Теневой Танцор

Глава 20. Следы

Гермиона добралась до подземелий за десять долгих минут; еще три разглядывала знакомый гобелен с единорогами, которые сосредоточенно пощипывали траву и трясли гривами, и пыталась понять, как ее счастливое и умиротворенное настроение снова трансформировалось в смущение и робость.

В первую ночь Грейнджер оказалась в спальне своего профессора случайно, во вторую — осознанно, но неожиданно. Ведь она приходила для разговора, а последние часы перед рассветом провела в его целомудренных объятьях. Но в этот раз все было иначе. Она шла к Северусу, точно зная, что ждет ее в покоях декана, и трепеща от предвкушения. Когда она стала настолько развратной, что перестала смущаться самой мысли о близости и стала ее желать?

Гермиона прошептала: «Драконье сердце», и прямо посредине гобелена возник разрез до самого пола, а края полотен, всколыхнувшись, налетели друг на друга. Протянув ладонь, чтобы убедиться, что пароль растворил стену, Гермиона натолкнулась на руку с той стороны, которая крепко переплела их пальцы и втянула в комнату.

— Я уж думал, ты не придешь, — не давая опомниться и прижимая всем телом к стене, мгновенно появившейся за ее спиной, зашептал ей кто-то на ухо глубоким бархатным баритоном. — Ты заставила меня ждать. Как не стыдно, мисс Грейнджер?

Она знала, кто был этим неизвестным, и не знала одновременно.

Потому что этот горький запах трав и кедра мог принадлежать только Северусу Снейпу, как, впрочем, и сюртук, застегнутый на десяток мелких пуговиц, которые впивались в нежное девичье тело от слишком тесных объятий. И длинные чуткие пальцы зельевара могли принадлежать только одному мужчине на свете, а грудной голос, нашептывающий ей на ухо бессмысленные упреки, был абсолютно точно голосом Северуса Снейпа.

Но это был другой Снейп. Тот, которого она не знала, ведь раньше его руки не скользили так настойчиво по изгибам ее тела, ведь раньше его мягкие чувственные губы не ласкали ее шею так требовательно.

Он снял с Гермионы свитер и медленными, почти ленивыми движениями принялся расстегивать пуговицы на форменной рубашке.

— Каждое удовольствие оставляет свой след, мисс Грейнджер… И я сегодня понял…

На секунду оторвавшись от своего занятия, длинный ловкий палец проник за границу простого бюстгальтера, поглаживая и дразня нежную кожу, срывая с ее губ судорожный вдох, а потом вернулся к пуговицам.

— …что вы не познали всю прелесть нашей близости…

Не позволяя ей опомниться и ответить что-либо, сильные руки крепко обхватили ее талию, приподняли и прижали к шероховатой каменной кладке за спиной, вынуждая Гермиону схватиться за широкие плечи и обвить его торс ногами.

Туман в голове девушки сгущался, поглощая и сомнения, и стыд, и робость, выводя на первый план томительные ощущения и новые желания. Ее тело плавилось от медленных поцелуев, а кожа горела от прикосновения пылающего тела Снейпа. Руки по собственной воле начали борьбу с непослушными пуговицами на сюртуке Северуса, и вскоре на пол к ее свитеру полетел его черный шейный платок, обычно прикрывающий кипенно-белый воротник-стойку.

Снейп хрипло рассмеялся и едва склонил голову, задевая губами ее ключицу. Коснулся языком впадинки на шее и слегка прикусил кожу, тут же заглаживая вину ласковым поглаживанием. И лишь услышав ее тихий восхищенный вздох, пробормотал:

— О, я вижу, что тяга к новым знаниям сильнее вас самой, мисс Грейнджер. Ну что ж, я намерен запечатлеть сегодняшний урок в вашей памяти надолго…

Гольфы и туфли присоединились к остальным вещам на полу, а вскоре туда же отправился и черный сюртук.

Спальня Северуса освещалась лишь несколькими свечами, разгонявшими густую ночную тьму. Игра светотени не позволяла определить, какое выражение застыло в глазах Снейпа до тех пор, пока он не перенес и не уложил ее на кровать, нависнув сверху и опершись на вытянутые руки. Не теряя ни единой секунды, ладошки Гермионы проскользнули под его распахнутую рубашку и принялись гладить мужское тело. Оно не было по-юношески гибким, но, несмотря на кажущуюся худобу, в каждом его дюйме чувствовалась сила. Странно, что Грейнджер раньше не замечала, насколько широкие плечи скрывались под профессорской мантией, не обращала внимания на то, что под десятком пуговиц на сюртуке надежно запечатаны жилистая рельефная грудь и твердые мышцы живота, которые перекатывались под кожей от каждого движения. Он был привлекателен настоящей мужской красотой, той, о которой никогда бы не узнали куклы вроде Лаванды или Паркинсон, потому что их интерес не прошел бы испытания длинным носом и бледной кожей.

Северус издал тихий стон в ответ на несмелые поглаживая Гермионы, а затем несколько долгих мгновений разглядывал ее раскрасневшееся лицо, едва разомкнутые губы, затуманенные глаза под полуприкрытыми веками. В черных глазах не отражалось ни благоговения, ни трепета, ни того восхищения, которыми они светились в первую ночь. В их первую и пока единственную ночь, когда он был самым нежным и чутким мужчиной на свете, изучая ее и прислушиваясь к каждому вздоху.

В эту минуту его глаза передавали лишь бесконечную мглу и невыносимую жажду. Снейп оторвал руку от кровати и коснулся пальцами ее губ, поднимаясь выше по щеке и поглаживая ладонью ее лицо. И этот ласковый жест совершенно не сочетался с тем, как тяжело он дышал и стискивал в кулаке ткань простыни, словно всеми силами заставлял себя не торопиться.

— Ты такая юная… такая невинная… — мягко произнес он, очаровывая и гипнотизируя ее низким голосом, словно решил полностью подчинить Гермиону своей власти: — Но внутри тебя может пылать пламя, которое ты будешь не в силах погасить. Я покажу тебе…

Он резко коснулся ее шеи коротким, жалящим поцелуем.

Ладонь опустилась с лица ниже, обхватывая полушарие груди, прикрытое белой тканью, а потом еще ниже, поглаживая плоский девичий живот и аккуратную впадину пупка. Его настойчивость и сила прикосновений близились к грубости, но не пересекали черту, а лишь вызывали сладостное желание, тягучее, как патока — жажду запретного…

— Я проведу тебя через этот мучительный поток наслаждения, — голос обволакивал, ласкал, искушал. — Вот здесь, прямо под своей нежной кожей, ты будешь умирать от томного и сладострастного греха, Гермиона.

Но Гермиона его почти не слышала. В голове возникла блаженная пустота, словно от заклятья Империус, а все тело превратилось в натянутую струну под напряжением: только коснись — и посыплются искры. Снейп играл с нею, каждым прикосновением приближая к черной бездонной пропасти удовольствия, но не позволяя сорваться.

А он все продолжал околдовывать ее словами, соблазнять, заманивая в ловушку иллюзий:

— Ты ведь хочешь испытать это? Ты хочешь узнать, как далеко я смогу увести тебя за грань?

— Хочу, — прошептала она, словно в полузабытьи, без слов умоляя его прикоснуться, едва сознавая смысл его слов и лишь трепеща каждой клеточкой тела от звука его голоса.

— Тогда скажи, что ты хочешь, — потребовал Снейп, и рука его зарылась в шелковистые локоны на ее затылке.

Зачем? Для чего? Он хотел утвердиться в своих правах? Он хотел научить ее переступать через свое смущение? Или он хотел признания своего мужского магнетизма? А может он хотел узнать, насколько сильна ее внутренняя тяга к запретному плоду? Все что угодно, лишь бы он не останавливался.

Гермиона облизнула пересохшие губы, не заметив, как хищно скользнул взгляд Северуса, провожая кончик розового языка между приоткрытых губ. Его волосы спутались, глаза горели опасным огнем, а на половину лица падали нелепые тени от длинного носа и растрепанных прядей. Но еще никогда Снейп не казался Гермионе красивее, чем сейчас. Хриплым, будто не своим, голосом она ответила:

— Я хочу, чтобы ты научил меня. Покажи мне это наслаждение.

И он низко зарычал, прикасаясь к ее губам, порывисто спускаясь ниже, где смог почти невесомо прикусить выступающий под тонкой тканью бюстгальтера напряженный сосок, и продолжить путь вниз. Северус потянул серую юбку вверх, задирая ее до самой талии и скрываясь за складками ткани, а когда приподнял ее бедра, чтобы стянуть оставшееся белье, девушка едва не задохнулась от острой смеси предвкушения и стыда.

— Северус… — едва слышно, не зная, то ли хочет его остановить, то ли поощрить на смелые действия.

Но он не слушал ее. Минуту за минутой доказывая, что раскаленная лава — это ничто по сравнению с бурлящей в ее жилах кровью, а то, что еще вчера она считала удовольствием — всего лишь краткое содержание фантастического романа, который рассказывал ей Снейп.

Его дыхание обжигало, волосы щекотали нежную кожу, а губы дарили неземное блаженство.

Северус коснулся какой-то невероятно чувствительной точки, и слабый разряд тока пробил Гермиону до основания, заставив содрогнуться и вскрикнуть. В голове не было иных мыслей, кроме требований, чтобы он сделал так еще раз, но девушка не могла вымолвить ни слова, словно язык ее отказывался произносить такие откровенные просьбы.

Но ему были не нужны подсказки. Заметив ее движение, Снейп повторил свой путь снова и снова, доводя ее до состояния, очень похожего на безумие: она замерла на мгновение, а после выгнулась дугой, прижимаясь к горячим губам и разрывая тишину подземелий низким стоном. И весь мир сжался до размеров маленького пульсирующего шара в ее животе, который рос и захватывал все новые и новые части тела, оставляя после себя блаженный трепет.

Она лежала на кровати с закрытыми глазами и медленно возвращалась в реальность. Сумасшедший стук сердца больше не звучал ударами молота в собственных ушах, а само оно больше не грозило разбиться о ребра. И по тому, что перед глазами перестали мелькать разноцветные огоньки, Гермиона поняла, что к ней вернулось зрение, но веки она не разомкнула, наслаждаясь проникающим сквозь них красноватым отсветом.

Матрац рядом с ней прогнулся от веса мужчины, поднявшегося к изголовью кровати. Она хотела повернуться к нему лицо, запечатлеть благодарный поцелуй на губах Северуса, но руки налились свинцовой тяжестью.

— Я справился на «Выше ожидаемого»? — поддразнил Снейп, а Гермиона задалась вопросом, неужели в ее устах эти слова звучали так же провокационно, как в его.

Но сил ответить ему в том же духе у нее не осталось. Девушке казалось, что ее покачивает на мягких волнах, затягивая в огромный водоворот сна. Она лишь издала невнятное: «Ммм…», надеясь, что он сам догадается о скрывающемся под ним «Превосходно».

* * *

Гермиона была прекрасна.

Ее густые спутанные волосы разметались по подушке, белая рубашка была приспущена с плеч, а плиссированная юбка так и осталась смятой на талии. Кто бы мог подумать, что его милую невинную заучку лишит сил один-единственный взрыв удовольствия? И что же с ней будет, когда она узнает, что это далеко не предел? Когда она узнает, что там, за гранью, ее ждет так много сладости, томления и темного наслаждения?

Он остался лежать рядом с ней в тесных брюках, борясь с невыносимым желанием разбудить ее и не позволяя себе этого. Чтобы претворить свой коварный план в жизнь, он был вынужден дать Гермионе короткую передышку.