Это было на фронте

35

Третий день на участке дивизиона и соседних полков немцы молчали. Бой гремел далеко справа. Другие полки отвлекали внимание врага, принимали на себя его удары, в то время как фронт заканчивал последние приготовления к большому наступлению.

В дивизионе Костромина похоронили убитых. Живые продолжали заниматься своими делами, мелкими, но неотложными, как сама жизнь.

Во второй половине дня, вернувшись с наблюдательного пункта, Костромин вызывал к себе в землянку сержантов и офицеров и с их слов записывал на листе бумаги нужные сведения, чтобы потом вместе с Алексеем Ивановичем заполнить наградные листы. (На солдат они были заполнены накануне.)

В отворенную дверь тихо и как-то боком вошел Крючков. Правое плечо его дернулось, но он вовремя спохватился, что пилотка в кармане: на забинтованной голове она не держалась. Костромин встал, сказал просто:

— Здравствуй, Крючков. Садись. — Подвинул ему табуретку.

Крючков сел, попридержав на ремне шикарную, желтой кожи, полевую сумку.

— Трофейная? — кивнул Костромин.

— Так точно, богатеем. И еще часы — приятель из взвода управления подарил, — он приподнял руку, показал подарок. — Пока хорошо идут, а вообще — дрянь. Штамповка. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Все-таки компенсация за ухо.

— Болит?

— Беспокоит.

— В санчасти был?

— В тот же день. Беловодская велела на перевязку ходить. Утром пошел сегодня, а там один этот идол, Баранов. Пока из него пять слов вытянул, он, мудрец тибетский, пять трубок выкурил. Слово — трубка, и так далее. Снизошел-таки, сказал, что ожидает свою повелительницу после обеда. А наглость какая! «Давай, — говорит, — я тебе ухо сам перевяжу». А?

— Да, тяжелый человек, — улыбнулся Костромин, имея в виду убийственно медлительного санитара. — А в санчасть ты попозже еще сходи, у тебя вон и глаз покраснел.

Костромин закурил, положил открытый портсигар на стол.

— Хочешь, кури.

— Благодарю.

Пока Крючков пускал дым к потолку, Костромин задал несколько вопросов относительно его биографии. Крючков назвал несколько дат со скупыми комментариями к ним. Костромин записал.

— Однако, — сказал он, — слухи о том, что ты мастер расписывать свои подвиги, по-видимому, сильно преувеличены. Что же это ты одни цифры назвал?

Крючков поднял брови, усмехнулся:

— К цифрам уважения больше, товарищ капитан. И верно: жизнь из дат и фактов состоит. К тому же я человек скромный.

— Да?

— Конечно. Я вот даже не спрашиваю, к какой награде вы собираетесь меня представить.

— А какую бы ты хотел?

— Соответственную.

— То есть?

— Согласно поступкам. Всего я подбил два с половиной танка.

— Почему с половиной?

— Ну, в один танк мы с наводчиком второго орудия сразу два снаряда врезали.

— Так. Продолжай.

— Еще наладил связь…

— Еще?

— Все.

— Нет, не все, — возразил Костромин и заглянул Крючкову в глаза, — продолжай дальше… Можешь занести на свой счет, что ты спас жизнь командиру дивизиона.

Крючков не отвел глаз, сказал спокойно:

— Нет, этого я на свой счет не занесу.

— Почему же?

— Потому что Беловодская меня опередила. Я за ней шел, так сказать, во втором эшелоне. Все прочее вышло по ходу дела. Нет, чужого мне не надо. А за свое награда нужна, потому что награжденного наказывать все-таки труднее…

— Вон оно что! — удивился Костромин и, помолчав, спросил мягко: — Неужели, Крючков, ты думаешь, что без наказаний воевать нельзя?

— Можно бы, полагаю, но…

— Что?

— Скажите, товарищ капитан, среди начальников дураки бывают?.. Ну так вот. Встречусь с таким «правоверным», который прикрывает свое скудоумие цитатами и параграфами, так меня и подмывает ущемить его монополию на глупость. Выкину какую-нибудь штуку — тот только руками разводит: надо бы глупей, да некуда!

Костромин рассмеялся.

— Так-таки и разводит?

— Нет, конечно. Он проще поступает: трах меня по затылку параграфом — и точка!

— Так зачем же затылок подставлять?

— Видно, судьба такая, — вздохнул Крючков и потупился.

Через открытую настежь дверь донеслось откуда-то, наверно из оврага, далекое кукование кукушки. Милое, до дрожи в сердце родное «ку-ку». Раз, другой, третий… Когда Костромин взглянул на Крючкова, тот сидел, прислушиваясь здоровым ухом к неожиданным звукам; лицо — радостное, рот полуоткрыт по-ребячьи.

— Ах, сукина дочь! — тихо рассмеялся Крючков. — Чуть про судьбу помянул — она тут как тут! Прямо в заблуждение ввела: я уж подумал, что мне с хворости чудиться стало…

Костромин улыбнулся.

— Эх, Крючков, сумасбродный ты человек! Давно я собирался поговорить с тобой. По душам.

— По душам? — насторожился Крючков.

— А что, разве нельзя?

— Не знаю, товарищ капитан… Смотря о чем говорить.

— Ну, расскажи мне, например, как ты думаешь жить дальше.

Крючков резко вскинул голову и поморщился, видимо, потревожив раненое ухо.

— Это зачем же мне думать, товарищ капитан? Моя фамилия во всех штабах значится, пусть генералы и думают над ней, куда ее и как.

— Врешь, Крючков, — сказал Костромин серьезно.

— Разве?

— Да. Генералы тебе в Монголии служить приказали, а ты вот тут очутился.

— Ошибки юности, с кем не бывает! — попробовал отшутиться Крючков, но Костромин продолжал:

— Вместе с наградным листом я подаю документы на присвоение тебе звания «младшего лейтенанта». С командиром дивизии я уже говорил.

— Так ведь, товарищ капитан… — Крючков заморгал растерянно, — зачем же? Сперва орудием покомандовать бы. А сразу — звание-то у меня было пехотное, его мне и опять присвоят…

— Нет, я прошу присвоить тебе артиллерийское звание.

— Тогда… — Крючков встал, — тогда благодарю, товарищ капитан.

— Сиди, — Костромин положил ему руку на плечо. — Еще один вопрос. На базе нашего дивизиона будет сформирован артполк. Ты где бы хотел служить офицером, в моем дивизионе или в другом?

Крючков подумал, сказал тихо, но твердо:

— В другом.

— Отлично! — весело воскликнул Костромин, хотя ответ Крючкова неприятно удивил его. Он все же полюбопытствовал: — А почему?

— Видите ли, — начал Крючков, — раз у нас разговор по душам все равно состоялся, я скажу. Помните, на стрельбах, товарищ капитан, я нагрубил вам. Стрелял я тогда удачно, но все-таки взыскания ждал. А его не было. И я понял, что для вас дело дороже слов. В общем… лучше мне быть в другом дивизионе. Понимаете, из уважения к вам я привыкну делать все, не рассуждая… Жить за надежной спиной. А мне иногда возражать надо…

— Ну-ну, — улыбнулся капитан, — это дело тонкое. Служи где хочешь, если выбор представился.

Крючков еще раз поблагодарил. Костромин пожал ему руку, сказал:

— Не за что. Я делаю то, что уже должен сделать. А вот Алексей Иванович заботился о тебе гораздо раньше. И… мне тоже есть за что благодарить тебя, сержант Крючков. Всего хорошего. И узнай в штабе, не вернулась ли Беловодская. Тебе нужна перевязка.

— Да, ухо зверски болит, — признался Крючков.