Офисная война

— По-моему, звучит неплохо.

— Нет! Беа согласилась только потому, что я пообещала ей, прямиком направиться к маме! Доценту педагогики с десятью сертификатами по неонатологии и гуру по уходу за детьми, ничего тебе не говорит? — Она закрывает лицо руками и сокрушённо вздыхает. — О чём я думала, приходя сюда? Я даже не знаю, как поменять подгузник!

— Ну, я знаю.

Камилла растопыривает веером пальцы перед лицом. — Как?

Я хватаю коляску за ручки и закатываю внутрь. По крайней мере, мы избежим оглушения всего здания. — Давай, заходи.

Она переступает порог, закрывая за собой дверь.

Я освобождаю младенца от ремней безопасности и, крепко удерживая, поднимаю его.

— У тебя есть имя, маленькая ручная граната?

— Его зовут Але, — отвечает Камилла всхлипывая.

— Але, — повторяю я, — детка, мне жаль говорить, но от тебя пахнет, как от засорившейся канализации. — В отчаянии я вырываю у неё короткий смешок. — Теперь мы вдвоём пойдём переодеваться. Мой помощник последует за нами с самым необходимым.

— Твой помощник в твоих мечтах, — приподнимает бровь Камилла.

И всё же она меня слушается. Она снимает с плеча сумку и роется в ней, пока не находит чистый подгузник, мягкую пелёнку и детский крем для попы.

Я веду её по ультрасовременному коридору в ванную комнату.

К счастью, в центре двойной мраморной раковины достаточно места, чтобы уложить и перепеленать ребёнка.

— Кажется, у меня есть новый ответ на вопрос «что мне больше всего в тебе нравится», — бормочет она, созерцая обстановку с широко раскрытыми глазами.

В частности, пол из керамики, имитирующий линии дерева. И отделку огромной впечатляющей душевой кабины из цельного стекла, которую мне продали как идеальное сочетание воды, света и дизайна — и которую, если бы не стоящий на пути новорождённый, я бы попытался использовать как место, чтобы раздеть Камиллу и возобновить некоторые незавершённые дела.

— Лестно, Камилла. Пелёнку.

Прекратив осматриваться, она стелет ткань на мраморе. Я кладу на неё малютку. Он продолжает плакать, как отчаявшийся человек, и, действительно, у него есть для этого все основания.

— Ужасно, — приговариваю я, глядя на бесформенное, вонючее содержимое подгузника. — Воду.

Камилла включает кран. Я поднимаю малыша и крепко держу его так, чтобы попка свисала над раковиной. Неудивительно, что он ныл! Как, бл*дь, кто-то может быть счастлив, гуляя в таких условиях?

— Подгузник, — приказываю я, вымыв и промокнув кожу полотенцем.

Благодаря Камилле, один из них волшебным образом появляется на пелёнке.

— Гм, — бормочет она. — Извини, я понятия не имею, где перёд, а где зад…

— То, что ты делаешь на работе, в миллион раз сложнее, — уверяю её. Я устраиваю попку ребёнка и раскрываю подгузник, аккуратно укладывая его между бёдер. — Вот. Видишь? Как нечего делать.

— Вау. Ты… способный.

— Я говорил тебе, что у моего лучшего друга двое детей. Безрассудный дурак. — Я затягиваю липучки на подгузнике и стою, созерцая свою законченную работу.

Несмотря на чистоту, малыш продолжает хныкать. Я меняю тактику. Беру его на руки и начинаю укачивать, расхаживая взад-вперёд, как в своё время меня учили Каролина и Ник.

— У моих друзей тоже есть дети, но я так и не научилась… чтобы…

— Чтобы…? — Я приглашаю её продолжить.

Но она не произносит ни слова.

Камилла стоит посреди моей ванной комнаты, и её глаза наполняются эмоциями, которые я не могу расшифровать.

Неподвижная. Она внимательно рассматривает новорождённого. Меня.

А потом снова новорождённого.

Ручная граната перестаёт плакать. Убаюканный в моих руках, Але издаёт серию заразительных трелей, и я чувствую, как мои губы самопроизвольно раздвигаются.

— Вау, — повторяет Камилла.

— Врождённый талант. Я знаю.

— Ты когда-нибудь думал, о собственных детях?

Её прямой вопрос, настолько классический, что граничит с раздражением, в другое время никогда бы не получил того ответа, который собираюсь дать.

— Несколько редких раз, да, — признаю, продолжая укачивать малыша, — А ты?

Краем глаза я замечаю, как сильно она прикусывает нижнюю губу. — Много, много раз.

— Так вот почему с задницей не пошло?

— Задница?

— Твой бывший. Которого твои родители до сих пор хранят дома в буфете за стеклом.

— А, ты видел. — Её взгляд устремляется в пол. — Нет. То есть, да. В последний раз мы не очень тщательно соблюдали меры предосторожности, и на мгновение показалось, что я… но тревога была ложная. Просто задержка. Оказалось, разочарование для меня, стало огромным облегчением для него. Он признался мне, что ему невыносима мысль стать отцом. Что это навсегда разрушит его жизнь. А потом также выяснилось, что он размышлял и не был убеждён продолжать ли жить вместе, потому что всё становилось очень серьёзно. Он не чувствовал себя готовым к… ну, в общем, ко всему.

— Мудак.

— Что ты сказал, прости?

— Всякое бывает.

— О Боже, прости, я… Я не знаю, что на меня нашло! — Камилла преображается, прикрыв рот руками, будто только что очнулась после сеанса гипноза с открытыми глазами. — Пожалуйста, не обращай внимания. Давай вернёмся к оскорблениям друг друга.

— Конечно, Камилла. С завтрашнего дня мы возвращаемся к оскорблениям, но сегодня мы против одного. И против него, — подчёркиваю я, поднимая человеческого детёныша между нами, — нам понадобится всё сотрудничество, какое только возможно.

Ками обдумывает на полпути между опасением и подозрением.

— Каков план?

— Накормим его в надежде, что он уснёт. Закажем ужин для нас. Работаем.

— Звучит здорово. Но сначала я должна спросить Беа, не против ли она, чтобы я осталась здесь, — сдерживает меня. Как бы спрашивая, всё ли со мной в порядке.

Я крепко держу ребёнка, прижимая его к груди.

— По-моему, это справедливо. Действуй.

***

Не знаю, что меня больше удивляет: то, что я пригласил к себе своего заклятого врага, зная, что она права — то есть, что это плохая идея и не стоит ей потакать — или то, что стервозная подружка Камиллы согласилась, пусть и с миллиардом рекомендаций, доверить любовь всей своей жизни на три часа девушке, которую она обожает и уважает, но которая ни черта не смыслит в детях, и человеку, который никогда не давал ей ни малейшего повода для доверия.

Или что нам и правда удавалось работать, производя как можно меньше шума, потому что малыш в какой-то момент посчитал мою кровать достойной заменой своей, дав нам часовую передышку.

Или что Камилла, на пороге моей квартиры, ошеломлённая, обороняющаяся, с накормленным и отдохнувшим малышом в коляске, и изменённым планом действий в чрезвычайных ситуациях от имени обоих уже отправленным клиенту, прежде чем уйти, неожиданно произнесла «спасибо, Эдоардо».

Но нет.

Конечно, больше всего меня поразило то, что я по собственной воле заказал ей чёртову веганскую пиццу.