Офисная война

ГЛАВА 21

Камилла

— Объясни мне, как мы до этого докатились.

— До порога исторической миланской виллы, где фламинго приветствует нас у входа в оранжерею XVIII века, которая словно сошла с картины Ренуара, с огромными эркерными окнами, мебелью, стибренной из костюмированного сериала, запахом пальм и кактусов и изобилием снобизма в воздухе? — держась под руку, спрашивает Беа, облачённая в элегантное платье. — Боюсь, это моя вина.

— Да уж, — бормочу в ответ.

— Мне не следовало бросать вызов твоему сексуальному аристократу. Должна была предугадать, что он примет это на свой счёт.

Я смотрю на роскошный зал, где собрались почти все наши коллеги, и могу только согласиться.

Когда три дня назад каждый из команды получил официальное приглашение принять участие в Вечере музыки Ренессанса — и говоря «приглашение», я имею в виду «отправленный по почте пригласительный билет из ценной переработанной бумаги настолько крутой, что может соперничать с приглашением на свадьбу» — первой реакцией коллектива было позвонить мне и спросить, не шутка ли это.

Но прибывший вскоре Эдоардо, опроверг все заблуждения.

— Мой этап проекта, — произнёс он во всеобщей тишине, — должен быть таким же особенным, как и вы.

Надменности его тона было под силу превратить кажущийся комплимент в смертельную угрозу. Нет нужды говорить, что все заледенели на месте.

Но я просто превратилась в айсберг, пока смотрела ему в лицо, а он демонстрировал свою обычную победную ухмылку, и единственное, о чём могла думать, это почему афоризм Эйнштейна о вселенной и человеческой глупости удаётся так легко применить к каждому человеку и ситуации.

— Кто-то пытается произвести хорошее впечатление, — прошептала Беа, ведя меня к центру зимнего сада.

Столы, накрытые огромным количеством сицилийских закусок, возбуждали мой аппетит, но я быстро его потеряла, как только в глубине зала заметила хозяина вечера.

Он не один.

Рядом с ним стояли мужчина лет тридцати (который выглядел так, какими я представляю себе брокеров на отдыхе: с бокалом в руках, рубашка расстёгнута на воротнике, брюки самого отвратительного оттенка хаки), и принцесса, облачённая в платье русалки. С движениями лесной нимфы она вертелась вокруг Эдоардо.

— Как думаешь, он заплатил за всё из своего кармана? — спросила Беатриче.

Я так не думаю.

Даже уверена в этом.

Отдел кадров любит нас, но не так сильно.

— Хорошо, мы присутствовали. Мы выполнили свою часть. Теперь можем вернуться по домам.

— Забудь об этом. Мне пришлось продать свою душу, чтобы получить свободу. Я не сдамся только потому, что ты ответила на поцелуй Зорци и теперь не знаешь, как с этим справиться.

Эдоардо сделал шаг, проверяя вход.

Я схватила Беа за локоть и проскользнула за внушительную скульптуру в центре зала, прежде чем он заметил моё появление.

— Я прекрасно знаю, как с этим справиться.

— Конечно, на самом деле ты не прячешься за… чем бы ни была эта мистическая статуя. Сколько дней прошло? Четыре?

— Шесть, — пробубнила я.

— Он страстно поцеловал тебя, а когда ты бросила его в самый прекрасный момент, остался в офисе, чтобы закончить рождественский шар от вашего кабинета. Даже если он ненавидел эту идею. Только потому, что для тебя было важно.

— Мне не следовало тебе ничего говорить, — отвечаю я, прижимая руки к груди поверх лифа платья.

— Напротив, ты должна была рассказать мне всё до того, как он протестировал стол!

— Я пыталась это сделать за коктейлем, где ты меня подставила.

— Потому что меня подставила няня!

— Да, это не проблема. Настоящая проблема заключается в том, что ты сказала. А именно: поцеловал, и в самый прекрасный момент «сделал это для тебя» и особенно «ваш», относящееся к нашему кабинету. Моему и твоему, Беа.

Кто-то — возможно, Сьюзи — в этот момент решил выразить свои эмоции через музыку.

Окна исторического здания начали вибрировать под напором песни AC/DC «Highway to Hell», ударившей из колонок, замаскированных среди антикварной мебели. Не могу не согласиться с выбором музыки.

Подруга взяла два бокала с ближайшего столика и вернулась за статую, протягивая один мне.

— Ты же знаешь, что он никогда больше не будет «нашим», верно?

— Я…

Беа едва заметно наклонила голову, словно преследуя грустную мысль, которая хочет ещё немного остаться в подвешенном состоянии, прежде чем её схватят.

— Мы не вернёмся. Этого не произойдёт. Сначала я на это надеялась, я бы с удовольствием загрузила нашу старую повседневную жизнь, как в save point — точке сохранения видеоигры. Но, как бы хорошо ни звучало, так не бывает. Некоторые события — это падающие с неба камни, на жизненном пути случается, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можно решить перебраться через них или обойти, но они остаются водоразделом между «до» и «после». Мне неприятно, что я потеряла тебя и их, — кивком головы она указала на наших коллег за шведским столом, — но в то же время я рада, что могу вернуться домой в приличное время и провести вторую половину дня с Але. Даже если он не даёт мне спать, ненавидит мои каши, и я всегда чувствую себя на десять шагов позади других матерей, которые никогда не теряют терпения и достойно ведут себя в любой ситуации.

— Ты удивительная мать! Тебе просто нужно сделать решительный шаг и удалить себя из соревновательного чата WhatsApp сумасшедших родителей. И прими мою помощь. Потому что принять — не значит признать себя неспособным. Это просто означает, что ты мне небезразлична и я хочу тебя поддержать.

— Ты поддерживаешь меня, Ками. И что ещё важнее, ты не из тех, кто прячется за статуей. — подняв бровь подкусила она, указывая на скрывающий нас памятник. Рефлекторно согласившись, я выхожу из тени с прямой спиной и высоко поднятой головой.

И достаточно оказаться на открытом пространстве, чтобы быть обнаруженной.

В развевающемся вечернем платье в пол из огненно-красной ткани, которое не остаётся незамеченным, я останавливаюсь в центре зала 18 века.

Эдоардо (одна рука засунута в карман классического смокинга, в другой держит полный бокал-флюте), прекращает говорить с элегантной женщиной, висящей у него на руке.

Он смотрит на меня.

Улыбается.

Я могу ощутить где стою.

Вкус высокомерия, лжи и лёгкой победы.

В этот момент раздаются культовые ноты гитарной атаки «Kiss me» группы Sixpence None The Richer, окутывая зимний сад сладостью, ностальгией и атмосферой 90-х. Какое идеальное совпадение.

Я оглядываюсь и замечаю Сьюзи — буйную, дарк-панк Сьюзи — с изменившимся лицом. Она стала бордовой.

— Кто выбрал эту песню? — шепчу я Беа.

— Вадим.

Однако его цвет лица соответствует Сьюзи.

— Ты знала, что между ними?..

— Понятия не имела.

Под недоумёнными взглядами присутствующих двое подходят друг к другу. Он берёт её за бёдра, она обхватывает руками его шею. Они танцуют.

Танцуют так, будто они одни, не обращая внимания на остальных.

Сьюзи в ботинках на шнуровке, чёрной юбке из тюля и блузе с дырками на длинных рукавах для больших пальцев. А он — с зализанными волосами школьника, в парадных брюках и выглаженной рубашке белых воротничков.

Они продолжают обниматься, даже когда песня медленно растворяется в воздухе, сливаясь с нотами другой мелодии. Где-то должна быть музыкальная станция. Сзади в углу я вижу винтажный граммофон, рядом с которым располагается очень современный пульт, на котором работает диджей.

Я замечаю его, потому что там стоит Эдоардо.

Он не сводит с меня глаз, и как только узнаю мелодию, разносящуюся по комнате, мне становится ясно почему.

— Думаю, это для тебя, — шепчет Беа мне на ухо, но я её больше не слушаю.

Меня завораживает музыка, заглушающая остальные звуки в комнате.

Perdono — это саундтрек ко всем взглядам, которыми наши команды не могут не перебрасываться между собой, посреди гигантского пространства, разделяющего нас.

Тёплый и безошибочный тембр Тициано Ферро выражает всё то, что Эдоардо не может произнести сам.

«Perdono.

Прости.

Perdono. Мне жаль. Perdono».

В сшитом на заказ смокинге, на другом конце зала, его лицо затуманено раскаянием и печалью, но его глаза никогда не теряют мой взгляд.

«Perdono. Извини. Perdono. Мне жаль».

Он спрашивает меня перед всеми.

В моём горле набились иглы. У меня нет слов.

Я заглушаю ту часть меня, которая кричит, чтобы я (хоть на секунду), задумалась о том, что Эдоардо может быть искренним. Что эффектная декорация, которую он так тщательно выстроил вокруг нас сегодня вечером, — это правда, а не одна из многочисленных иллюзий, с помощью которых ему нравится обманывать других.

Потому что, чёрт возьми, он хорош.

Мои искренние поздравления, за которыми следуют десять минут академических аплодисментов.

Его лучшее выступление.

— Чёрт, теперь я понимаю, почему ты уступила на столе, — шепчет мне Беа. — В целом, хорошо, что с Паоло всё сложилось именно так. Ему бы никогда не выстоять против такого конкурента.

— Поцелуй был ошибкой и больше никогда не повторится, — повторяю я как мантру. — А при чём здесь Паоло?

— Ну, он никогда так не извинялся перед тобой…

— Нагло? Театрально? Преувеличено? — угадываю я. — Беа, в сотый раз повторяю, Паоло передо мной не нужно было ни за что извиняться! Не его вина, что всё сложилось так, как сложилось.

— Нет, но…

— Остаться с ним в хороших отношениях — это самое умное и зрелое, что я могла сделать! Мы были двумя взрослыми людьми, которым удалось разорвать десятилетние отношения, не крича и не обвиняя друг друга, без глупой злобы и, главное — без лжи. Между нами ничего не вышло, это правда, но я горжусь тем, как мы справились с нашим финалом. Мы — доказательство того, что, даже когда всё становится сложным, не обязательно постоянно объявлять друг другу войну.

— Да, возможно, ты права, но…

— Конечно, я права! — Жаль, что с Эдоардо невозможно практиковать этот мирный метод.

Он не терпит, когда я отстраняюсь. Он постоянно бросает мне вызов, провоцирует, исчерпывая последние капли терпения, заставляет меня выходить на поле и доводит до предела, не принимая во внимание мой страх, что я могу выйти из игры разбитой и сломленной. И если это то, что он хочет от меня и сегодня, он это получит. Я немедленно ему подыграю.

С бокалом в руке пересекаю зал, сфокусировав внимание на Эдоардо, как на сияющем маяке. Под ритмичный стук каблуков я подхожу к пульту. Рядом с ним.

Я вхожу в его личное пространство, и Эдоардо напрягается, но не теряет зрительного контакта.

— Добрый вечер, Камилла.

Не знаю, чего он ожидает.

Возможно, он считает, что последние несколько дней, когда в кабинете он пытался возобновить речь в стиле «поцелуй меня, пока мы не сотрём губы друг друга», а я неоднократно игнорировала его, померкли в пользу публичной тематической игры.

Может быть, он убеждён, что этого достаточно.

Красивая одежда, волшебное место и вечер вне времени. Может, Эдоардо думает, что я брошусь ему на шею, проявляя достаточный эффект от лоботомии и готовая забыть о его способности вести грязную игру, используя против меня мою же единственную слабость — безумное влечение, в котором призналась, что испытываю к нему.