Офисная война

ГЛАВА 35

Камилла

— То, что гусеница называет концом света, весь остальной мир называет бабочкой, — объявляет Грета, лёжа на животе на диване.

Беатриче появляется в гостиной с подносом. На его поверхности балансируют три наполненных стакана, благоухая вкусностями в жидком виде: ром, лайм, мята и коричневый сахар.

— Подожди, подожди, я знаю! Это… гм… Сунь-Цзы?

— Да как же, Сунь-Цзы? Как! Военный парень не может сказать такую фразу! — Грета вытягивает ноги и босой стопой задевает игрушку, которая, падая, начинает издавать искажённую песенку Русалочки.

— Тот, с войны, — передразнивает её Беа. — Ты не заслуживаешь моего мохито, — добавляет она, повышая голос, чтобы её было слышно поверх аудиосистемы, из динамиков которой льётся танцевальный ремикс очень старой песни, смешанный со звуками игрушки, настойчиво квакающей «На морском дне».

И кстати о дне… Я поднимаю дно второго бокала с мохито и выливаю в себя его содержимое. Теперь я могу перейти к третьему.

— Знаете ли вы, что ВОЗ включила алкоголь в список канцерогенов? — меняю тему я.

— Лучшие вещи в жизни либо аморальны, либо незаконны, либо от них толстеют, — начинает по новой Грета, переворачиваясь на подушках.

— Я знаю эту! Это… это… — Беа размышляет. — Оскар Уайльд!

— Чёрт, у тебя нет ни одного попадания.

— Извините меня за то, что я менеджер по технической документации, который не тратит своё свободное время на изучение цитат на стене в Facebook.

Беа плюхается рядом со мной на ковёр и протягивает мне мохито.

— Люблю тебя, — говорю и делаю глоток. — Девочки, тост! Тост!

— Я начну! — Грета, как личинка, переползает на локтях и садится. — За ночной лагерь в астрономической обсерватории для детей и отцов, которые сегодня оставили нас дома свободными!

Она протягивает руку, предлагая «дай пять», на что я немедленно отвечаю взаимностью.

— За мужей, которые остаются дома с новорожденными, не желающими спать! — Беа добавляет бокал к нашим соединённым рукам.

— За подруг, которые выступают в роли твоих социальных работников, пока ты пьяная заполняешь формы увольнения с единственной приличной работы, которая у тебя когда-либо была! — выкрикиваю я и делаю большой глоток мохито.

Беа не потеряла свою волшебную руку. Её коктейли по-прежнему восхитительны. В голове такая лёгкость, что я готова раздеться и начать танцевать в нижнем белье на террасе. В середине зимы!

— Ками переборщила с ромом, — считает Беа.

— К сожалению, трудно забыть кого-то, выпив порцию орчаты, — вмешивается Грета с блестящими глазами. — Эта непростая. Желаю удачи.

— Хм, да, наверняка это из… из….

Я хмурюсь, мне любопытно.

— Из?

— Это… гм… — бормочет Беа. — Капец, Грета. Просто скажи мне!

— Хьюго Пратт.

— Кто?

— Беа, ты серьёзно? Корто Мальтезе тебе ничего не напоминает?

— Кстати, о серьёзном, — она бросает на Грету убийственный взгляд и меняет тему, — когда у тебя собеседование, Ками?

— Собеседования. — Я считаю на пальцах, концентрируясь, чтобы выловить ответы из нейронов в болоте алкоголя, пропитавшего мой мозг. — Одно утром в среду, в четверг в тринадцать, а потом…

— Мы все знаем, что собеседование, которое считается, только одно!

— Видишь, видишь, Феррари… наконец-то поддержание своего профиля LinkedIn в актуальном состоянии даёт результаты, — смеётся Грета.

— Конечно, они позвонили ей! Она запустила целый потоковый сервис вещания (с моей помощью). Что бы ни говорили наши дерьмовые боссы, — вмешивается Беа, — только те, кто принимает тебя как должное, думают, что ты больше не можешь воспроизводить магию.

— Я не хочу воспроизводить никакую магию. Я перестала воспринимать всё как задание и, что более важно, перестала вкладывать своё сердце туда, где другие хранят острые ножи, всё ещё окровавленные от предыдущей жертвы.

— Ты точно не найдёшь другого сексуального аристократа, чтобы отвлечься, — комментирует Грета.

Я гримасничаю.

— А кто хочет ещё одного? Отныне работа будет только работой. Это если я смогу её найти. Иначе работа станет утопией, а я буду вынуждена через полгода переехать обратно в родительский дом. Если такова моя судьба, убейте меня.

— Ты найдёшь другое место, — утешает меня Грета.

— Подождите, — замерла я, — вы тоже это слышите?

— Если это голос совести, оставьте его на сегодня.

— Если это меня ищет муж, потому что Ураган не засыпает, то да, — вторит ей Беа.

Грета опускается обратно на диванные подушки.

— Может, выберем фильм? Я хочу ужастик без сюжета и с брызгами крови повсюду.

— Тебе недостаточно иметь в трусиках раз в месяц по расписанию ремейк «Челюсти»?

— Стремительное желание избавиться от ужина — достигнуто! — притворно возмущаюсь я.

— И, кстати, это мелодия телефонного звонка. Не мой, я отключила.

— И не мой, — говорю я, доставая телефон из кармана джинсов. Включён, но тихо, как ночью на кладбище.

Беа неохотно встаёт.

— Ведь знала, что нужно было перевести в режим полёта.

— Дилетантка, — комментирует Грета.

— Я слышала тебя! — Беа продвигается зигзагом между детскими игрушками к столу. А взяв мобильный в руки, она белеет.

— Проблемы, синьора Мацци? — спрашивает Грета.

Беа прищуривает глаза.

— Эм, я…

Её рингтон добавляет больше какофонии к музыке диско.

— Давай, отвечай! — призываю я и пытаюсь встать, правда ноги отказываются от сотрудничества. Неужели я выпила так много? — Хочешь, чтобы я поговорила с Марко?

— М-Марко?

— Да, помнишь своего мужа Марко? Высокий, симпатичный, носит очки? В теории ты даже живёшь с ним, — поддразниваю я, приближаясь.

— Марко! А-а-ах да, конечно, это Марко!

— Дай мне телефон, я скажу ему, что ты спишь, и разбудить тебя — значит нарушить твои права человека.

Беатриче поднимает руку и делает пируэт, уворачиваясь от меня.

— Эй, п-привет, милый! Почему ты звонишь мне в такое время в пятницу вечером? Ты ведь помнишь, я на вечеринке по случаю увольнения Камиллы?

— Алло, Марко! — кричу я в трубку. Беа пытается уйти, но я следую за ней. — Скажи нам, что с Але всё хорошо, потому что мы не вернём тебе Беа сегодня вечером!

— Да, Марко, Камилла здесь, и она… э, в порядке…

Я надуваю губы обидевшись.

— Я в полном порядке!

— Вот, слышал, она в полном порядке.

— Я в полном порядке, я не выплакала литры слёз за последние несколько дней, я не напилась белого рома сегодня вечером и я совсем не влюблена в парня, который три недели был моим боссом!

Здесь жарко, не так ли?

— Вот именно, она не влюблена в… этого. И она не пытается раздеться посреди гостиной…

— Я не виновата, что здесь жарко и коленки трясутся! А может, это качается пол? Я не уверена.

— Марко, дорогой, боюсь, я не могу… помочь тебе прямо сейчас…

— И вообще, нахер, — объявляю я, выпивая последний глоток мохито и ударяя бокалом о стол. — Это неправда, что я не влюблена в него.

— Дерьмо, — шипит Беа.

— Я люблю его! Я его ненавижу… но и люблю тоже.

В утверждении, вызванном парами алкоголя, есть что-то освобождающее.

— Знаю, это так глупо. Он самый большой сноб на свете. Он высокомерен, претенциозен и ставит себя выше всего. Его появление стало причиной моей гибели, мы совместимы, как дьявол и святая вода… но почему тогда моё глупое сердце не поддаётся на уговоры? Почему оно продолжает страдать и тосковать по нему? Какой извращённый механизм скрывается в чувстве, которое во что бы то ни стало подталкивает к человеку, который тебе не подходит? Мне ведь тридцать лет — тридцать один — а не восемнадцать! Я всегда считала себя человеком, способным отличить то, из-за чего стоит страдать, от того, что этого не стоит, способным поставить логику выше порывов, которые ведут в никуда…

И всё же мне достаточно, чтобы он находился менее чем в метре от меня, как я превращаюсь в кучу иррациональности и неправильного выбора, желания оскорбить и наброситься на него, к несочетаемой смеси инстинкта и провокации, погони и заблуждения, эндорфинов и разбитого сердца.

— Клянусь, я даже не знаю, с чего начать, чтобы объяснить, насколько живой он заставил меня чувствовать себя. С ним я была нужным человеком в нужное время, вегетарианским кремом на клубнике, холодным просекко после тяжёлого дня, поцелуем-фейерверком, который приходит стремительно и разрушительно после месяцев борьбы. А гармония в постели, которую, мать господня, так трудно с кем-то найти? Сколько? Конечно, нельзя всё основывать на этом. И правда! С ним было не только это, весь пакет был… бум. А когда ты ставишь планку так высоко, ограничивая тем самым установленный стандарт, это лишь вопрос времени: потерять хватку и упасть в пустоту без страховки. Ты упадёшь, и тебе будет чертовски больно… почему никогда не получается остаться на высоте?

— Камилла, — зовёт Беа, но я даже не слушаю её.

— Вот если бы сейчас он был здесь, я бы сказала ему: «Эдоардо, ты сбил меня с высоты, и я падаю. Не могу игнорировать, что ты относился ко всему, во что я верю, как к придорожному мусору. Но я могу хотя бы притвориться, что мои чувства к тебе, сравнимы с тем, что я для тебя значила — ничего!»

Единственный шум, который следует за моей проникновенной речью, — это отзвук модной сезонной песенки, которая затихает, а затем передаёт эстафету следующей.

Грета поднимает голову с подушки и смотрит на меня округлившимися глазами.

Беа в шоке.

— Хорошо, как ты можешь слышать, она… трезвая и хозяйка своей жизни, — говорит Беа по телефону.

— Я неудачница, которая только что распрощалась с единственным, что давало ей чувство удовлетворения и кормило её. До одури влюблённая в бессердечного аристократа, а также очень пьяная от рома со вкусом лайма и мяты!

Неприятный спазм охватывает мой желудок.

Я подношу одну руку к животу, а другую — ко рту.

Отлично! Именно так я надеялась завершить свою карьеру.

— А теперь извините меня, я выйду, меня сейчас стошнит.