Это было на фронте

7

В два часа ночи три орудийных расчета были подняты по тревоге. В темноте, по намеченному заранее маршруту, машины вывезли орудия в район стрельб. До рассвета были закончены земляные работы. Хотя в этом районе мирных жителей не было, капитан все же выслал с юга и с севера по наблюдателю с красными флажками. Метрах в семистах перед орудиями тянулось болото с порослью чахлых березок, с сухим камышом. Удобное место: если снаряд пойдет выше, он плюхнется в болото. Ближе к орудиям было ровное поле с редкими кочками.

В восемь часов утра, после завтрака и короткого отдыха капитан подал команду «К бою!». Расчеты бросились из укрытий к орудиям. Стрелять первым имел право тот расчет, который покажет наименьшее время в выполнении команд «К бою!» и «Отбой!». Капитан с часами в руках обходил орудия, записывал результаты. Все три расчета в нормативы уложились, но первый и второй показали одно и то же время — секунда в секунду. Можно было начинать, но капитана позвали к телефону. Сержант-наблюдатель доложил, что у водителя не ладится: при заезде тяжелая проволока цепляет за землю, и макет танка от рывков опрокидывается. Капитан велел заменить проволоку телефонным кабелем.

Подойдя к первому орудию, капитан обратил внимание на наводчика, рослого, атлетически сложенного сержанта с чуть выпуклыми нагловатыми глазами. Наводчик, прислонясь к щиту орудия, вместо того чтобы хлопотать, как другие, у панорамы, потешал бойцов каким-то анекдотом.

— Что это за балаган? Как фамилия? — спросил капитан, закипая от гнева.

— Крючков, наводчик первого орудия первой батареи, — доложил сержант, небрежно взяв под козырек.

— Почему не готовишься к стрельбе?

— На ловлю едут — собак не кормят, товарищ капитан. Их надо кормить заранее, — ответил Крючков, глядя в глаза командиру дивизиона.

Капитан опешил. Несколько секунд он молчал, не отводя взгляда от лица Крючкова, и вдруг понял, что кричать не надо.

— Хорошо. После стрельб поговорим, — сказал он спокойно. — А стрелять вы будете последним.

Когда капитан шел к соседнему орудию, он расслышал слова Крючкова: «Вот, значит, я и говорю ей: „Радость моя, Машенька!“ А она…»

«Нет, каков мерзавец! Ну погоди, после стрельб я тебе зачту и собак, и Машеньку, и еще кое-что», — подумал капитан, вспомнив свой недавний разговор с заместителем по политчасти. Он поднес к глазам бинокль, проследил, как движется теперь макет. Хорошо. Плавно.

Стрельбу начало второе орудие. Пробный снаряд попал в цель. Но из трех зачетных только последний угодил в макет. Удовлетворительно. Третьему орудию не повезло: пробный снаряд — мимо. Это значило: час тренировки в наводке по игрушечному макету, который боец возил на веревке перед орудием.

Последним стрелял Крючков. По команде он взял нужное упреждение. Макет двигался быстро, под углом в сорок пять градусов. Ведя перекрестие панорамы впереди «танка», чтоб как можно точнее выдержать упреждение, Крючков исчерпал возможности поворотного механизма и дал знак пальцем пожилому бойцу — прави́льному. От волнения тот сделал слишком большой доворот. Крючков стал лихорадочно вращать маховик в обратную сторону, опасаясь, что макет остановится у границы полигона до выстрела. Это было бы равносильно промаху. И Крючков выстрелил. Мимо!

— Прекратить стрельбу. На тренировку! — приказал капитан, стоявший у орудия. И хотя он видел, что виноват в промахе прави́льный, не удержался, добавил: — Это вам не про Машеньку рассказывать!

Крючков, закусив губу, опять сел за панораму.

Отправляя отстрелявшийся расчет в расположение дивизиона, капитан слышал, как Крючков распекал прави́льного:

— Ты что, за прави́лом стоишь иль за сохой? Куда ты к черту махаешь, коли я тебе мизинцем показываю? А ну, снохач-неудачник, садись за панораму, я тебе покажу, что такое большие и что такое малые деления!

Пожилой боец, растерявшись от праведного гнева Крючкова, покорно сел за панораму, а Крючков встал на его место.

— Наводи перекрестие в передний срез «танка» и следи за мной, — приказал Крючков. — Я из вас всех наводчиков сделаю! Мне чтоб орудием, как ложкой, владеть, ясно? Распустили вас тут без меня!..

Уже прибыли на смену ушедшим два других расчета, через час и они отстрелялись и построились, а Крючков все преследовал стволом своего орудия «танк» на веревочке и щелкал спусковым механизмом. Боец, бегавший метрах в двадцати со своей игрушкой-макетом, спотыкался от усталости, с прави́льного катился пот. Крючков тоже устал, но не подавал виду и не оборачивался, когда командир дивизиона проходил мимо. Только за десять минут до стрельбы капитан, словно вспомнив, наконец, о существовании первого орудия, велел прекратить тренировку и отдохнуть. Бойцы уселись кто на лафет, кто на край ровика, откинув в сторону мерзлые комья земли. Закурили. Время подвигалось к полудню. В просвет между облаками проглянуло солнце, с минуту грело по-весеннему сильно. Скрылось опять. Крючков курил, глядел на чахлые березы на болоте, о чем-то думал. Бойцы, привыкшие к его балагурству, поглядывали на него с удивлением.

Бросив недокуренную самокрутку, Крючков поднялся с лафета. Сказал неожиданно дружеским тоном бойцу-прави́льному:

— Ты, главное, не горячись. Работай, как всегда, — и порядок.

И вот команда: «В укрытие!» Через минуту: «К бою!» Орудие изготовилось к стрельбе. Крючков у панорамы. Он заметно побледнел, губы плотно сжаты. И тогда капитан, стоявший рядом с командиром орудия, сказал также неожиданно для всех:

— Спокойно, Крючков. Не волнуйся.

— Не привык к таким тонкостям, — не отрываясь от панорамы, проговорил Крючков. Он солгал из гордости, по привычке возражать, с досады на себя, что не сумел скрыть волнения. Не сумел! И из-за чего волноваться? Из-за этого жалкого подобия танка на полозьях из сырых берез, с кое-как намалеванным белым крестом на грязной парусине! Подумаешь, учебная стрельба. Как будто Крючков не видел настоящего боя…

Команда подана. Макет двинулся под острым углом от правого красного флажка к левому. Выдержать упреждение и стрелять. А волнение не прошло. Крючков медлит, оценивает расстояние между перекрестием панорамы и белым крестом на «танке». И вдруг с предельной ясностью врывается мысль: промахнуться нельзя! Иначе все они правы. Все, кто считает Крючкова ни на что не пригодным. И тогда — прощай артиллерия…

«Танк» набрал скорость. Волнение сменилось злостью. Уверенный, небольшой доворот. Выстрел.

Снаряд попал в полозья, и макет упал. Пока его налаживали, Крючков проверил, не сбились ли установки. Передохнул. От волнения не осталось следа, холодная сосредоточенность.

При втором заезде снаряд Крючкова пронизал брезент макета возле белого креста.

— Хорошо! — сказал командир дивизиона, наблюдавший за стрельбой. — Третий снаряд можно сэкономить. Хотя нет. Надо попробовать. Очень интересно…

Он подошел к телефонисту, поддерживавшему связь с наблюдателем и водителем-буксировщиком, сказал возбужденно-весело:

— Движение макета — фланговое. Скорость — сколько выжмет водитель!

Крючков, уже как всегда самоуверенный, с беспечной улыбочкой выслушал распоряжение капитана. Крючков был доволен: к нему проявили интерес. Ему давали особое, не как всем, задание. Давали возможность отличиться. А отличаться надо всегда по-своему!

Стрельба по танку при строго фланговом движении и при скорости в сорок-пятьдесят километров — дело трудное. Скорость, а значит и упреждение, командир орудия определяет на глаз. Наводчик выдерживает упреждение тоже на глаз, на свой. Вероятность ошибиться увеличивается. Крючков решил положиться на себя: он сам определит и выдержит упреждение.

«Танк» двинулся от правого флажка к левому. Водитель быстро увеличивал скорость. Команда. Крючков дал знак прави́льному, еще, еще. Ствол орудия намного опередил движущийся макет. Больше, чем надо. Это ясно всем. Но Крючков, вместо того чтобы довернуть ствол поворотным механизмом навстречу «танку», поворачивает его еще влево, почти к самому флажку. Нелепость! Командир орудия взглянул на капитана: не прекратить ли стрельбу? Но капитан смолчал.

Крючков шел на риск. Он навел перекрестие панорамы в большую кочку. По его расчетам «танк» должен был пройти возле кочки, задеть ее. И Крючков ждал. Он знал, если упустит момент выстрела, времени для нового доворота не будет: флажок рядом…

Выстрел всем показался неожиданным, хотя его ждали затаив дыхание. Кочка на мгновение вспухла, взлетела вверх вместе с обломками макета.

Крючков, стоя у панорамы, сказал с наигранным сожалением:

— Жаль, хороший был макетик. — И, вздохнув, добавил в оправдание: — Что поделаешь, уважаю обычай: выпив вино — бокал об пол.

Капитан искоса взглянул на наводчика, не сказав ни слова, направился к соседнему орудию. Он уже разгадал трюк Крючкова. По «танкам» стреляли с фугасным взрывателем, чтобы снаряд, пронизав легкую парусину, не успел взорваться и уничтожить макета. Крючков же умышленно вогнал снаряд под «танк» в кочку.

«Дерзкий тип!» — все еще с неприязнью подумал Костромин о наводчике. Но тут же сказал самому себе: «Э, брось! У тебя не детский сад. Стрелял Крючков превосходно. И этот трюк… Какая выдержка, какой глазомер! Уловить момент, когда макет коснется кочки».

Чуть позже Костромин объявил расчету первого орудия и лично Крючкову благодарность за отличную стрельбу. Проследив взглядом, как командир орудия повел бойцов на огневые позиции дивизиона, Костромин во второй раз за сегодняшний день вспомнил своего заместителя по политчасти: «А ведь он без стрельбы учуял что-то в Крючкове. Вот тебе и „штатский“. Нет, пусть действует, как знает. Лишь бы на пользу делу. А воевать нам всем вместе».