Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

1. Контроль над вооружениями

Было бы иллюзией считать, что сегодня какая-либо из стран готова отказаться от протекционизма. Поскольку правящие партии предпочитают политику государственного регулирования экономики и национального планирования, они не могут ликвидировать возведенные их странами торговые барьеры. Так что побудительные мотивы для войн и завоеваний не исчезнут. Каждому народу придется быть готовым к отражению агрессии. Единственным средством избежать войны будет готовность к войне. Вновь станет верна старая поговорка – Si vis pacem para bellum{129}.

Но даже устранение торговых барьеров не станет гарантией мира, если одновременно не будут упразднены миграционные барьеры. Сравнительно перенаселенные страны вряд ли станут терпеть положение дел, увековечивающее их низкий уровень жизни. С другой стороны, очевидно, что ни одна страна не может, не рискуя собственной независимостью, открыть границы для граждан тоталитарных стран, нацеленных на завоевания. Таким образом, мы вынуждены признать, что в настоящих условиях никакие проекты не в состоянии устранить глубинные причины войн. Перспективы установления более мирных международных отношений в послевоенный период не особенно радужны.

Весьма сомнительно даже, стоит ли после поражения Германии заключать с ней мирный договор. За последние 30 лет произошли существенные перемены. Международные договоры вообще, и особенно мирные договоры, перестали быть тем, чем были в прошлом. И в этом повинны не только немцы, которые бахвалились тем, что договоры – не более чем клочки бумаги. Часть вины лежит в том числе и на союзниках.

Одним из грубейших промахов Союзных держав в 1919 г. была неуклюжесть, проявленная в организации мирных переговоров. Столетиями переговоры о мире велись так, как подобает джентльменам. Представители обеих сторон, победившей и побежденной, встречались как цивилизованные люди, которым нужно переговорить о делах. Победитель не унижал и не оскорблял побежденного; с ним обращались как с джентльменом и с равным. Взаимные проблемы обсуждали вежливо и спокойно. Этого требовали устоявшиеся нормы и ритуалы дипломатии.

Союзные державы нарушили эту традицию. Им доставляло удовольствие проявлять оскорбительное высокомерие по отношению к представителям Германии. Их поселили практически как арестантов: часовые у дверей, никто не имеет права покидать помещение. Их, как пленников, доставили с железнодорожной станции в выделенные для проживания помещения, а оттуда в зал заседаний, а потом точно так же обратно. Когда немцы вошли в зал заседаний, представители держав-победительниц ответили на их приветствие открытым презрением. И никаких разговоров между представителями победителей и побежденных. Немцам вручили проект договора и попросили к определенной дате вернуть ответ в письменном виде.

Непростительное поведение. Если союзники решили порвать с давней традицией международного права, в соответствии с которой обсуждение происходит в устной форме, им следовало заранее уведомить об этом правительство Германии. Тогда немцы могли бы не присылать делегацию, в которую входили видные государственные деятели. Для процедуры, избранной союзниками, немцы могли бы ограничиться присылкой офицера связи. Но преемники Талейрана и Дизраели желали сполна насладиться триумфом.

Однако даже если союзники вели бы себя вежливее, содержание Версальского договора было бы примерно таким же. Когда война заканчивается решительной победой одной стороны, мирный договор всегда диктуется победителем. Побежденные соглашаются на условия, которых не приняли бы ни при каких иных обстоятельствах. Мирный договор – это всегда принуждение. Потерпевшая поражение сторона уступает, потому что не в силах продолжать борьбу. Суд может аннулировать договор между гражданами, если одна из сторон в состоянии доказать, что вынуждена была подписать его под давлением. Но идеи гражданского права не приложимы к договорам между суверенными государствами. Здесь пока еще господствует право силы.

Немецкая пропаганда запуталась в столь очевидных вопросах. Немецкие националисты выдвигали тезис, что Версальский договор ничтожен, потому что был навязан силой, а не добровольно принят Германией. Отказ от Эльзаса и Лотарингии, польских областей и северного Шлезвига не имеет законной силы, потому что Германия вынуждена была принять эти условия. Но они демонстрировали непоследовательность, не применяя тот же аргумент к договорам, по которым Пруссия после 1740 г. приобрела Силезию, Западную Пруссию, Познань, Саксонию, Рейнскую область, Вестфалию и Шлезвиг-Гольштейн. Они не стали упоминать тот факт, что Пруссия безо всяких договоров завоевала и присоединила королевство Ганновер, курфюршество Гессен, герцогство Нассау и республику Франкфурт. Из 12 земель, которые в 1914 г. составляли прусское королевство, девять были добыты в победоносных войнах в 1740–1866 гг. Да и Франция в 1871 г. уступила рейху Эльзас и Лотарингию отнюдь не по доброй воле.

Но с националистами спорить бессмысленно. Немцы искренне убеждены, что когда они применяют насилие по отношению к другим народам, это честно и справедливо, но такое же насилие по отношению к ним – преступление. Они никогда не смирятся с мирным договором, не удовлетворяющим аппетит к новым территориям. Никакой надлежащим образом подписанный мирный договор не помешает им предпринять еще одну военную агрессию. Не стоит ждать, что немецкие националисты подчинятся статьям какого бы то ни было договора, если им покажется, что созрели выгодные условия для очередного нападения.

Новая война неизбежна, если антигитлеровская коалиция не сумеет утвердить мировой порядок, который не допустит перевооружения немцев и их союзников. Пока существует экономический национализм, союзникам придется денно и нощно охранять свои границы.

Союз держав-победительниц должен стать постоянным. Германию, Италию и Японию необходимо разоружить. Следует лишить их права иметь армию, военно-морские и военно-воздушные силы. Можно разрешить только небольшие полицейские силы, вооруженные лишь стрелковым оружием. Недопустимо производство любых видов оружия. Стрелковое оружие и боеприпасы для полицейских сил должны предоставляться из арсеналов стран-союзников. Следует запретить развитие авиации и авиастроения в странах-агрессорах. Коммерческой авиацией на территории их стран должны управлять иностранные компании, использующие иностранные самолеты и иностранных пилотов. Но главным средством предотвращения перевооружения этих стран должен стать прямой контроль импорта силами стран антигитлеровской коалиции. Нельзя разрешать импорт странам-агрессорам, если они возобновят производство вооружений или попытаются накапливать запасы сырья. Такой контроль нетрудно организовать. Если какая-либо страна под предлогом своего нейтралитета устранится от безоговорочного сотрудничества в этом вопросе, против нее необходимо применить те же методы.

Никакое производство эрзаца{130} не может подорвать эффективность этого плана. Но если система контроля перестанет быть действенной из-за изменения технологических возможностей, нетрудно добиться повиновения: запрет на импорт любых видов продовольствия – весьма эффективное оружие.

Конечно, в таком решении проблемы мало радости, но оно единственное обещает быть достаточно действенным, если только страны-победители сохранят свой союз и после войны.

Неверно рассматривать одностороннее разоружение как несправедливость по отношению к побежденным. Если они не планируют новой агрессии, то им и не нужно оружие. А если они мечтают о новой войне и не смогут ее начать из-за отсутствия оружия, одностороннее разоружение окажет им не меньшую услугу, чем странам-победительницам. Даже при отсутствии возможностей для нападения на другие страны их независимость и право на самоуправление не будут нарушены.

Нужно видеть реальность такой, как она есть, а не какой нам хотелось бы ее видеть. Если эта война не приведет к тому, что немцы навсегда будут лишены возможности начать новую войну, они рано или поздно попытаются разжечь новый конфликт. Поскольку страны-победительницы не дадут им того, что они хотят, – мирового господства, они не откажутся от планов агрессии до тех пор, пока сохранятся два главных стратегических преимущества – большая численность населения и компактность территории. Тогда нацизм возродится в новой форме и под новым именем.

Мирный договор должен предусмотреть наказание нацистов, виновных в пытках и убийствах невинных. Нужно заставить немецкий народ заплатить компенсацию за грабежи, осуществленные их вождями и бандитами. Это не воскресит убитых. По прошествии стольких лет невозможно дать каждому справедливую компенсацию. Но чрезвычайно важно заставить немцев ответить за все, что они натворили. Было бы абсурдом оставить без наказания все их зверства. Нацисты воспримут это как успех и оправдание собственного поведения. Они подумают: «В конце концов, мы достигли хотя бы частичного успеха; мы уменьшили население и богатство «низших» рас; основные тяготы войны легли на них, а не на нас». Будет позором, если немцы меньше пострадают от последствий собственной агрессии, чем те, на кого они напали.

Пакт Келлога{131} объявил войну вне закона. Германия, Италия, Япония, Венгрия и Румыния подписали этот документ. Если в этом договоре был хоть какой-то смысл, то он заключается в том, что агрессоры виновны в совершении незаконного деяния и должны нести за это ответственность. Те граждане этих стран, которые не выступили открыто против диктаторов, не могут ссылаться на свою невиновность.

Все стремления к достижению прочного мира останутся тщетными, пока будет царить фальшивый культ героев, и жалость к поверженному агрессору будет сильнее, чем к его жертвам. Культ Наполеона I, носивший почти всеобщий характер в Европе XIX в., представлял собой вызов здравому смыслу. Его вторжение в Испанию и Россию – непростительные ошибки; он не был страдальцем; в ссылке на острове св. Елены он наслаждался бесконечно большим комфортом, чем многие тысячи людей, искалеченные по его воле. Просто возмутительно, что избежали наказания виновные в нарушении нейтралитета Бельгии в 1914 г. Позднее это послужило им оправданием для пренебрежительного отзыва о договорах как о бесполезных клочках бумаги. Серьезной ошибкой было отношение публики – французской и бельгийской – к вопросу о выплате Германией репараций. Это послужило стимулом для немецкого национализма. В будущем нужно избежать подобных промахов.