Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Валентин Лавров
100
10
(1 голос)
0 0

Аннотация: Имя И. А. Бунина — одно из самых славных в истории русской литературы. Его жизнь полна острейших драматических поворотов. Судьба то поднимала писателя на гребень мировой славы, то заставляла влачить жалкое существование на чужбине. В настоящей книге впервые подробно рассказывается о жизни Бунина за рубежом на пестром фоне литературной и политической эмиграции. Книга содержит множество новых документов — дневниковых записей, писем Бунина, воспоминаний о нем.Читать книгу Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953 онлайн от автора Валентин Лавров можно на нашем сайте.

Книга добавлена:
2-12-2022, 00:28
0
328
92
Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Читать книгу "Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953"



ГЛАВА IV

Помнили о нобелевском лауреате в доме 122 Ист 42 Стрит Нью-Йорка. Здесь размещался «Чрезвычайный региональный комитет», ведавший эмиграционными делами. Сотрудница комитета, некая Лотта Ларб, 19 марта 1941 года выслала Бунину официальное извещение: «Дорогой мистер Бунин! Мистер Керман Кестен просил меня сообщить Вам приятную новость. Ваша просьба о специальной визе направлена в Вашингтон 6 марта 1941 года. Мы уверены, что Вы получите Вашу визу очень скоро».

— Да не хочу я ехать в Америку! — кричал Бунин на всю «Жаннет», швырнув на пол это письмо с «приятной новостью». — Это все проделки Цетлин! Теперь еще Керенского подключила, тот тоже за меня «ходатайствует»! Лучше бы продуктовую посылку прислали. Одну брюкву всю зиму ел, а от них — ни шиша, ни гроша. Алданов тоже хорош! Ему-то я сто раз говорил: в США я ни за что не поеду.

Вернем события немного назад. Вот что писал Иван Алексеевич Алданову еще 1 декабря минувшего, сорокового года:

«Дорогие друзья, где вы? Неужели уже уехали совсем? И на кого же это все меня покидают? Серьезно, — я без ужаса не могу думать о своем будущем, без истинного ужаса.

Нынче получил от Гребенщикова (писателя, живущего в Америке уже чуть не 20 лет) ответ на свои вопросы о жизни в этой самой Америке: «16 мая вышел наконец мой английский роман. Из прилагаемых отзывов можете видеть, как блестяще принят он печатью. Даже самый выпуск ознаменовался приемом в Колумбийском университете. И все таки до сих пор (до 31 июля) разошлось 300 экземпляров. Страна наша в смысле интереса к литературе крайне бедна. Вы и не представляете себе ее рабской зависимости от сугубого материализма. В результате всех наших с женой всяческих страшных трудов у нас нет теперь ни здоровья, ни свободы, ни денег, ни читателей. Если бы в Европе был заключен прочный мир, мы бы устремились во Францию. Я боюсь, что жизнь здесь покажется вам настолько ускоренной, грубой и в смысле заработка безнадежной, что вы затоскуете даже о теперешней Европе. Все эти мечты о лекциях, об издании книг здесь — одна цепь разочарований… В нашем литературном фонде — беспомощность, а вопли со всех сторон. Спектакль в пользу Тэффи дал прибыли 29 сентов — не долларов, а сентов. Кошмар».

Вот, мои милые, вот Вам Америка…»

Как и в сентябрьском письме к Цетлиным, Бунин пытается объяснить свое нежелание ехать в США трудностями, ждущими эмигранта в этой стране. Но сам-то он знал, чего хочет!

«6 мая 41 г., Грас, А. М.

Дорогой Марк Александрович, получил Ваше письмо от 15 апреля, очень благодарю Вас за его сердечность. Телеграфного перевода от Александры Львовны, о котором Вы сообщаете, еще до сих пор нет. Живем мы все хуже и хуже, истинно на пище Св. Антония, но и эта пища становится уже до смешного дорога. Кроме того, пропадаю от налогов — плачу taxe de séjour[54] за всех своих домочадцев, — не выгнать же их на улицу без гроша в кармане! — выплачиваю квартирный налог (почти 2 тысячи) и должен, оказывается, заплатить еще около четырех тысяч налога, причитающегося с хозяйки нашей виллы, уехавшей из Граса еще 30 сент. 39 года: раз, говорят, она уехала и не может платить, платите Вы, Monsieur Bunin[55], из той суммы, которую вы должны ей заплатить за виллу; я отвечаю, что я ей за первый год уже все заплатил и имею на это расписки, а за второй не плачу и не буду платить до окончания войны, не имея на это никакой возможности; но меня не слушают, — мы, говорят, ничего этого знать не хотим и, если не заплатите, будем вас «преследовать». Написал в Виши министру финансов, но навряд ли он меня помилует. Но оставим это — равно как и все то прочее, что я переживаю. На днях умер в Париже В. В. Баратинский[56] — думаю, что от подобных переживаний.

«Темные аллеи» Вы теперь, верно, уже получили от Сергея Николаевича Барсукова, русского американца, известного пианиста, жившего в Cannes (хорошего знакомого Рахманинова) — он уже около двух недель тому назад вылетел из Лиссабона в Нью-Йорк. Второй отдел этой книги кончается рассказом «Натали», но тот текст его, что повез Барсуков, никуда не годится, он почти черновой, и потому я послал Вам 18-го апреля заказным пакетом исправленный текст — с просьбой уничтожить, по получении этого исправленного текста, барсуковский.

Повторяю: эту книгу я послал Вам прежде всего потому, что мне часто приходит в голову: «мало-ли что может со мной случиться, пусть будет один экземпляр моей новой (и, верно, последней) книги в сохранности, в надежных дружеских руках — для потомства!» А на печатание ее теперь, даже частично, я мало надеюсь: ведь Вы и сами еще не уверены, будет ли журнал и сколько времени он просуществует; это раз, а второе то, что опять-таки я Вам уже писал: если журнал и будет, возможно ли мое участие в нем? Вы говорите об этом, как о возможном. Но не ошибаетесь ли Вы, подумали ли об этом серьезно, т. е. не упуская из виду мои обстоятельства? Ведь журнал не альманах.

Словом, я послал Вам книгу и в этом смысле на всякий случай. На всякий случай посылаю Вам и список тех поправок и сокращений, смягчений (ежели окажется в них крайняя необходимость), кои, будьте добры, внести в мои рассказы, если им будет суждено «появиться в свет». (Вы мне писали о строгости нравов у вас, — ужели они, правда, так строги? И даже среди русских читателей? Как же тогда читали у вас «Любовника леди Ч»[57]?) Если что-нибудь напечатаете, молю Вас о редакторской смелости, — если кто будет меня ругать, черт с ним. Но за всем тем поступайте как хотите, не запрашивая меня, если эта смелость будет для Вас невозможна и ответственность будет падать на Вас.

Теперь о нашей поездке. Недели 2 тому назад я получил письмо от 19 марта…»

И дальше Бунин привел текст письма «регионального комитета». И он задавал вопрос: «Что же мне теперь делать? Очень, очень благодарю Вас за Ваши заботы и прошу передать благодарность Александру Федоровичу. Но — как решиться ехать? Доехать, как Вы говорите, мы можем. Но опять, опять: что дальше? Вы пишете: «погибнуть с голоду Вам не дадут». Да, в буквальном смысле слова «погибнуть с голода», может быть, не дадут. Но от нищеты, всяческого мизера, унижений, вечной неопределенности? Месяца два-три будут помогать, заботиться, а дальше бросят, забудут — в этом я твердо уверен. Что-же до заработков, то Вы сами говорите: «будут случайные и небольшие — чтение, продажа книги, рассказа…» Но сколько-же раз буду я читать? В первый год, один раз…, может быть, и во второй еще раз…, а дальше конец. И рассказы, книги я не могу печь без конца — главное-же продавать их. И самое главное: очень уж не молод я, дорогой друг, и Вера Николаевна то же, очень больная и слабая В. Н. Вот даже частность: Вы пишете, что «на первое время предоставят нам комнаты в имении, в 45 милях от Нью-Йорка». А каково в наши годы жить даже «первое время» где-то у чужих людей, из милости, подлаживаясь к чужой жизни — и т. д.!

Короче сказать — ни на что сейчас я не могу решиться… Вчера в газетах «Secretaire d'Etat au ravitail-lement declare; Pour mai et juin, la situation sera tragique[58] даже насчет хлеба».

Да, требуют еще за парижскую квартиру 2900 франков!»

Журнал, о котором спрашивает Бунин, был организован Алдановым и Цетлиным. Он начал выходить в США с 1942 года и получил название «Нового журнала». Сокращенный вариант «Темных аллей» выйдет лишь в 43-м.

И еще: «ни на что сейчас не могу решиться…» Нет, уже решился! * * *

Не зря все-таки мемуаристы дружно утверждают, что «душа нараспашку у него никогда не была».

Если бы Алданов знал, кому отправил Бунин письмо четырьмя днями прежде!

Все началось со случайной встречи ноябрьским вечером тридцать шестого года в Париже. Бунин сидел в большом людном кафе. Вдруг гарсон положил перед ним записку: «Иван, я здесь, хочешь видеть меня? А. Толстой».

Они встретились посреди зала, обнялись, расцеловались. Алексей Николаевич горячо заговорил:

— До каких же пор ты будешь тут сидеть, дожидаясь нищей старости? В Москве тебя с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России… Ты что же, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?

Иван Алексеевич занес на бумагу эту встречу лишь в сорок девятом году, когда готовил свои «Воспоминания», увидавшие свет на следующий год в Париже.

Бунин писал: «…Он сказал, что завтра летит в Лондон, но позвонит мне утром, чтобы условиться о новой встрече, и не позвонил, — «в суматохе!» — и вышла эта встреча нашей последней».

Как Бунин жалел, что не было этого звонка, что не было встречи! Она очень была нужна — и не только для того, чтобы вспомнить «дни золотые» и выпить под пенье «московских цыган» шампанского. Именно тогда, когда мировая слава подняла его на высший гребень, удобнее всего было вернуться на родину.

И вот теперь, 2 мая 1941 года он писал Толстому:

«Вилла Жаннет, Грас[59].

Алексей Николаевич, я в таком ужасном положении, в каком еще никогда не был, — стал совершенно нищ (не по своей вине) и погибаю с голоду вместе с больной Верой Николаевной.

У вас издавали немало моих книг — помоги, пожалуйста, — не лично, конечно: может быть, Ваши государственные и прочие издательства, издававшие меня, заплатят мне за мои книги что-нибудь? Обратись к ним, если сочтешь возможным сделать что-нибудь для человека, все-таки сделавшего кое-что в русской литературе. При всей разности наших политических воззрений, я все-таки всегда был беспристрастен в оценке современных русских писателей, — отнеситесь и вы ко мне в этом смысле беспристрастно, человечно.

Желаю тебе всего доброго. 2 мая 1941 г. Ив. Бунин.

Я написал целую книгу рассказов, но где ж ее теперь издать?»

Это послание долгие годы считалось утерянным. Западные литературоведы дружно высказывали сомнения в его существовании. «Разве это возможно, — говорили они, — чтобы Бунин обратился с письмом к писателю-коммунисту, с которым давно порвал отношения?»

Как видим, послание это — факт[60].

Пока открытка шла к адресату, Иван Алексеевич, верный своей привычке не откладывать важное дело в дальний ящик, отправляет в Москву еще одно письмо — своему давнему другу с Покровки, Н. Д. Телешову. В нем он уже без обиняков, во весь голос заявляет о желании вернуться домой, на Родину:

«…8.V.41.

Дорогой Митрич, довольно давно не писал тебе — лет 20. Ты, верно, теперь очень старенький, — здоров ли? И что Елена Андреевна (жена Телешова. — В. Л.)? Целую ее руку — и тебя — с неизменной любовью. А мы сидим в Grase'e (это возле Cannes), где провели лет 17 (чередуя его с Парижем) — теперь сидим очень плохо. Был я «богат» — теперь, волею судеб, вдруг стал нищ, как Иов. Был «знаменит на весь мир» — теперь никому в мире не нужен — не до меня миру! Вера Николаевна очень болезненна, чему помогает и то, что мы весьма голодны. Я пока пишу — написал недавно целую книгу новых рассказов, но куда ее теперь девать? А ты пишешь?

Твой Ив. Бунин. Я сед, сух, худ, но еще ядовит. Очень хочу домой».

Решительный шаг был сделан. Бунинская жизнь могла резко измениться, если бы… * * *


Скачать книгу "Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953" - Валентин Лавров бесплатно


100
10
Оцени книгу:
0 0
Комментарии
Минимальная длина комментария - 7 знаков.
Книжка.орг » Биографии и мемуары » Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953
Внимание