Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

2. Немецкий милитаризм

Политическую систему новой Германской империи называют милитаризмом. Само по себе наличие сильной армии или флота не является отличительным признаком милитаризма, нужно, чтобы армия занимала главенствующее положение в политической структуре. Даже в мирное время армия доминирует в политической жизни. Подданные должны подчиняться правительству так же, как солдаты должны подчиняться своим командирам. В военном сообществе нет никакой свободы – только послушание и дисциплина[20]. Численность вооруженных сил сама по себе не является определяющим фактором. Некоторые страны Латинской Америки являются милитаристскими, хотя их армии невелики. С другой стороны, Франция и Великобритания в конце XIX в. не были милитаристскими государствами, хотя их сухопутные и морские силы были очень сильны.

Не следует путать милитаризм с деспотизмом, насаждаемым с помощью иностранной армии. Примерами такого рода деспотизма являются правление Австрии в Италии, опиравшееся на австрийскую армию, составленную из неитальянцев, и царское правление в Польше, опиравшееся на русских солдат. Выше уже говорилось, что в 1850-х—1860-х годах аналогичная ситуация сложилась и в Пруссии. Но в Германской империи, возникшей на основе побед под Кёниггрецем и Седаном, положение было совсем иным. Империя не использовала иностранных солдат. Она держалась не на штыках, а на почти единодушном согласии подданных. Нация одобрила систему, а потому и солдаты были надежны. Люди согласились с верховенством «государства», потому что полагали, что такая система справедлива, целесообразна и полезна для них. Некоторые, разумеется, были против, но таких было мало и влияния они не имели[21].

Недостатком системы было монархическое руководство. Наследники Фридриха II не соответствовали уровню стоявших перед ними задач. Вильгельм I нашел в Бисмарке гениального канцлера. Бисмарк был отважным и хорошо образованным человеком, отличным оратором и превосходным стилистом. Он был умелым дипломатом и во всех отношениях превосходил большинство представителей немецкой аристократии. Но ему была свойственна ограниченность. Он был знаком с сельской жизнью, с примитивными методами хозяйствования прусских юнкеров, с патриархальными условиями восточных провинций Пруссии и с придворной жизнью Берлина и Санкт-Петербурга. В Париже он вращался при дворе Наполеона, но не был знаком с интеллектуальной жизнью Франции. Он мало знал о немецкой торговле и промышленности, об умонастроениях бизнесменов и специалистов. Он не сталкивался с людьми из научных, университетских и художественных кругов. Его политическим кредо была старомодная вассальная верность королю. В сентябре 1849 г.{35} он сказал жене: «Не хули короля; мы оба виноваты в этой ошибке. Даже когда он заблуждается и допускает промахи, мы должны отзываться о нем так же, как отзывались бы о своих родителях, потому что мы присягнули на верность и преданность ему и его дому». Такое отношение уместно для королевского мажордома, а не всемогущего премьер-министра великой империи. Бисмарк предвидел беды, которыми грозит народу личность Вильгельма II; у него была возможность изучить характер юного принца. Но, скованный своими понятиями верности и преданности, он ничего не мог сделать, чтобы предотвратить катастрофу.

Сегодня люди несправедливы к Вильгельму II. Да, он оказался не на высоте своих задач. Но он был не хуже большинства его современников. Не его вина, что монархический принцип наследования сделал его императором и королем, и что в качестве императора Германии и короля Пруссии ему пришлось быть самодержцем. Неудача постигла не человека, а систему. Будь Вильгельм II королем Великобритании, у него не было бы возможностей совершить все те серьезные промахи, которых он не смог избежать в качестве короля Пруссии. Пороки системы привели к тому, что лизоблюды, которых он назначал генералами и министрами, оказались некомпетентны. Можно сказать, что Бисмарку и Мольтке тоже не повезло в том, что они были придворными. Хотя молодость победоносного маршала прошла в армии, значительную часть жизни он провел в качестве спутника недомогавшего князя из королевской семьи, который уединенно жил и умер в Риме. У Вильгельма II было много человеческих слабостей, но народную популярность принесли ему как раз те черты, которые отталкивали людей благоразумных. Грубая невежественность в политических вопросах роднила его с большинством подданных, которые были столь же невежественными и полностью разделяли его иллюзии и предрассудки.

В современном государстве наследственная монархия может удовлетворительно работать только в условиях парламентской демократии. Абсолютизм – а тем более замаскированный абсолютизм, прикрытый декоративной конституцией и бессильным парламентом, – требует от правителя качеств, которые не встречаются ни в одном смертном. Вильгельм II потерпел фиаско так же, как Николай II, а еще раньше Бурбоны. Абсолютизм не был отменен; он просто рухнул.

Самодержавие рухнуло не только из-за того, что монархам недоставало умственных способностей. В современном большом государстве самодержавное правление нагружает правителя таким количеством работы, справиться с которым не под силу ни одному человеку. В XVIII в. Фридрих Вильгельм I и Фридрих II еще могли заниматься управлением государством по несколько часов в день. У них оставалось достаточно времени для любимых дел и развлечений. Их наследники оказались не только менее одаренными, но и не столь прилежными людьми. После Фридриха Вильгельма II правили уже не сами короли, а их фавориты. Короля окружало множество дам и господ. Победивший в соперничестве и интригах получал ключевой пост в правительстве, пока его не вытеснял очередной лизоблюд.

Придворная камарилья заправляла и в армии. Фридрих Вильгельм I сам занимался организацией армии. Его преемник лично командовал войсками в важных кампаниях. Их наследники и здесь оказались не на высоте. Они были скверными организаторами и бездарными генералами. Начальник генерального штаба, номинально являвшийся всего лишь помощником короля, фактически стал главнокомандующим. Долгое время этого не замечали. Даже во время войны 1866 г. многие высокопоставленные генералы еще не знали, что приказы, которые им приходится выполнять, исходят не от короля, а от генерала фон Мольтке.

Своими военными успехами Фридрих II во многом был обязан тому факту, что австрийскими, французскими и русскими армиями, с которыми он воевал, командовали не короли, а их генералы. Фридрих сконцентрировал в своих руках всю полноту военных, политических и экономических возможностей своего – сравнительно небольшого, конечно, – королевства. Военачальники противостоявших ему армий обладали весьма ограниченными полномочиями. Их положение было шатким из-за того, что служебные обязанности удерживали их вдалеке от двора и монарха. Пока они находились в армии, соперники плели придворные интриги. Фридрих бросался в отчаянные предприятия, исход которых был никому не ведом. Но ему и не приходилось держать отчет ни перед кем, кроме себя самого. Противостоявшие ему генералы постоянно опасались впасть в немилость у государя. Стремясь разделить ответственность с другими, чтобы иметь оправдание в случае неудачи, они собирали подчиненных генералов на военный совет, чтобы впоследствии можно было прикрыться его решениями. Лучше всего они чувствовали себя, когда получали прямой приказ от монарха, который был подсказан ему либо военным советом, оценивающим ситуацию вдали от места военных действий, либо какими-либо придворными интриганами. Они исполняли такой приказ, даже будучи убеждены в его нецелесообразности. Фридрих превосходно понимал выгоды, создаваемые тем, что вся полнота ответственности ложится на одного военачальника. Он никогда не созывал военных советов и под страхом смерти запрещал созывать их своим генералам. На военных советах, говаривал он, перевес всегда на стороне самых пассивных; там бал правит страх, такова реальность[22]. Эта доктрина, как и все суждения короля Фридриха, стали догмой для прусской армии. Старик Мольтке пришел в ярость, услышав, что король Вильгельм созвал военный совет для выработки плана действий. Король, заявил он, должен выслушивать предложения своего начальника штаба и затем принимать решения; так у нас заведено.

На практике этот принцип делал абсолютной власть начальника генерального штаба, которого, разумеется, назначал король. Не Вильгельм I, а Гельмут фон Мольтке командовал армиями в кампаниях 1866 и 1870–1871 гг. Вильгельм II любил говорить, что в случае войны он лично будет командовать армиями и что начальник штаба нужен ему только в мирное время. Но когда разразилась Первая мировая война, об этой похвальбе позабыли. К поражению на Марне армию привел племянник Гельмута фон Мольтке{36}, придворный, не имевший ни способностей, ни знаний в военной области, робкий и нерешительный, болезненный и нервический адепт сомнительного теософа Рудольфа Штейнера; на этом его военная карьера завершилась. Военный министр Эрик фон Фалькенхайн нашел ему замену, и пребывавший в апатии кайзер дал согласие. Вскоре Людендорф начал интриговать против Фалькенхайна. Умно организованная интрига заставила императора в 1916 г. заменить Фалькенхайна на Гинденбурга. Но теперь настоящим главнокомандующим был уже Людендорф, номинально являвшийся лишь первым заместителем Гинденбурга.

Немецкий народ, слепо уверовавший в доктрину милитаризма, не понял, что поражение потерпела система. Люди говорили: нам недоставало «только» подходящего человека. Вот если бы Шлиффен не умер так рано! Возникла легенда о покойном начальнике генерального штаба. Некомпетентные преемники не сумели реализовать его разумный план. Вот если бы на Марне оказались два армейских корпуса, которые Мольтке без толку отправил на русский фронт! Естественно, рейхстаг тоже сочли виновным. Никто не упоминал тот факт, что парламент никогда не делал решительных попыток воспротивиться решениям правительства по военным вопросам. В частности, козлом отпущения был сделан подполковник Хенча{37}. Утверждали, что этот офицер превысил свои полномочия, возможно, даже был предателем. Но если и в самом деле Хенч несет ответственность за приказ об отступлении, тогда его стоит назвать человеком, который спас немецкую армию от уничтожения в результате окружения ее правого крыла. Не представляет особого труда опровергнуть россказни о том, что если б не вмешательство Хенча, немцы могли бы победить на Марне.

Нет сомнения, что руководители германской армии и флота оказались не на высоте своих задач. Но в промахах, совершенных генералами и адмиралами (а также министрами и дипломатами), нужно винить систему. Система, которая ставит некомпетентных людей на высшие должности, – это плохая система. Нам не дано знать, сумел бы Шлиффен добиться большего успеха; умерев до начала войны, он не имел возможности командовать войсками. Но одно несомненно: во главе «парламентских армий» Франции и Великобритании стояли командиры, которые привели их к победе. Армии короля Пруссии не повезло.