Золото Плевны. Золото Сербии

8.1

Я сделал первую затяжку, блаженно щурясь от едкого дыма, наблюдая сквозь полузакрытые веки за быстрыми движениями служанки. По мне, так слишком суетилась и громко стучала половником о тарелку, да и столовые приборы расставила неправильно, но какая ладная фигурка, и как старается. Лечение у доктора шло с каждым днем на пользу. Раны заживали. Более железками доктор в тело не лазил. Остались только внезапные головные боли. Сейчас голова не болела постоянно, но приступы налетали внезапно, совершенно обездвиживая меня. Доктор признался, что здесь он беспомощен, только время излечит или ослабит последствия контузии. Оставалось верить ему и ждать.

Вчера вечером доктор намекнул, что необходимости круглосуточно занимать его кабинет абсолютно нет. Достаточно показываться ему раз в неделю.

Хозяйка имения хоть и выразила желание посмотреть на француза, но тоже не испытывает восторга от пребывания чужих военных, и доктор передал примерные ее слова:

– У меня мирное имение, а не военный госпиталь. Мне приятно, что известность ваша, месье Дылчев, столь велика, но в такое время я не хочу подвергать опасности свою дочь и имущество. Ваш долг требует оказания помощи всем страждущим, но я подобным долгом не связана. Имею только долг материнский и хозяйский.

Известие меня неприятно огорчило:

– Мэтр, в чем же я предстану перед нашей хозяюшкой, не в чужом же дезабилье ей представляться.

– Совершенно не беспокойтесь, шевалье. По законам восточного гостеприимства вам будет предоставлено все, в чем нуждаетесь.

Настроение улучшилось. Какая-то перспектива, а то только длинные разговоры по вечерам с доктором под стакан дрянного бренди да ожидание появления Миколы изрядно утомили однообразием. Знал, что казак где-то рядом, и все же излишне сильно беспокоился, находясь в таком близком соседстве с турецкими солдатами и неясности дальнейшей своей судьбы.

Да только куда я с одним серебряным рублем и трофейной турецкой шашкой? Надо бы послать за казаком, поторопить да откланиваться, а то как бы не пришлось плотно знакомиться с хозяевами имения и погружаться в новые витки вранья.

Рука машинально разогнала сизый дым, вычерчивая в воздухе черной сожженной спичкой замысловатые фигуры. Иванка сразу среагировала, резко обернувшись. Заботливо поднесла пепельницу. Забрал медное блюдечко, слегка улыбнувшись добродушно, заметив, как белые пальчики мелко подрагивают. Не мог ничего с собой поделать – девка мне нравилась. Изголодавшийся по женской ласке выздоравливающий молодой организм требовал свое. Вздрогнула, когда пальцы случайно встретились. Потупила глаза, стала медленно наливаться румянцем. По открытой шее пошли красные пятна. Замерла, словно ожидая чего-то. Пауза стала затягиваться.

– Обедать, – подбодрил я болгарку, – еда. Вкусно.

– Вкусно, – пробормотала Иванка, смущенно улыбаясь, и снова засуетилась, повторяя традиционный ритуал: рушник на колени, столик, тарелка. Сегодня был гуляш, и пах он травками и неизвестными специями. Почти холодное блюдо возбудило во мне сильный аппетит. Выздоравливаю. Первый признак. Теперь и сам чувствую.

Девушка опустилась на пол возле кровати. Подперла голову руками. С каким-то нескрываемым восторгом смотрела на то, как я ем. К такому обожанию я не привык. В домах русских дворян детей воспитывали по-спартански. Потом в кадетке и сразу в юнкерском училище в рот никто не заглядывал.

– Вкусно, – пробормотал я, подмигивая.

– Вкусно! – тут же эхом отозвалась Иванка и счастливо улыбнулась. Потом она стремительно поднялась, засуетилась, охваченная непонятным порывом, быстро убрала тарелку, чуть ли не силой вырвав блюдо у меня из рук, скороговоркой выпалив:

– Сюрприз! – Поставила передо мной большую глиняную чашку, прикрытую блюдцем. Я принюхался. Предположил:

– Молоко?

Иванка, кажется, поняла, отрицательно закачала головой, раскрывая слишком полные губы в улыбке.

– Только не говори, что кофе. Устал я от вашего бренди и кофе, – сказал и устыдился, две недели всего как кипяток за божий дар принимал, а теперь от кофе устал. Вот гусь какой арзамасский. – Прости, Иванка, домой хочу. – После паузы: – В Париж.

– Нет, не можна. – Иванка заговорщики подмигнула.

Тут она с видом фокусника подняла блюдце с чашки и приглашающе кивнула. Я уставился в бокал, где в темной жидкости плавала половина лимона.

– Да, да, – многозначительно сказала болгарка, когда я на нее с недоверием посмотрел, и старательно по слогам произнесла:

– Ли-мон.

Я даже не сразу понял, отвечая машинально:

– Вижу, что не яблоко. Зачем в кофе лимон?

Иванка забеспокоилась. Затараторила на местном, вставляя французские слова.

И вдруг я понял:

– Так это чай?! Голубушка моя, неужели чай? Дайка мне нож. Нет ножа? – Я склонился к стенке и из-под матраса достал узкое жало шашки. Иванка, глядя на золотую богатую ручку, побледнела, да так, что губы затряслись. Не обращая внимания на ее реакцию, осторожно отрезал дольку лимона. Опустил в чашку, спрятал шашку на прежнее место. С наслаждением втянул в себя ароматный запах и сделал первый глоток.

– Хорошо-то как! Что ж вы чай не пьете? Сахара бы. Да откуда он у вас. Спасибо, родная. Дай я тебя поцелую и рублем одарю. Последний он у меня остался, берегу я его как талисман, чтоб к портмоне своему вернуться после пластунских вылазок, да видно, случай представился. Заслужила.

Одарил серебрушкой, приблизил к себе и поцелуем троекратным, как полагается, наградил. Отслонил от себя, слегка огладив плечи, и принялся пить столь забытый, но привычный напиток. Блаженство, и только. С каждым глотком силы возвращались, словно эликсир сказочный пил. Иванка присела на кровать, ошеломленная. Дождалась, пока я чашку с горячим чаем на столик поставил, и руки мои осторожно взяла в ладошки свои ухоженные, лицом уткнулась, целовать стала да слезами горячими заливать. Говорила что-то быстро, лопотала по-своему. Ничего не понятно, но очень искренне – заслушаешься. Наверное, за рубль благодарила. Мелочь какая, а кому-то царское серебро за счастье. Не ожидал я такой реакции. Смутился и обеспокоился. Лишь бы в таком порыве чай не пролила. Не успел напиться. Осторожно стал свои ладони из замка сплетенных пальцев вытаскивать. Иванка посмотрела на меня, подняв зареванные глаза. Я покосился на бокал, давая понять, чего хочу – допить чай.

Дверь резко распахнулась. Стремительно вошел доктор, с ним двое. Положили свернутую одежду, тонкое белье, башмаки. Иванка испугалась, засуетилась, быстро слезы вытерла, как и не ревела, стала с колен стол снимать, хотела и чай мой забрать, мягко отстранил руку протянутую.

– Отобедали? – с порога начал доктор, – извините, если прервал вас на интересном моменте, но новости, которые стали мне известны, не терпят отлагательств.

– Уже закончил. Чай и так допью, под новости еще и лучше. Спасибо, мадемуазель.

– Давай, давай, Иванка. Шевелись, шельма. – Стоило двери за девушкой закрыться, спросил, как бы невзначай: – Надеюсь, у вас ничего серьезного? – и кивнул куда-то за спину, за закрытую дверь.

– О чем вы? – не понял я, хмурясь. – Новости у вас, а не у меня.

– Ни о чем, господин инженер. Ни о чем. – Странный доктор, кажется, обрадовался. Потер руки.

– Я слушаю вас, любезный.

– Господин инженер, я принес хорошие новости.

– Не тяните, – попросил я, ожидая услышать о скором визите Миколы.

– Русские перешли Балканы.

Я подавился чаем. Протянул бокал доктору. Сам закурил. Тот, довольный, выжидал. Улыбался… Не выдержал первым:

– Как?! Кто?!

– Корпус генерала Гурко.

– Корпус? Там же артиллерия! Откуда такие сведения? – все еще не верил я.

– Вернулся человек из Софии – привез новости. Все восторгаются подвигом русского народа, сравнивают с переходами Ганнибала и Суворова.

– Да, – сказал я и откинулся в подушки, – снова подвиг русского народа, снова рука помощи… Только у Ганнибала вместо артиллерии слоны были.

Мы замолчали. У меня перед глазами крутилась картина: лютая метель, орудия на руках наших солдат, обледеневшие камни, пропасти. Опасность на каждом шагу. Гибель людей. Потери, потери, потери…

Доктор, выждав, осторожно продолжил:

– Это не все новости. Русские разбили турок у Ташкинсена, на следующий день у Горного Бугарова отбили контратаку – превосходящие по численности султанские части, и, полностью перейдя Балканы, вступили в долину Софии.

Я приподнялся с подушек.

– Пока основные силы турок стерегут Шипку, русский корпус наступает на Софию?! Без остановок и передышек?

– Да. Стремительно, как смерч! – В словах доктора звучало столько пафоса, что не оставалось сомнения, что он это двигается вперед и стоит во главе армии.

– Как не вовремя я тут разлегся. Так и война может без меня закончиться. Где же мой товарищ?!

Доктор не услышал вопрос. Он заложил руки за спину и, прямой как жердь, заходил по палате, приговаривая:

– Русские будут освобождать Софию. Подумать только – я дожил до такого исторического момента. Каков натиск, а? А ведь никто не верил, что армия освободителей сможет Балканы перейти зимой. Теперь этот победоносный марш никто не может остановить! Мы никогда не забудем подвига русских солдат! Никогда, слышите?! Предлагаю выпить хорошего бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии!

– А у вас есть хороший бренди? – осторожно спросил я. Мысль мне понравилась, но этот невежа продолжил как ни в чем не бывало:

– Знали бы вы, господин инженер, что сейчас творится в имении. Паника! Суматоха! Настоящая сумятица, господин инженер. В некотором роде мне даже жаль молодую госпожу Малику – сначала потеряла отца, а теперь предстоит расстаться и с имением! И жизнью своей, если не поторопится.

– Ма-ли-ка? – по слогам спросил я. – Это имение Малики?

Доктор перестал ходить и развел руки в стороны.

– Пока да. Вас что-то смущает, господин инженер?

– Малика! – Кажется, я выглядел неважно. В этот момент доктор, остановившись, с тревогой смотрел на меня. Пришлось быстро взять себя в руки. – Отнюдь, я, правда, пока не совершал длительных прогулок, но уверен, что ужин смогу благополучно перенести, а как вы, мэтр, считаете? Я бы очень хотел увидеться с этой девушкой. Такое необычное знакомое имя… Я чувствую подъем сил и жажду встречи!

– Если бы я знал, что имя Малика на вас так подействует, я бы приказал Иванке произносить двадцать раз на дню. Однако есть трудности, – усмехнулся доктор моей наивности, – турецкие женщины не встречаются с молодыми господами, поверьте мне на слово – здесь чтут традиции. Будь вы хоть самым доблестным французским офицером, то вам бы все равно отказали в аудиенции. Конечно, на правах хозяйки она могла бы проведать больного, но в сопровождении десяти гайдуков и прочей свиты. Малика считает себя современной женщиной, воспитанной в европейских традициях, и, кажется, хотела сделать нечто такое, но, думаю, ее отговорили от столь опрометчивого шага. Гайдуки же слишком ленивы и в сложном положении, чтобы действовать самостоятельно. Да и мой авторитет глушит чужие попытки сделать обыск и учинить допрос с пристрастием. Да-да, шевалье, сейчас вы под моей защитой – помните, кому вы обязаны.