Тень во времени

Глава 14. Битва у Сайгурского моста

Георг смотрел вниз, на толпу визжащих горцев, прикидывая, сколько продержится его отряд. Войско Макса оказалось умелым, хотя дисциплиной не отличалось. Каждый клан действовал обособленно, Макс просто не мешал им бегать в атаку как вздумается.

Они два дня пытались взять мост: Макс без устали посылал воинов вперёд под градом стрел, наутро сменяя их свежими силами. Три тысячи человек от пяти кланов атаковали по очереди. Змеи тоже несли немалые потери. Учитывая, что в Астгарде имелось около тысячи трёхсот воинов, силы были неравны.

К вечеру воинственный вой, как обычно, стих, костры засияли во тьме. Георг, сидя за почти пустым столом, насвистывал мелодию и раздумывал, как выбраться из ловушки. К сожалению, союзники, которые могли бы ударить Максу в спину, не давали о себе знать – вероятно, ждали, чем дело кончится.

Холода усиливались, люди роптали. Георг подозревал, что дело не только в войне. Макса они знали, он же для них чужак. Барон редко оказывался в такой безнадёжной ситуации. Особенно злило то, что слова Макса подтвердили его подозрения: в стране назревало что-то серьёзное. Макс метил на трон Сканналии, но не он стоял за событиями. Он слишком импульсивен и не способен на хладнокровный план. И Макс торопился: даже сейчас вместо того, чтобы обойти озеро и ударить в тыл, он предпочитал терять людей в схватке.

– Вам нравится эта песня, господин барон? – обратился к нему старик, тоже сидевший за столом. Он выглядел лет на восемьдесят, а то и на все сто, его глаза навыкате смотрели цепко в чужие души, хотя разглядеть лица не могли: старик был слеп. Впрочем, слышал он отменно. Его звали Пурин Пучеглазый.

– Так нравится? – повторил старик.

Георг, сам не замечая, постоянно насвистывал мелодию, которую Макс исполнял во время их разговора. Прилипла, что б ей, даже заснуть не даёт.

– А что это за песня? – Георг спросил больше чтобы отвлечься, чем услышать ответ.

– О любви и смерти. – Георг нахмурился: о смерти думать не хотелось. Он надеялся, что мелодия отвяжется, если послушать её целиком.

– Можешь её исполнить? – Георг с отвращением посмотрел на пустую тарелку из-под жареной с травами форели. Как же ему надоела рыба! Но, увы, это единственная доступная еда.

Пурин подошёл к стене и снял лютню – такую использовал Макс, вспомнил Георг, когда ещё был обычным мальчишкой: дерзким, порывистым и самоуверенным, как многие в его семье. Теперь семья разрушена, кланы воюют за рудники и территории, эктариане идут против сторонников язычества, хотя недавно они вполне себе сосуществовали в мире.

Старик запел немного надтреснутым голосом песню про юного ученика алхимика, который безответно влюбился в девушку. В надежде притянусь к себе её душу и любовь юноша создал зеркало и подарил ей. Однако девушка не полюбила юношу, а утратила душу навсегда – зеркало затянуло её внутрь холодного и туманного мира. Тело осталось живым, но неспособным ни на какие чувства.

Георг едва понимал некоторые слова, будто выхваченные из далёкого прошлого и утратившие смысл в настоящем. Красивая мелодия подчёркивала ритм песни, он невольно по примеру Макса отбивал такт пальцами на столе, слушая, как юный ученик осознал, к чему привело его чародейство:

Губы хладные он поцелуем согрел,

Обнимая её без конца,

Но на страсть он ответ получить не сумел,

Будто куклою стала она.

И тогда он ошибку исправить решил:

Ей в пустые глядя глаза,

Он своими руками её задушил

И вскоре сошёл с ума.

– Вам понравилось, господин барон? – спросил старик, поднимаясь и кладя инструмент на место.

– Красивая сказка, – заметил Георг.

– Вы правы, это лишь сказка, но в любой сказке есть зерно истины, – голос Пурина казался далёким. – Чувствуете что-нибудь необычное?

– Голова закружилась, – Георг осмотрелся. Может, печка дымит?

– Это дым чаросы, которую называют травой чародеев. Дым проникает вон оттуда, – старик указал на сарай за окном – хилую постройку с соломенной крышей, напоминающей купол. Было темно, сквозь стенки сарая сочился свет.

– Что это за трава?

– Она растёт в глубоких расщелинах Серебряных гор и способна направить наши чувства в нужное русло, как мечтал ученик в той песне. Стебель чаросы ядовит, зато дым мы используем накануне битв и чтобы приготовиться к смерти.

– Как так? – удивился Георг. Он не слышал о таких обрядах.

– Эктариане не принимают обычаев наших предков, но мы не всегда можем отказаться от них. Среди нас есть те, кому не хватает уверенности и храбрости. Дабы испросить у богов эти качества, мы бросаем в огонь эту траву и молимся о ниспослании их нам. Она помогает человеку заглянуть внутрь себя, отыскать там недостающее. На войне мы ищем смелость, в мирное время – покой, избавление от горестей и боли. Кто-то нуждается в надежде, кому-то хочется быть уверенным и властным. Каждому своё.

– Я думал, вы против старых обычаев, – Георг считал, что все сторонники древних скантов сейчас воюют за Макса.

– Не всё так просто даже в суровых горах, далёких от политики. Кланы, семьи, отдельные люди – у всех свои интересы. Мы, дети Солнца, за мир в Рургарде и в Сканналии. Это не значит, что у нас нет претензий к королю и вам, господин барон. Когда эктариане убивают язычников, это для нас как если бы двуликий Белчерог разделился надвое, и одна половина убила другую, всё равно что Солнце, убивающее Луну. Вода может погасить огонь или огонь – испарить воду, но лишь на время, да и куда мы без огня или воды? Любая стихия важна для мироздания, зачем же делить веру на кусочки и изгонять богов? Для каждого есть место в общем доме.

Нечто подобное не раз приходило Георгу в голову, когда он видел, как режут друг друга эктариане и зарианцы.

– Но сейчас вы на моей стороне? – немного вопросительно сказал Георг. – А я пришёл воевать.

– Просто настало время выбора более важного, чем вера одного человека. Мэйдингоры поддерживали мир, охраняли традиции, договаривались с властями. Макс хочет быстрых и громких побед, крови и власти для себя. Возможно, он стал бы неплохим вождём, но для этого требуется время, а он торопится, у него плохие советчики. Он полагает, что время – это часы и дни, забывая о годах и десятилетиях. Видит Бог, нам с трудом удалось выжить при Валамире и Ярвисе, так зачем нам новая война?

– Но почему ты мне говоришь об этом? Не боишься, что я последую примеру Ярвиса?

– Вы, господин барон, не из тех, кто ради веры станет жечь людей. Вы ведь не верите ни в тех богов, ни в этих, верно? Что вам за дело, во что верим мы?

Георг с удивлением посмотрел на Пурина. В Нортхеде его за глаза называли безбожником. Он достаточно убедительно делал вид, будто это не так: поддерживал верующих у себя в поместье, преследовал эктариан во времена Айвариха, зарианцев и язычников при Дайрусе, так и не признавшись даже себе, что не видит пользы разделять людей по такому принципу. Вера – удобный инструмент попов и королей, позволяющий держать людей в подчинении. Так он всегда считал и ни разу не усомнился в этом подходе.

– Для слепого ты слишком много видишь, – усмехнулся Георг. – Ты когда-нибудь ошибался?

– Время рано или поздно подтверждает мои слова, – старик тоже улыбнулся.

– Могу я посмотреть, что там происходит? – Георг указал рукой на сарай и тут же мысленно пнул себя за идиотизм: как слепой должен увидеть его знак? Георг открыл было рот, но Пурин кивнул:

– Надеюсь, вы обретёте там то, чего вам не хватает.

– Что это, по-твоему?

– Вера. Пожалуй, вы можете попросить об этом.

– Думаешь, трава заставит меня поверить в ваших богов или пойти в церковь?

– Вера – это не боги и их служители, господин барон. Вера – это стремление найти свой путь среди узких и кривых тропинок, петляющих во тьме и тумане. Вера придаёт сил и смелости совершить то, над чем будут смеяться ваши друзья спокойными вечерами, попивая охлаждённое слугами вино. Вера – свет, к которому ты стремишься вопреки здравому смыслу и жизненному опыту. Вера – это смерть, которую ты не замечаешь, потому что смотришь гораздо дальше.

Старик уставился прямо на него слепыми глазами. Георг слегка вздрогнул. Он попробовал представить, как слушает подобные речи у себя дома в Нортхеде, и не смог. Он бы попросту выгнал этого философа, однако тут, в «замке», который напоминал склеп среди древних камней, Георг не находил слов. Ему стало так холодно, что он потянулся за соболиным плащом.

– Вы идите, господин барон, туда допускают лишь тех, кто ищет, я же давно ничего не ищу. – Пурин улёгся на лавку. – Я подожду вас здесь.

«Зачем?» – хотел спросить Георг, но промолчал и вышел в темноту, где таинственно светились стенки сарая, звёзды и луна.

Дверь сарая громко скрипнула, когда он её открыл. Никто не оглянулся. Полдюжины горцев стояли вокруг костра, какой-то мужчина, закутанный в грязную шкуру, с извивающейся змеёй в руках, заунывно тянул непривычную для слуха мелодию, время от времени выкрикивая что-то на древнем наречии, которого Георг почти не понимал. Остальные внимали, не сводя глаз с костра. Что они там видели? Георг осторожно присоединился к кругу, держась немного в стороне. Подобные обряды были немыслимы в Сканналии, хотя в Рургарде встречались и эктарианские священники, и жрецы – иногда обе роли исполнял один человек.

Огонь вспыхнул, когда жрец племени бросил туда щепотку порошка. Георг присмотрелся: синевато-сизый дым курился вверх, повинуясь неизвестной тяге, затем рассеивался по пространству приземистого сарая. Георг ощутил прикосновение к разуму – до странности знакомое прикосновение. Дым словно проник в его мозг, слегка щекоча нервы. Георг попытался вспомнить, откуда он знает это ощущение – разум отказывался служить. Голова сначала запульсировала от боли, потом прояснилась. Цвета стали ярче, запахи острее, холод сильнее. Голос жреца раздавался где-то вдалеке.

Воины – все они сегодня участвовали в бою – закрыли глаза и подняли руки, вдыхая дым. Было в этом нечто притягательное. Георг, чтобы не выделяться, последовал их примеру. Дым глубже проник в лёгкие, Георг увидел тёмные образы так близко, что отшатнулся. Разум отказывался верить, что здесь, в сотне миль от Нортхеда и спустя четыре года после смерти, стоит Катрейна. Или нет, это Ванда смотрит на него с ненавистью и говорит, что не простит ему смерть Макса. Сам Макс стоял рядом с ней, постепенно превращаясь в высохший скелет. Георг попытался стряхнуть наваждение и уйти, но руки и ноги не повиновались. Один из воинов рухнул на землю, схватился за голову и закричал – никто ему не помог. Потом возникли умирающий в тюрьме под пытками Энгус, принц Кэйрон с отрубленной головой в короне, Дорин Килмах в виде собственного портрета, исчезающего в языках пламени, снова Ванда бледная как смерть, с открытыми безжизненными глазами…

Георг очнулся на рассвете. Голова гудела, руки окоченели без перчаток. Все ушли, от костра остался чёрный след, предрассветный воздух казался свежим.

– Нашли то, что искали? – спокойно поинтересовался Пурин со своей лавки, когда Георг с трудом добрался до комнаты.