Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953
![Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953](/uploads/covers/2022-12-03/xolodnaya-osen-ivan-bunin-v-emigracii-1920-1953-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Валентин Лавров
- Жанр: Биографии и мемуары / Публицистика
Читать книгу "Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953"
ГЛАВА IV
Помнили о нобелевском лауреате в доме 122 Ист 42 Стрит Нью-Йорка. Здесь размещался «Чрезвычайный региональный комитет», ведавший эмиграционными делами. Сотрудница комитета, некая Лотта Ларб, 19 марта 1941 года выслала Бунину официальное извещение: «Дорогой мистер Бунин! Мистер Керман Кестен просил меня сообщить Вам приятную новость. Ваша просьба о специальной визе направлена в Вашингтон 6 марта 1941 года. Мы уверены, что Вы получите Вашу визу очень скоро».
— Да не хочу я ехать в Америку! — кричал Бунин на всю «Жаннет», швырнув на пол это письмо с «приятной новостью». — Это все проделки Цетлин! Теперь еще Керенского подключила, тот тоже за меня «ходатайствует»! Лучше бы продуктовую посылку прислали. Одну брюкву всю зиму ел, а от них — ни шиша, ни гроша. Алданов тоже хорош! Ему-то я сто раз говорил: в США я ни за что не поеду.
Вернем события немного назад. Вот что писал Иван Алексеевич Алданову еще 1 декабря минувшего, сорокового года:
«Дорогие друзья, где вы? Неужели уже уехали совсем? И на кого же это все меня покидают? Серьезно, — я без ужаса не могу думать о своем будущем, без истинного ужаса.
Нынче получил от Гребенщикова (писателя, живущего в Америке уже чуть не 20 лет) ответ на свои вопросы о жизни в этой самой Америке: «16 мая вышел наконец мой английский роман. Из прилагаемых отзывов можете видеть, как блестяще принят он печатью. Даже самый выпуск ознаменовался приемом в Колумбийском университете. И все таки до сих пор (до 31 июля) разошлось 300 экземпляров. Страна наша в смысле интереса к литературе крайне бедна. Вы и не представляете себе ее рабской зависимости от сугубого материализма. В результате всех наших с женой всяческих страшных трудов у нас нет теперь ни здоровья, ни свободы, ни денег, ни читателей. Если бы в Европе был заключен прочный мир, мы бы устремились во Францию. Я боюсь, что жизнь здесь покажется вам настолько ускоренной, грубой и в смысле заработка безнадежной, что вы затоскуете даже о теперешней Европе. Все эти мечты о лекциях, об издании книг здесь — одна цепь разочарований… В нашем литературном фонде — беспомощность, а вопли со всех сторон. Спектакль в пользу Тэффи дал прибыли 29 сентов — не долларов, а сентов. Кошмар».
Вот, мои милые, вот Вам Америка…»
Как и в сентябрьском письме к Цетлиным, Бунин пытается объяснить свое нежелание ехать в США трудностями, ждущими эмигранта в этой стране. Но сам-то он знал, чего хочет!
«6 мая 41 г., Грас, А. М.
Дорогой Марк Александрович, получил Ваше письмо от 15 апреля, очень благодарю Вас за его сердечность. Телеграфного перевода от Александры Львовны, о котором Вы сообщаете, еще до сих пор нет. Живем мы все хуже и хуже, истинно на пище Св. Антония, но и эта пища становится уже до смешного дорога. Кроме того, пропадаю от налогов — плачу taxe de séjour[54] за всех своих домочадцев, — не выгнать же их на улицу без гроша в кармане! — выплачиваю квартирный налог (почти 2 тысячи) и должен, оказывается, заплатить еще около
«Темные аллеи» Вы теперь, верно, уже получили от Сергея Николаевича Барсукова, русского американца, известного пианиста, жившего в Cannes (хорошего знакомого Рахманинова) — он уже около двух недель тому назад вылетел из Лиссабона в Нью-Йорк. Второй отдел этой книги кончается рассказом «Натали», но тот текст его, что повез Барсуков, никуда не годится, он почти черновой, и потому я послал Вам 18-го апреля заказным пакетом
Повторяю: эту книгу я послал Вам прежде всего потому, что мне часто приходит в голову: «мало-ли что может со мной случиться, пусть будет один экземпляр моей новой (и, верно, последней) книги в сохранности, в надежных дружеских руках — для потомства!» А на печатание ее теперь, даже частично, я мало надеюсь: ведь Вы и сами еще не уверены, будет ли журнал и сколько времени он просуществует; это раз, а второе то, что опять-таки я Вам уже писал: если журнал и будет, возможно ли мое участие в нем? Вы говорите об этом, как о возможном. Но не ошибаетесь ли Вы, подумали ли об этом серьезно, т. е. не упуская из виду мои обстоятельства? Ведь журнал не альманах.
Словом, я послал Вам книгу и в этом смысле
Теперь о нашей поездке. Недели 2 тому назад я получил письмо от 19 марта…»
И дальше Бунин привел текст письма «регионального комитета». И он задавал вопрос: «Что же мне теперь делать? Очень, очень благодарю Вас за Ваши заботы и прошу передать благодарность Александру Федоровичу. Но — как решиться ехать? Доехать, как Вы говорите, мы можем. Но опять, опять: что дальше? Вы пишете: «погибнуть с голоду Вам не дадут». Да, в буквальном смысле слова «погибнуть с голода», может быть, не дадут. Но от нищеты, всяческого мизера, унижений, вечной неопределенности?
Короче сказать — ни на что
Да, требуют еще за парижскую квартиру 2900 франков!»
Журнал, о котором спрашивает Бунин, был организован Алдановым и Цетлиным. Он начал выходить в США с 1942 года и получил название «Нового журнала». Сокращенный вариант «Темных аллей» выйдет лишь в 43-м.
И еще: «ни на что сейчас не могу решиться…» Нет, уже решился!
Не зря все-таки мемуаристы дружно утверждают, что «душа нараспашку у него никогда не была».
Если бы Алданов знал, кому отправил Бунин письмо четырьмя днями прежде!
Все началось со случайной встречи ноябрьским вечером тридцать шестого года в Париже. Бунин сидел в большом людном кафе. Вдруг гарсон положил перед ним записку: «Иван, я здесь, хочешь видеть меня? А. Толстой».
Они встретились посреди зала, обнялись, расцеловались. Алексей Николаевич горячо заговорил:
— До каких же пор ты будешь тут сидеть, дожидаясь нищей старости? В Москве тебя с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России… Ты что же, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?
Иван Алексеевич занес на бумагу эту встречу лишь в сорок девятом году, когда готовил свои «Воспоминания», увидавшие свет на следующий год в Париже.
Бунин писал: «…Он сказал, что завтра летит в Лондон, но позвонит мне утром, чтобы условиться о новой встрече, и не позвонил, — «в суматохе!» — и вышла эта встреча нашей последней».
Как Бунин жалел, что не было этого звонка, что не было встречи! Она очень была нужна — и не только для того, чтобы вспомнить «дни золотые» и выпить под пенье «московских цыган» шампанского. Именно тогда, когда мировая слава подняла его на высший гребень, удобнее всего было вернуться на родину.
И вот теперь, 2 мая 1941 года он писал Толстому:
«Вилла Жаннет, Грас[59].
Алексей Николаевич, я в таком ужасном положении, в каком еще никогда не был, — стал совершенно нищ (не по своей вине) и погибаю с голоду вместе с больной Верой Николаевной.
У вас издавали немало моих книг — помоги, пожалуйста, — не лично, конечно: может быть, Ваши государственные и прочие издательства, издававшие меня, заплатят мне за мои книги что-нибудь? Обратись к ним, если сочтешь возможным сделать что-нибудь для человека, все-таки сделавшего кое-что в русской литературе. При всей разности наших политических воззрений, я все-таки всегда был беспристрастен в оценке современных русских писателей, — отнеситесь и вы ко мне в этом смысле беспристрастно, человечно.
Желаю тебе всего доброго. 2 мая 1941 г. Ив. Бунин.
Я написал целую книгу рассказов, но где ж ее теперь издать?»
Это послание долгие годы считалось утерянным. Западные литературоведы дружно высказывали сомнения в его существовании. «Разве это возможно, — говорили они, — чтобы Бунин обратился с письмом к писателю-коммунисту, с которым давно порвал отношения?»
Как видим, послание это — факт[60].
Пока открытка шла к адресату, Иван Алексеевич, верный своей привычке не откладывать важное дело в дальний ящик, отправляет в Москву еще одно письмо — своему давнему другу с Покровки, Н. Д. Телешову. В нем он уже без обиняков, во весь голос заявляет о желании вернуться домой, на Родину:
«…8.V.41.
Дорогой Митрич, довольно давно не писал тебе — лет 20. Ты, верно, теперь очень старенький, — здоров ли? И что Елена Андреевна (жена Телешова. —
Твой Ив. Бунин. Я сед, сух, худ, но еще ядовит. Очень хочу домой».
Решительный шаг был сделан. Бунинская жизнь могла резко измениться, если бы…