе повисает серое облачко порошка. Борис Львович визжит, дергается, а потом безвольно повисает в руках Нади, закатывая глаза.

— Брось его Надя, говорю я сквозь ткань. Надюха, отпускает воротник, и Борис Львович падает на пол, как мешок с картошкой.

В углу начинает дико кричать девка, потом тоже отрубается.

Мы стоим, закрывая нос и рот рукавами, и стараемся глубоко не вдыхать. Проходит несколько минут, порошок оседает.

— Тебя этой дрянью вырубили? — спрашивает Надя.

— Ага.

— Вот сволота, — рычит из-под рукава Светка.

— Чего с ними делать будем?

И тут на площадку поднимаются наши мужчины с Оленькой.

— Не понял, чё за кордебалет? — у Фила глаза становятся круглыми, как у совы.

— Вы без нас дрались что ли? Мы самое интересное пропустили? — хлопает себя по ляжкам Юра.