Офисная война

— Значит, под всеми этими дурацкими улыбками у тебя всё-таки есть язык, — замечаю я.

Камилла приподнимает один уголок рта.

— О, теперь тебя интересует мой язык?

— Меньше нуля, Феррари. — Я потираю рукой подбородок. — Жаль, что ты не можешь похвастаться тем же.

Камилла устремляет на меня взгляд, наполненный яростью.

— Голубая кровь, слезай с пьедестала! Если я общаюсь с тобой и принимаю во внимание, то только потому, что мне за это платят!

Говорит колкость, но я замечаю, как на её щеках появляется ещё больше румянца.

Готов поспорить, если сейчас притяну девушку к себе и поцелую, она без проблем согласится.

Теоретический эксперимент, который никогда не приведёт к практической демонстрации, заметьте.

— Рабочее время закончилось. Ты освобождена от обязанностей, можешь перестать беспокоиться о всеобщем одобрении.

— А ты можешь перестать вести себя так, будто остальные — пыль на земле, а ты — парень, который помиловал несчастных, ступая по их головам!

Я наклоняюсь к её лицу.

— Поправь меня, ты довольствуешься тем, что ублажаешь поваров, которые слишком молоды для тебя. Я никогда не трахался на кухнях ресторанов. И как это было?

Камилла прищуривает глаза. Её радужка окрашивается в нездоровый оттенок, от которого у меня по шее пробегает дрожь.

— Интенсивно. Восхитительно. Неподражаемо, — отвечает она с восторгом.

— Ты говоришь о сексе или рекламируешь диетическую линию шоколадных конфет?

Её улыбка рассыпается, как плохо взбитый крем маскарпоне.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты — чемпион по порче настроения людям одним своим присутствием?

— Не в лицо, но я подозреваю, многие так думали. Ты не оригинальна.

— Ну ты получаешь награду «лучший пофигист года». Поздравляю, можешь забрать медаль на выходе из пешеходной зоны! — усмехается она.

— Как будто я согласен с этим. Хотя, по правде говоря, мой интерес во многом зависит от темы обсуждения.

Камилла закатывает глаза на темнеющий полог неба.

— Почему я просто не осталась за столом, наплевав на то, что нужно всё исправить?

— Потому что у тебя синдром всё исправить, дополненный пожалуйста, скажите мне, какая я хорошая, — отвечаю я. Даже если в этом не было никакой реальной необходимости. — Ты привыкла, что с тобой обращаются как с матерью Терезой, бизнес-моделью центра Милана, и со мной ты тоже так поступала с первого момента. Ты хотела, чтобы я относился к тебе как к уникальной и особенной личности, был уверен в твоей доброте, терпении и совершенстве. Но знаешь что? — Я перевёл дыхание и с трудом выдохнул. — Хрена с два.

— …что?

— Хрена с два, ты получишь это от меня. Хочешь историю моего первого дня в твой архив успеха? Тогда получай. Ты была невыносима с первой минуты, как увидел тебя. Мне в тебе ничего не нравится, ничего меня не заводит. Твоя доброта вызывает отвращение, а то, что ты никогда не теряешь терпения, раздражает безмерно.

Камилла застыла соляным столбом, и на несколько секунд я верю, что не высказал свои мысли вслух. Только повторил мысленно.

Но я понимаю, что всё произнёс, когда возвращается её голос — тонкий и хрупкий, как паутинка сахарной ваты.

— Значит, ты хочешь превратить каждые пятьдесят часов всех наших будущих недель в ад только потому, что моё воспитание вызывает у тебя бурную кожную реакцию?

— Нет. — Я делаю глубокий вдох. Но это ошибка, потому что, чёрт возьми, Камилла слишком близко и вместе с воздухом в мои ноздри проникает её аромат, который является настоящим наркотиком. — Я хочу использовать те несколько недель, которые проведу с тобой в кабинете, чтобы изложить свою стратегию победы. И закатаю в асфальт любого, кто встанет между мной и моей целью.

— Очень хорошо! В конце концов, пять дней из семи гастрит и плохое настроение, сконцентрированное на десяти квадратных метрах, — это не страшно.

С моих губ срывается коварная улыбка.

— Я оставлю это на усмотрение твоей женской восприимчивости.

— Ты к тому же сексист?

— Я делаю то, что должен, но не стесняйся думать, как тебе нравится.

— Псих с расстройством личности? — строит догадки она.

— Или человек, который через несколько месяцев будет налагать санкции на невероятно длинные перерывы в туалет, которые ты делаешь, чтобы тайно встретиться со своей лучшей подругой.

Смущение, заливающее её щёки, кричит о «виновности» громче, чем любое признание.

— Ты никогда не будешь моим боссом! Это устраивает тебя как ответ или хочешь, чтобы я соорудила плакат, который повесим в кабинете?

Не обращая внимания на то, как близко мы находимся, а также на её запах, от которого мне хочется больше не иметь функционирующего обоняния, я нависаю над лицом Камиллы, чистым, как у школьницы из первого ряда.

— Сохраняй свой дух. Будет приятно наблюдать за тем, как ты натягиваешь очередную фальшивую улыбку, когда и это произойдёт.

— Я с удовольствием отравлю твой кофе, чтобы твои яички сморщились и ты загнулся под стол!

Я ухмыляюсь.

— Яички… Боже мой. Ты впервые произнесла это плохое слово вслух?

— Убирайся!

— Увидимся в понедельник, Ками.

— И не называй меня Ками!

Я пожимаю плечами, изображая расстроенный вид, который мне не свойственен.

— Пай-девочка была занята. И вообще, я не работаю в маркетинге. Я не дам тебе прозвище, отражающее твою драгоценную сущность, Феррари. Возвращайся к распитию, ты пахнешь аперитивом и плохим выбором.

Успеваю увидеть её изумлённое лицо, кривящееся в глубоком неверии. И тут меня резко ослепляет жидкость.

Я щурюсь, но уже слишком поздно. Чувствую, как стекает по векам, застревает в ресницах и попадает на край рта. Она сочится по подбородку и капает, пачкая мою светлую рубашку. Я пытаюсь сосредоточиться на Камилле, не обращая внимания на тёмно-красный налёт, покрывающий моё лицо.

Бокал в её руках пуст.

— Теперь от тебя тоже пахнет вином, — говорит она, не моргнув и глазом.

А потом поворачивается ко мне спиной и уходит, сливаясь в сумерках с миланской суетой.