Офисная война

ГЛАВА 7

Камилла

— Ками, прости, я опоздала.

Дверь в менее посещаемый туалет Videoflix распахивается от лёгкого удара, и в сияние небесно-голубой плитки, квадратных раковин с блестящими латунью кранами влетает Беа.

— В документации полный бардак, кто бы ни занимался бумагами до меня, заслуживает рекламации за отказ от здравого смысла!

— Неважно.

— Боже, я больше не могу терпеть. — Опустившись в декоративное плетёное кресло, моя подруга роется в своём картонном пакете в поисках молокоотсоса. — Это как ходить с двумя лактозными бомбами, воткнутыми в грудь! Никогда не знаешь, перед кем они взорвутся и испачкают блузку.

— Уверена, что тебе не нужна помощь? — спрашиваю я.

— Ты уверена, что тебе самой она не нужна? — Беа подаёт мне сигнал встать у двери, чтобы следить за незваными гостями в коридоре и быстро расстёгивает блузку под грудью. — Я разговаривала со Сьюзи, пока пробиралась сюда. Это правда, что Зорци бросил тебе вызов перед командой?

Жгучее унижение заставляет меня прикрыть ладонью лоб.

Сегодня утром в своей норке я встала с кровати кинг сайз с готовым планом.

В моей маленькой голове, населённой единорогами и другими легендарными животными (в основном травоядными), наше вынужденное рабочее сожительство урегулировалось простой дружеской дискуссией. В ней я бы показала себя разумным взрослым человеком, и, как следствие, Эдоардо тоже заявил бы о себе как взрослый, невраждебный и открытый для диалога.

Ну, кто бы мог подумать?

Я совершила ошибку.

Изначально полагая, что имею дело со взрослым человеком.

И, в итоге также думая, что мой план сработает.

Но особенно, что я, как идиотка, заглотила наживку…

Образ обманчивых губ Эдоардо, которые в конце моей искренней мольбы о мире приоткрываются — вопреки прогнозу — в чистом и обезоруживающем выражении, наполняет мою душу тонной кирпичей, начинённых тротилом.

Тридцать секунд.

Ему хватило тридцати секунд притворства заботливым, добрым и обаятельным, чтобы я забыла, как хорошо он умеет облапошивать.

Чтобы заставить меня почувствовать самой тупой и невежественной в истории человечества.

— Чем больше я имею дело с этим мужчиной, тем больше переоцениваю все знакомые мне человеческие качества, — бурчу я, со злостью стирая воспоминания о том, как он разыграл меня. Снова.

Беа опускает подбородок, чтобы проверить, правильно ли прилипла эта штуковина к её груди.

— Твой первый шаг к осознанию. Как мы ему ответим?

— А должны?..

— Мы не можем позволить Зорци делать с нашей командой всё, что он хочет, и разрушить то, что построили, потратив время и усилия! — В маленьком туалете раздаётся лишь звук поршня этой адской штуки в действии. — Он должен понять, что здесь так не работают.

— Ты говоришь как главарь «коза ностра». Если боссы мафии кормят грудью.

— Я так говорю, потому что крысёныш этого заслуживает! — горячиться Беа, рискуя потерять контроль над гаджетом. — Внеси обновление в общий словарный запас. С сегодняшнего дня будем звать его крысёныш.

— Оригинально.

— Предпочитаешь по-другому? У меня ещё свободны: идиот, мудак, подонок, придурок, сволочь…

Массирую виски, погружаясь в комфортную темноту опущенных век.

— Ты перечисляешь свои любимые оскорбления в алфавитном порядке?

— Нахожу это практичным. Итак? Сюзи сказала мне, что на собрании он сильно прессовал. Они все оцепенели от шока.

Я гримасничаю в знак отрицания и по ошибке открываю глаза, пересекаясь в зеркале со своим отражением. Плохой ход. Лёгкий макияж чудом держится с утра, чего нельзя сказать о причёске. Несколько мягкий локонов уже находятся в режиме «курчавого нимба».

У меня вырывается разочарованный вздох.

— Ну и?

— Он просто хотел их напугать. — Я снимаю с запястья чёрную резинку и начинаю пальцами собирать волосы. — По какой-то причине (которая, возможно, в словаре стоит под словом «психопатия»), у него такой сверхагрессивный подход к подчинённым.

Беа закатывает глаза.

— И к равным.

— И к тем, кто наравне, — подтверждаю я, завязывая резинкой низкий хвост на затылке, который спадает на плечо. — Удивительно, как Зорци чувствует необходимость постоянно быть в позиции атаки, даже с теми, кто не даёт ему повода.

— Умоляю тебя, дай мне салфетку и не обращай внимания на далёкую сирену, которая кричит: «Я синдром Красного Креста, и собираюсь изменить тебя! Дай мне руку, и я приведу к невероятному открытию детских травм, которые сделали тебя таким».

— Что? Нет! — Негодование пронизывает мой голос. — Ни за что. — Подруга бросает на меня предостерегающий взгляд поверх протянутой руки. Я отрываю пачку салфеток и одну сую ей в руку. — Серьёзно! У меня нет намерения считать его полноценным человеком.

— Ты уже так поступаешь, — ругает меня Беа. — Это подразумевается в том, что ты только что сказала.

— Клянусь, я даже с трудом могу представить такого как он, сидящим на унитазе! Безусловно, он выполняет свои телесные функции, как робот.

— Ками… ты не на занятиях по психиатрии, которые твоя мать вела за кухонным столом в твоём старом доме.

— Уверяю, я в курсе. Я лишь обрисовала ситуацию. Он взрослый, самовлюблённый и намеренно запугивающий. Их тонны по всему миру. Конец истории. Не в моих силах находить для него оправдания в поп-психологии.

Хотя нет сомнений, что мотивы зарыты где-то глубоко внутри него. Мы — плод событий, которые с нами происходят, и выбора, который принимаем, когда на нас обрушивается жизнь. Значит, у него должна быть причина, чтобы вести себя таким ужасным образом.

— Ты должна убить в себе хорошую девочку, оставить в стороне зрелый подход и заявить о себе, ёлки-палки. — Беа протягивает мне полную бутылочку и быстро застёгивает блузку. — Ты думаешь, что быть честным — значит быть достойным, но такие люди, как он, даже не знают, что такое мораль! Чтобы иметь дело с таким человеком, нужно опуститься до его уровня.

Она права? Не знаю, насколько мне хочется противоречить женщине, у которой только что состоялось свидание с молокоотсосом.

— На сегодня я уступлю, — сдаётся Беа. — Может, пойдём пообедаем?

— Не могу. Через несколько минут у меня назначена встреча с представителем пищевой сети. Я пойду с Эдоардо.

— Первый выход в качестве пары. Как интересно.

— В реальности ощущается лишь дискомфорт, — шиплю я сквозь зубы.

— Будешь держать меня в курсе?

Потерявшись в мыслях, я несколько раз киваю, не отрывая взгляда от края раковины.

— Давай же. Это твой клиент, ты знаешь его лучше всех. Это всё равно, что играть на домашнем поле против того, кто даже не успел прочитать правила на доске. Что может пойти не так?

Да уж, что может пойти не так с Эдоардо?

Ну, при грубом подсчёте?

Я бы сказала, более или менее, всё.

***

Когда через несколько минут я широко открываю дверь кабинета, тяжело дыша из-за двухминутного опоздания, бежевая и кислотно-зелёная обстановка, дремлющая под безмятежным полуденным светом, — это всё, что заполняет мой взгляд.

В остальном в меня врезается эхо космической пустоты.

Эдоардо нет.

На столе нет ни мобильного, ни портмоне, ни даже ноутбука.

Его отсутствие вызывает у меня чувство, находящееся где-то между восстановлением дыхания и ударом под дых.

— Он ушёл совсем недавно. — Адела выглядывает из соседнего кабинета. — Разве не сегодня обед с вашим клиентом, Ками?

Да. Обед сейчас.

Это его второй день на работе, и он пошёл один.

Я качаю головой. О чём я только думала? Что Зорци действительно объединится со мной, хотя бы ради видимости?

Быстрый взгляд на два стола, стоящих рядом, бросает мне в лицо визуальный итог наших различий.

Мой стол — полный хаос, — бумаги, стикеры Post-it в форме звёзд, разбросанные канцелярские принадлежности и открытая пачка печенья. Его чист, как продезинфицированный операционный стол, готовый к жизненно важной операции.

Я крепко сжимаю пальцы на ручках сумки и принимаю решение присоединится к нему. Это станет более язвительным сигналом, чем если бы мы появились вместе у Габриэле Дондини, не самого любезного из моих клиентов, но всё равно. Буду рассматривать поездку в одиночестве как побочное преимущество этого безумия.

Внизу, на парковке, я отсоединяю разъём питания от сопла моего ярко-красного электрокара Fiat 500 и сажусь за руль. Жёсткий голос Пинк в песне «So What» сотрясает динамики звуковой системы, сливаясь с хаотичным центром Милана в час пик.

Я увеличиваю громкость до максимума, надеясь, что песня очистит мой разум и выведет нервозность из вен. Однако к тому времени, когда включаю сигнал поворота и загоняю машину на пугающе дорогую почасовую парковку, мне всё ещё не удаётся укротить волнение.

Я опустошаю лёгкие и бросаю быстрый предостерегающий взгляд в зеркало заднего вида.

— Да ладно, что бы тебе сказала мама? — Я барабаню кончиками пальцев по вискам. — Что-то вроде: следуй своему сердцу, прислушивайся к своему времени, и если ты думаешь, что побег сделает тебя счастливой, дорогая, тогда беги! — Я ударяюсь лбом о руль. — Хорошо, что бы сказала Грета? Перестань вести себя как детёныш тюленя перед своим мясником. Тебе уже не шестнадцать лет, и ты не в восторге от мира и его механизмов уничтожения людей!

Вот, уже лучше. Я больше не испуганная маленькая девочка, которая отличается от других, если вообще есть смысл говорить, что мы отличаемся друг от друга, когда в мире нет двух одинаковых людей. Я — взрослый человек, достигший пика своего существования, и у меня нет причин сомневаться в собственной ценности, потому что я заработала всё, что у меня есть, никогда не выбирая лёгких путей.

Следовательно, мне не нужно беспокоиться о встрече с Эдоардо Зорци и Дондини, 65-летним женоненавистником с ретроградным менталитетом (граничащим с историческим), которого моя сестра назвала бы законченным Бумером.

И тот факт, что при каждом общении с ним мне приходилось соскребать терпение со дна бочки, иначе альтернативой стало бы накачать себя Маалоксом.

А теперь я туда войду и покажу им обоим, из чего сделана.

Раздвижные двери ресторана широко открываются и моё лицо щекочет прохладный воздух из кондиционера.

Внутри встречает изысканный и современный зал в светлых тонах, с хрустальными бокалами и зеркальными потолками, которые увеличивают восприятие глубины в десятки раз. Дондини выбрал это место по двум причинам: ресторан принадлежит генеральному директору его компании, и там работает один из шеф-поваров, участвующих в программе, которую мы разрабатываем.

Называю своё имя метрдотелю, и меня провожают к столику.

Не знаю даже, что меня там ждёт. Холодность, ожидание, светская беседа, чтобы заполнить время до моего прибытия, поскольку Эдоардо едва ли знаком с проектом.

Чего я точно не ожидала, так это смеха, который эхом разносится по залу.

Я слышу его даже на расстоянии, так же как и распознаю следующий, словно в садистской игре эха.

Худая спина метрдотеля отступает в сторону, и передо мной открывается шокирующая правда, словно спектакль, в котором я единственный зритель: Эдоардо и мистер Дондини, расслабленно откинувшись на спинки стульев, держат в руках бокалы с дорогим вином и болтают, как два старых друга.