Золото Плевны. Золото Сербии

– Глазки? – Микола задумался. Швырь покосился на папаху с предметами. У этой несчастной фиалки точно глазок не было.

– Не думал, что на старости лет очи у цветов искать буду. Так что? Девку Анютой зовут? – предположил старик.

– Беляной назвалась. Здесь легче царевну Несмеяну найти, чем Анюту. Сашко хочет ее увезти невестой в станицу.

– Сбрендил парень. Как бы она его на шашку не взяла. Положит ватагу. Ему бы телятам хвосты крутить, а не в походы ходить. Одни бабы на уме. Давайте у него про фиалку спросим или на дыбе у нее поспрашаем? Деревья подходящие есть, и веревка для такого дела найдется. Уведем подальше… Видит Бог, не люблю лазутчиков. Надо сразу кончать с ними! Только в этом деле спешка и важна! Уж поверьте опыту старика.

Микола задумался. Покарябал щеку – щетину сбрить надо. Не борода – одно расстройство. Несолидная борода, совсем не атаманская. Сбрить к чертовой матери.

– Господа казаки, число кандидатов на дыбу с каждым вздохом увеличивается, и пока все женского пола. Сашко ночью у вдовы ночевал, а зовут ее Фиалка.

– Вообще ничего не понятно. Если Сашко о золоте проболтался Фиалке, Беляне незачем кому-то об этом сообщать, да и знать об этом она не может.

– Сашка пытать не будем, но поспрошать надо.

Вот и помогли братьям сербам. Теперь среди своих ходи и оглядывайся. Старик-то правду унюхал, только не всю. Сашко – воин. Молодой и далеко пойдет. Сотник покосился на Грицко. Долговязый казак упрямо поджал губы – думал. Даже в этом суров.

– Ну что? – спросил у него.

– Уже решили – не пытаем, – ответил пластун, – булгачить надо.

– Как? Подменим клевером?

– А я что говорил? – оживился старик. – Клевер – оно самое то!

– Вы, господин подхорунжий, вообще-то, баб пытать хотели.

– Можно и пытать, – кивнул головой Швырь. – Быстро и надежно, вот Сашко пускай и учится. А я подскажу, пока жив.

Микола хотел ответить, но Грицко не дал разгореться спору:

– Клевер – хорошо. Пускай думают, что мы все конные и фуража много. Но это и так понятно. Слишком просто все.

– Так баба же лазутчица! У нее все просто.

Казаки задумались каждый о своем. Вспоминая свой опыт общения с женщинами. Кажется, и Швырь был не рад своему поспешному высказыванию.

– Нет, – сказал Грицко. Нахмурился. Подобрался весь. Сжал губы в тонкую полоску. Сухо сказал, но как отрезал от себя что-то лишнее.

– Просто, но не все, – согласился Микола. Старик поморщился, говоря:

– Ладно, поспешил я с догадами. Но, казаче, там мозга вот сколько! – Батько показал тонкую щель между большим и указательным пальцами. Все посмотрели, сколько Швырь отмерил женщинам ума.

– Тот еще знаток! – подумал Микола. – Сашко, желторотый, в два раза лучше баб понимает.

– То не мозг, одни хлопоты.

– Нехай, – на этот раз согласился Грицко.

– Тогда так, – сказал Микола и поднялся. Под вопросительные взгляды казаков сделал шагов пятьдесят к кусту шиповника. Вернулся с короткой веточкой. Шипастой. С розовым цветком.

– Это к чему? – опешил Швырь. Микола неопределенно пожал плечом:

– Не знаю.

Грицко улыбнулся. Понравилась ему мысль атамана.

– Фиалка с шиповником? И шипы есть? А что? Пускай голову ломают. Раз мы тоже не знаем, к чему цветок.

– Любо? – переспросил сотник и, дождавшись подтверждающих кивков, положил веточку в платочек. Швырь протянул ему обломок гребня, признаваясь:

– Чуть не сломал, пока крутил. Старый гребень. Почернел весь от времени. Может, про меня? Микола подержал в руках предмет и передал Грицко:

– Что думаешь?

Казак не спешил ответить. Жевал губы. Хмурился.

– И здесь батька Швырь прав наполовину.

– Да ну? – встрепенулся старик. – А чего только наполовину? Гребень словно жизнь мою показывает: и пожженный я, и поломанный. И старый. Да только откуда они все узнали?

– Вот-вот. Если бы батька не думал, что вокруг его персоны солнце крутится, а пересчитал зубья, – Грицко протянул сотнику обратно гребень. Тот выполнил наказ, поднял голову, ожидая продолжения. Казак не заставил себя долго ждать:

– То не только батька Швырь. То мы все. Число сходится. Тогда пули про попутчиков. Двое за турок, один за кого?

– А тогда почему один поломанный?

– А ты не понимаешь?

– Про меня? – предположил старик. – Я поломанный. С медведем по молодости сцепился. Пьяный был.

Грицко шутки не оценил.

– Да что ж вы сегодня не уйметесь, – сказал в сердцах казак. – Думаю, про Сашко. Половинчатый. И не туда и не сюда. И любит, и казак. Непонятный, в общем. Не знает девка, чего ожидать от такого суженого-ряженого.

– Тогда жженый, – начал сотник и замолчал, не в силах дальше продолжить.

– Кто жженый? – нахмурился Швырь, забыв про обиду.

– Я не знаю кто, – сказал Грицко. – Но вы сами мысль мою раскрыли.

– Ты хочешь сказать, что среди нас жженый?! – возмутился старик. – Да как такое возможно?! Я вас всех на руках бавил! Вы же выросли на глазах моих!

– Предатель? – тихо спросил сотник. Грицко, не глядя на него, кивнул.

– Запродавец!

– Кто? Сашко?

– Сашко? – вскричал Швырь и замолчал, прижимая руку к груди. Побелел лицом.

Грицко покрутил головой.

– Нет. Не Сашко. Не может быть он. Забыли? Сашко – половинчатый. Влюбленный казак. То ли веревки вить из него, то ли удавкой сам может стать. Проболтаться мог, похвалиться, перед вдовой или этой… Беляной.

– Перед ночной кукушкой похвастать – не велик грех, только где вдова, а где наша задумка?

– Тогда кто, и вдову эту ты знаешь? – настаивал старик. Сотник махнул головой, черствея на глазах:

– Знаю кто. Но пока не раскрою до конца – ничего не скажу.

– И я знаю, – кивнул головой Грицко.

– Молчи! – предостерег его Микола. – Думу свою держи в себе. Следи только. Даже я не уверен в своих думах.

Грицко кивнул. Жесткая правда не смутила. Старик тоже приходил в себя. Вздохнул:

– Тогда и я знаю. И тоже буду смотреть.

Сотник кивнул в ответ.

– Тогда все, казаки? Расходимся? Грицко обратно закладку положит и пост свой снимет, чтобы не спугнуть гостя. Нехай забирает. А сами за девкой смотрим и за… За тем, о ком думаем.

Грицко стал аккуратно сворачивать платок и вдруг замер.

– Это не все, – сказал он. Аккуратно встряхнул гильзу и показал на ладони кусочек золота. Крохотный. Маленький. Но частица была золотой, и или срезанная с монеты, или обломок от украшения.

– Золото, – пробормотал старик.

– Золото, – эхом отозвался Билый.

– Золото, – сквозь зубы выдохнул Грицко. Сотник задумался.

– Но это откуда могут знать?

– В лагере об этом никто не знает. Во всяком случае, не от нас. Если только не…

Микола рубанул ладонью воздух.

– Дальше лагеря оно не уйдет. Изымай. Грицко кивнул, деловито убрал капельку в кошель. Затянул кожаные ремешки.

– А я бы им грошик подкинул, – встрепенулся Швырь, – а шо? Пускай имают!

– Булгачить, так булгачить. Накарябать нужно что-нибудь, – задумался Микола. Казаки заулыбались в предвкушении. Старик полез в карман за грошиком. Казаки склонились над монеткой.

– Чего написать?

– Нацарапай, атаман, три простые русские буквы, всем славянам понятные.

– А если это туркам уйдет?

– Нехай бошки себе сломают, собачьи дети!

На том и порешили. На пути в лагерь приземлил сотник:

– Чего это вы, господа, раздулись, мы еще пока не победили и подлюку не наказали.

– Твоя правда, атаман, – погрустнели пластуны.