Это было на фронте

28

Танки на полной скорости двигались прямо к тому месту, где кончалась траншея. В облаках пыли, далеко отстав от танков, бежали автоматчики.

— Назад! Ложись! — крикнул капитан Громову и телефонисту и спрыгнул обратно в траншею. И тотчас же над их головами прогрохотали танки. Лежа на дне ровика, капитан слышал отвратительный лязг гусениц; в горле запершило от запаха отработанного бензина и разогретого масла; за ворот посыпалась теплая земля.

Танки промчались, не замедлив хода. Одна опасность миновала, но оставалась другая, главная, — вражеская пехота. Стараясь догнать танки, она вот-вот появится на высоте, и тогда…

Капитан окинул взглядом поле боя. Оставляя хвосты пыли и дыма, танки уходили в сторону своих позиций; автоматчики — справа и слева; справа, в лощине, их больше. Красноватое от пыли и гари тусклое солнце висит в неподвижном воздухе. И всюду воронки от снарядов и мин, в центре — черные, дальше — пепельно-серые.

Немецкие автоматчики, те, что лежали в отрытых ячейках впереди, не замечали НП, где находился капитан с двумя бойцами. С фронта пока непосредственной опасности не было.

«А может, и те, с тыла, обойдут высоту, не заметив НП», — подумал капитан. Но когда он по траншее обогнул высоту и осторожно выглянул на тыловом склоне, то увидел до взвода вражеских автоматчиков. Они залегли у самого подножья высотки, отдыхали. Капитан вернулся по траншее обратно и сказал Громову и телефонисту, что отходить пока некуда.

— Надо их бить из автоматов и глушить гранатами, — сказал Громов.

— Это само собой, — нахмурился капитан. — Свяжитесь с Седьмым, — приказал он телефонисту.

Тот, пригнувшись к самому дну ровика, с минуту покричал в трубку:

— Не работает, товарищ капитан.

— Попробуй еще.

Капитан понимал бесполезность своего приказания: телефонная линия на командный пункт проходила как раз через то место, где в лощине окопались немецкие автоматчики. Просматривается ли эта лощина с командного пункта, где находится командир полка, а с ним, вероятно, и комдив? Подоспеет ли от них помощь?

Телефонист опять доложил:

— Связь работает только с огневой.

Капитан точно так же, как это делал телефонист, опустился на дно ровика и передал команду бить по вражеским автоматчикам в лощине:

— Первая батарея… четыре снаряда, беглый огонь!

Снаряды легли хорошо. Немцы заметались. Сначала они побежали в сторону своих позиций, но потом повернули обратно, сообразив, что зону огня им не проскочить.

Капитан передал новую команду, оттянув прицел сразу на четыре деления. На пути бегущих взметнулись фонтаны огня и дыма. Немцы мчались теперь к спасительной высотке. Капитан еще оттянул прицел, но снаряды грохнули по ту сторону высоты, не перелетев ее гребня. Немцы с фронта оказались в безопасности. Они стали окапываться у подножья высоты. К ним подползали автоматчики из лощины.

— Тридцать три, тридцать четыре, — считал Громов, выглядывая из окопа. — Кажется, все, товарищ капитан. Тридцать четыре гада. Да там, с тыла, не меньше будет.

Первая батарея, выпустив положенное число снарядов, умолкла. Капитан крикнул в телефонную трубку:

— Огонь!

Снаряды рвались на тыловом склоне высоты, не причиняя вреда немцам с фронта. То, что происходило за высоткой, капитан не знал. Каждую минуту можно было ожидать появления врага на гребне высоты, и тогда немцы обязательно ринутся на НП, привлеченные окопами и ходами сообщения.

Капитан вдруг вспомнил о командире минометного дивизиона, который ему так понравился с первого знакомства.

— А минометы достанут вас, бандиты! — прошептал капитан, глядя на немцев у подножья высоты — там они чувствовали себя в безопасности. Он бросился на дно ровика, выхватил у телефониста трубку:

— Огневая! Связь с миндивизионом есть? Хорошо!

Командир минометного дивизиона отозвался сразу:

— Костромин? Как там у вас?

— Не совсем хорошо, — хрипло сказал капитан. — Вот что, друг… Пушки мои не достают за высотой. Поддержи из минометов!

Капитан назвал ориентир, сообщил дальность и угол доворота. Но трубка молчала.

— Алло! Ты слышишь меня? — крикнул капитан.

— Все самовары заняты. Приказ — ни на минуту не ослабевать огня, — сообщил командир миндивизиона. И тут же поспешно: — Постой! Слышишь? Из двух самоваров помогу. Повтори данные!

Капитан повторил. Через минуту две мины разорвались впереди НП. Высунувшись из ровика, капитан увидел: далековато! Он крикнул минометчикам поправку. Две мины с высоты, почти отвесно, ударили в середину лежавших немцев. И еще, раз за разом.

«Хорош темп, молодцы!» — подумал капитан. Он понимал, какую ответственность нес командир миндивизиона, перенеся огонь без приказа командира дивизии. Поэтому, выждав несколько минут, он крикнул в трубку:

— Спасибо! Хватит. Запишите на всякий случай установки.

Капитан взглянул на Громова, который продолжал наблюдать за противником, подумал: «Помогли все же. А теперь надо что-то придумать. Самому».

С фронта немецкие автоматчики недосягаемы для артогня. Тут ничего нельзя сделать. Но с тыла… Капитан отчетливо представил себе траншею на тыловом склоне. Там, на повороте, два куста. Если к ним подойти незаметно, можно наблюдать сквозь ветки…

Капитан приказал Громову продолжать наблюдение за немцами с фронта, тронул телефониста за плечо:

— Пошли.

Пригнувшись, продвигались по траншее на тыловой склон. Вот и стелющиеся по земле кусты.

— Не высовываться, — шепнул капитан в самое ухо телефониста. — . Вызывай первую батарею.

Медленно приподняв голову, капитан сквозь ветви кустов увидел вражеских автоматчиков. В каких-нибудь ста метрах от траншеи. Немцы отдыхали, некоторые окапывались.

Несколько секунд капитан не отрывал взгляда от фашистов. Лицо его застыло в напряжении. Ремешок каски шевелился на скулах. Не пользуясь биноклем, он еще раз прикинул расстояние. Да, сто метров. Не больше. Если первые снаряды чуть не долетят до автоматчиков или ударят сразу по ним, то оставшиеся в живых немцы, спасаясь от огня, ринутся вперед и заметят НП. Тогда их не остановить.

«Что ж, попробуем иначе», — подумал капитан и, опустившись на дно траншеи, передал команду на огневую. Насчитав четыре близких оглушительных разрыва, капитан только тогда высунулся из траншеи. Он увидел, что его расчет оказался верным: снаряды легли вблизи траншеи и отрезали немцам путь на высоту.

Капитан повторил команду. Опять сосчитал число разрывов и выглянул из траншеи. Немцы, спасаясь от осколков, стали отползать от высоты в сторону наших огневых позиций.

«Так, двинулись! Отпугнули вас», — прошептал капитан и, уменьшив прицел, передал команду телефонисту. Сам, уже не пригибаясь, продолжал наблюдать. Немцы отползали от высоты, старались уйти от снарядов. Но огневой вал двигался быстрее, он настигал, давил. Тогда автоматчики перебежками кинулись вправо и влево. Капитан еле успевал вносить поправки. Это был редкий вид стрельбы, когда цель находится между наблюдательным пунктом и огневой позицией. Здесь видишь все наоборот. При перелете надо еще увеличивать прицел, при отклонении вправо надо командовать доворот «правее». Капитан до того был занят необычной стрельбой, что не сразу понял торопливые слова Громова, прибежавшего по траншее:

— Товарищ капитан, немцы ползут на высоту!

— Обожди, Громов, не мешай…

Капитан подал очередную команду и только тогда, словно что-то вспомнив, переспросил:

— Ползут, говоришь?

— Так точно. Может, из автомата их, а?

— Обожди. Посмотреть надо.

Слова его покрыл грохот близких разрывов. Капитан чуть высунул голову из окопа и увидел, как справа и слева, почти по всему участку обороны дивизии, скачками, сериями, взметнулись столбы ржавого огня и дыма. Била тяжелая артиллерия немцев. Била зло, настойчиво, беглым огнем. Фашистское командование решило отыграться за неудачные атаки. Оно ввело в бой бо́льшую часть своих огневых средств, предназначенных для прорыва фронта на участке нашей дивизии.

За время длительного затишья немецкая разведка, конечно, успела собрать сведения о наших пехотных полках и дивизионе капитана Костромина. Однако подтянутые незадолго до боя полк тяжелой артиллерии и дивизион полковых минометов для немцев явились неожиданностью. Сбитые с толку тем, что наши войска первыми начали наступление — или удачно создали видимость такового, — фашисты, очевидно, полагали, что наше командование держит в резерве значительные силы. Если бы немцы знали, что против них стоит по-прежнему одна лишь дивизия, хотя и со средствами усиления, они действовали бы решительнее, не тратя времени на артиллерийскую дуэль, на обстрел сравнительно большой площади и на частные атаки.

Полковник, командир дивизии, оценивая действия противника, пришел к выводу, что немцы нащупывают наши слабые места и в ходе боя ищут идею контрнаступления. Всякая нерешительность в сложившейся обстановке могла оказаться роковой для дивизии, вызвать осложнения на всем участке фронта и тем самым помешать в какой-то мере нашему предстоящему большому наступлению. Полковник понимал это и приказал артиллерийским командирам не снижать темпа огня ни при каких условиях. Вместе с самолетами, бомбившими передний край немцев, артиллерия должна была подавить вражеские огневые средства, рассеять скопления пехоты и танков, предназначенных для прорыва нашей обороны. Кроме того, маневренными действиями пехоты командир дивизии хотел как можно дольше поддерживать видимость наступления. Он приказал командиру правофлангового полка ввести в бой еще один батальон и роту автоматчиков. По оврагу, который с повышением местности на запад переходил в лощину, автоматчики должны были скрытно подойти к краю лесных посадок и фланговым огнем отсекать от танков и уничтожать вражескую пехоту. Этот маневр был важен и в другом отношении. Правый фланг дивизии подходил ближе к вражеским укреплениям, и активные действия нашей пехоты на этом фланге должны были создать впечатление у немцев, что русские именно здесь пытаются прорваться. Тогда вражеские танки в случае контратак обязательно пойдут по лощине и, обходя непроходимый овраг южнее, попадут под обстрел артдивизиона.

Бой еще больше переместился на правый фланг. Левый фланг, где впереди нашего переднего края тянулась гряда с обрывистыми западными склонами и песчаными осыпями, был неудобен для действия танков, и там было относительно спокойно.