Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

3. Немецкий национализм в этатистском мире

Немецкий национализм отличался от своих европейских аналогов только верой в то, что немцы – самый сильный народ в Европе. Пангерманизм и продолживший его дело нацизм представляют собой особый случай лишь в том отношении, что это национализм самой многонаселенной и сильной страны, которая не желает смириться с тем, что зависит от импорта сырья и продовольствия.

Немецкий национализм не выступает проявлением врожденной тевтонской жестокости или склонности к хулиганству. Он не является результатом особой крови или наследственности. Это не возврат правнуков к умонастроению своих предков, викингов: немцы не являются потомками викингов. Предками современных немцев были германские племена (не участвовавшие в набегах, нанесших последний удар античной цивилизации), славянские и балтские племена на северо-востоке и кельтские аборигены в Альпах. В жилах современных немцев немецкой «крови» меньше половины. Национализм скандинавов, истинных потомков викингов, совершенно иного рода и политические методы у них отличаются от немецких. Неизвестно, взяли бы шведы в нашу националистическую эпоху на вооружение методы нацистов, будь они столь же многочисленны, как сегодняшние немцы. Но совершенно определенно, что если бы немцев на земле было столько же, сколько шведов, они не заразились бы идеей завоевания мира. Немцы не изобрели ни интервенционизм, ни этатизм, неизбежно приводящие к национализму. Они ввезли эти доктрины из-за рубежа. Даже басню об арийцах, это самое заметное украшение немецкого шовинизма, изобрели не они.

Нетрудно продемонстрировать фундаментальные ошибки, заблуждения и алогизмы немецкого национализма, если встать на твердую основу научной праксиологии и экономической теории и вытекающей из них практической философии либерализма. Но этатисты, пытающиеся опровергнуть основные утверждения пангерманизма и нацизма, совершенно беспомощны. Единственное последовательное возражение против доктрины немецкого национализма, которое они могут выдвинуть, состоит в том, что немцы ошибались, полагая, что могут подчинить себе весь мир. Их единственное оружие против нацизма – это вооруженный отпор.

Отвергая немецкий национализм на том основании, что тот призывает к принуждению, этатист ведет себя непоследовательно. Государство всегда означает принуждение. Но если либерализм стремится максимально сузить сферу применения сдерживания и принуждения, то этатисты эти ограничения не признают. Для этатизма насилие – важнейший, по сути дела, единственный инструмент политики. Этатист считает приемлемым, что правительство Атлантиды использует вооруженных людей, т. е. офицеров таможенной и иммиграционной службы, чтобы помешать гражданам Туле сбывать свои товары на рынках Атлантиды или самим поработать на ее заводах. Но в этом случае у нас не оказывается логичных аргументов против планов правительства Туле сокрушить вооруженные силы Атлантиды и, таким образом, прекратить причинение ущерба гражданам Туле. И вот тогда у жителей Атлантиды остается единственный действенный аргумент – разгромить агрессора.

В этом существенном вопросе легко разобраться, если сравнить социальный смысл частной собственности и территориального суверенитета. И частная собственность, и территориальный суверенитет могут быть прослежены до некоего момента в прошлом, когда некто стал владельцем ничейной собственности или земли, либо силой отнял что-либо у предшественника, который получил титул собственности над ничейным имуществом. Никаких иных источников собственности закон и право не знают. Предположение о «легитимном» начале – это противоречие или абсурд. Сложившееся состояние дел обретает легитимность только в силу признания его другими людьми. Законность заключается лишь в общем согласии, что в дальнейшем случайное приобретение или насильственное завладение собственностью терпимы быть не могут. Люди договариваются, что во имя мира, безопасности и прогресса в будущем собственность может переходить из рук в руки только в результате добровольного обмена между сторонами, непосредственно участвующими в сделке.

Такая договоренность, разумеется, включает признание всех происходивших в прошлом актов приобретения собственности, в том числе насильственных захватов. По сути, это декларация о том, что существующее распределение собственности, сколь бы произвольным образом оно ни возникло, должно уважаться как законное. Альтернативы не существует. Попытка установить справедливость посредством экспроприации всей собственности и полного перераспределения ведет к бесконечным войнам.

Тот факт, что с помощью юридической логики можно проследить возникновение любой собственности из акта произвольного присвоения или насильственного захвата, в условиях рыночного общества теряет свою значимость. В рыночном обществе собственность утрачивает связь с возникновением собственности в далеком прошлом. Давние события, скрытые во тьме первобытной истории человечества, потеряли значение для нашей жизни. Потому что в свободном рыночном обществе потребитель, ежедневно принимая решение купить или воздержаться от покупки, тем самым решает, кто должен быть собственником и чем он должен владеть. Работа рынка ежедневно заново перераспределяет собственность на средства производства в пользу тех, кто знает, как их использовать на благо потребителя наилучшим образом. Только в чисто формальном и правовом смысле владельцы могут рассматриваться как преемники тех, кто присвоил или захватил. В сущности же, они являются мандатариями потребителей, которых законы рынка обязывают служить потребностям или прихотям потребителей. Рынок – это демократия. Капитализм – это торжество самоопределения потребителей. М-р Форд богаче м-ра Х, потому что лучше умеет угодить потребителям.

Но в случае с территориальным суверенитетом все иначе. Здесь до сих пор имеет значение тот факт, что в далеком прошлом монгольское племя заняло Тибет. Если однажды в Тибете обнаружат ценные ресурсы, способные изменить к лучшему жизнь каждого человека на Земле, то возможность использовать это сокровище на благо мира будет зависеть от решения далай-ламы. Он верховный владыка этой страны; его суверенное право, установленное тысячи лет назад в результате кровавого завоевания, до сих пор остается высшим и исключительным. И столь неудовлетворительное положение может быть изменено только путем применения силы, войны. Поэтому война неизбежна; она есть ultima ratio{78}; и пока люди не обратятся к принципам либерализма, война останется единственным средством разрешения подобных конфликтов. Именно для того, чтобы сделать войны ненужными, либерализм рекомендует политику laissez faire, laissez passer, которая сделает политические границы безвредными. Либеральное правление в Тибете не станет никому препятствовать в попытках наилучшим образом использовать ресурсы страны. Чтобы избавиться от войн, нужно ликвидировать их причины. Необходимо свести деятельность правительства к охране жизни, здоровья и частной собственности, иными словами, к поддержанию функционирования рынка. Суверенитет не должен использоваться для нанесения ущерба кому бы то ни было, будь то гражданин страны или иностранец. В мире этатизма суверенитет ведет к катастрофическим последствиям. Каждое суверенное правительство располагает властью использовать свой аппарат сдерживания и принуждения для причинения вреда своим гражданам и иностранцам. Жандармы Атлантиды творят насилие по отношению к гражданам Туле. Туле мобилизует армию, чтобы напасть на Атлантиду. Каждая из стран называет другую агрессором. В Атлантиде говорят: «Это наша страна; на ее территории мы вольны делать что угодно; вы, в Туле, не имеете права вмешиваться». Из Туле отвечают: «Никаких прав нет у вас; когда-то вы завоевали эту страну; теперь вы используете свой территориальный суверенитет для дискриминации наших граждан; но мы достаточно сильны, чтобы силой оружия лишить вас этой возможности».

В подобной ситуации остается лишь одно средство предотвращения войны: быть настолько сильным, чтобы никто не отважился на вас напасть.