Золото Плевны. Золото Сербии

16. Кукушка

– Да как так можно играть! – вскричал бравый корнет, звонко хлопая картами по круглому столу, покрытому зеленым сукном, на синем доломане его возмущенно дернулись шнурки. Огоньки зажженных свеч вздрогнули в канделябрах, но не потухли. Порыв оказался не настолько силен. «Откуда такая ненависть в столь юном возрасте?» Суздалев безэмоционально посмотрел, как подпрыгнули золотые десятирублевки и денежная вершина начала рушиться – серые и синие банкноты стали сползать к основанию, и поправил золотую запонку с крупным аметистом в рукаве выглянувшей рубашки. «А ведь пару ходов назад хотел и эти безделушки поставить на кон. Не дошла очередь. Хорошие запонки. Такие и подарить можно».

– Дьявольское везение!

– Я бы сказал, нечеловеческое! – а этот голос полон восхищения. Нельзя верить. Не гимназисты это, гвардейцы, элита любой армии.

– Это как посмотреть! Мне так сильно не повезло!

– Не вам одному, сударь! Сегодня всем не повезло.

– А ведь могло случиться все по-другому! Я такие карты скинул в самом начале! Кто знал, что граф блефует!

– Рад за вас, Иван Матвеевич. Искренне рад. – Кто-то горячо пожимал артиллеристу его вялую ладонь.

– Так обчистить всех! Господа, я, кажется, ближайшее время буду столоваться только в этой столовой. Исключительно в ней! Граф, благодарю вас за игру – давно не получал такого удовольствия. А ведь я не азартный человек!

– Азартные игры в собрании запрещены! – подал голос кто-то из обер-офицеров, напоминая правила заведения. Но разве карты с наличными суммами запрещались? Как без них? Скукота. Самое безобидное развлечение у гусар.

– Видно, гостю нашему сильно не везет в любви, раз повезло так в картах, – выговаривал сквозь улыбку корнет-гвардеец, но в каждом слове его чувствовалась скрытая злоба и ненависть. Иван Матвеевич равнодушно посмотрел на горячего оппонента – гвардейцев он очень не любил, хоть сейчас и находился в окружении столь примечательных офицеров. Иногда выбора нет, выбирать компанию не приходится, а отказаться – дурной тон. Впрочем, не он один не любил гвардию. Исключение составляли женщины, их одни нити и бахрома уже сводили с ума, да и кураж гусарский, напускная бравада, мог затмить любые недостатки.

Холод, отчуждение и тоску – вот, что сейчас чувствовал граф. С каким бы удовольствием он погладил бы сейчас ствол пушки, прижался бы к орудию щекой, делясь мыслями о прежних победах. Она бы, родная, услышала.

– Да сколько можно проигрывать?! Я выхожу из игры!

– И я. К черту игру! Скукота!

– Иван Матвеевич, что же будете делать с такими деньгами? Расширите родовое имение? С такими деньжищами можно прикупить пару деревень!

– Здесь оставлю, – сухо ответил поручик, мельком глядя на ворох наличных на игральном столе перед собой. Новенькие карты блестели атласными рисунками скрещенных армейский пик и молний. – В вашу казну пойдут на обустройство библиотеки, столовой, танцевальных вечеров. Спектакли-то у вас ставят, господа?

– Браво, граф!

– Достойный поступок!

– Удивили, Иван Матвеевич.

– Надо срочно найти цыган. Поручик Суздалев платит за все. Давайте, как и в прошлый раз, споим медведя! А потом бороться с ним!!!

– Ага. А потом вы его зарубите, и снова нам скидываться на нового медведя для цыган.

– Может, поэтому их и нет?

– Думаешь, это всегда одни и те же цыгане?

– У них тоже есть язык, вот и боятся соваться в наш полк.

– Где наши барышни?!

– О, танцевальные вечера! Скоро барышень привезут!

– Похвально, Иван Матвеевич! Думаем о спектакле, вот Герман Афанасьевич пьесу пишет, – подпоручик Вяземский указал рукой на кудлатого молодого корнета и выпил до дна бокал красного вина. Пытаясь тошноту проигрыша залить алкоголем и уйти в забвение. Не получилось. Офицер помрачнел и снова наполнил свой бокал. Герман Афанасьевич кивнул, отсалютовал фужером, его нисколько не смущал случайный проигрыш обычного вечера, он оставался добродушно настроенным и сказал доверительно:

– Непременно напишу до конца. Драму хочу. Без веселья и озорства. Чтоб до слез. Чтоб как у Шекспира: с печальным концом и смыслом! Мы, русские, лучше можем написать! Не все же в войнах быть первыми! Может, что посоветуете, граф? Иван Матвеевич? Вы слышите меня? С вами все в порядке, голубчик?

– Знаем мы ваш конец, – буркнул подпоручик Вяземский и снова выпил до дна. – Видели!

Суздалев впервые за весь вечер дрогнул лицом. По телу прошлась волна содрогания. Быстро справился, беря себя в руки.

– А вы сожгите главных героев в конце, тогда настоящая драма получится, с болью и страданием.

– Сжечь?! Вы серьезно? Чтоб никто не выжил? – переспросил начинающий драматург и задумался, идея ему понравилась.

– Ну, пускай один кто-нибудь из героев выживет и мучается остаток лет, – подсказал Иван Матвеевич и поморщился, как от зубной боли.

– Интересная мысль! – полковой драматург заинтересовался. – Да такое и на подмостках Петербурга можно ставить! Шекспир от зависти перевернется.

Граф сумрачно кивнул головой, подтверждая.

Подпоручик Вяземский громко засмеялся:

– Вы бы так, Иван Матвеевич, в карты играли!

– Как – так? – Граф слегка нахмурился и в упор посмотрел на гусара. Тот выдержал взгляд, все так же вызывающе и с превосходством улыбался.

– Дрожали бы лицом! Тогда бы точно меньше выигрывали! Я уж грешным делом подумал, что нет у вас мимики! К нам пришел русский медведь!

– Вам не нравится мое лицо или как я играю в карты? – вкрадчиво спросил граф.

– Ну вы же не барышня, чтоб мне нравиться!

Поручик-артиллерист попытался резко подняться, но его придержал за рукав Герман Афанасьевич, усаживая на место.

– Господа, господа! Ну что вы как дети! У нас такая славная победа, а вы тут ссориться решили. Хотите, я вам сыграю?! Давайте устроим музыкальный вечер! Сейчас корнет Ивланский мандолину еще принесет, и устроим настоящий концерт.

– Я принесу! – сказал рослый гвардеец, в чьих руках не мандолина, а палаш смотрелся бы уместнее. – Мне бы только встать. Ноги не держат, помогите, господа.

– А вы на чем играете? – спросил Иван Матвеевич у кудлатого драматурга. Тот взъершил вихры.

– Да на всем. Но лучше всего на скрипке.

– С удовольствие послушал бы, – граф кивнул, – кажется, сто лет не слышал скрипки.

– Вот и славно! Сейчас принесем инструменты и сыграем! – Герман Афанасьевич подбодряюще улыбнулся.

– Господа! Ну какая скрипка! Тоска и печаль! Давайте уже с барышнями танцевать! – вскричал подпоручик Вяземский, пьяно поблескивая глазами.

– Да поехали за ними. В пути они.

– Вы бы успокоились, корнет, – посоветовал кто-то из гусар.

– Да я спокоен! Вы еще скажите, что я пьян! Есть у нас барышня. Повальсируем, граф?!

– Дуэль! – Поручик вскочил.

– Господа! Успокойтесь!

– Честь запятнана, вы свидетель, Герман Афанасьевич!

Полковой драматург обреченно кивнул, вмиг трезвея.

– Оружие?

– Сабли! – тут же отозвался Иван Матвеевич.

– Для слабаков! – тут же отозвался подпоручик Вяземский. – В рулетку давайте! Чтоб наверняка. Или трусите, поручик? Это вам не деньги у гусар выигрывать! За такое отвечать надо! С гусарами пьете, так и дуэль по-нашему!

– Хорошо! – Суздалев слегка кивнул и спокойно сел на место. Покосился на корнета-драматурга. Правила он знал, но, может, в этом полку по-другому? С тысяча восемьсот семьдесят первого года, когда в армии были введены револьверы Смит-Вессона, которые получили название 4,2-линейные, незаметно началась история русской рулетки, которая на самом деле пошла от гусар. По основным правилам в пустой барабан револьвера заряжался один патрон. Затем барабан крутился присутствующими офицерами, местоположение патрона становилось неизвестным, и игроки, поднося дуло револьвера к виску, нажимают на спусковой курок.

«Хорошая игра, со знатной бравадой, и смерть будет достойной», – подумал поручик, ловя взгляд Германа Афанасьевича. О чем он еще должен знать? Будут ли детали? Понятно, что смертельную игру превращают в фарс, чтоб лишний раз пощекотать всем нервы. Но, может, поручику Вяземскому просто не хочется надевать мантик, и он не желает выходить на мороз?

– В барабане два патрона, – шепнул полковой драматург, – крутить барабан можно до счета десять. Дуэль до первого выстрела. Стрелять можете куда хотите, только не в соседа.

– Как это? – подивился забаве Суздалев, глядя, как с сукна проворно сгребли карты и его выигрыш в железный ящик, и казначей что-то зашептал о расписке, но граф отмахнулся от него.

– В висок, себе в ногу или в руку, а хотите – в воздух или в сторону стрельните и спустите пар.

На середину стола положили револьвер. Седой обер-офицер внимательно посмотрел на дуэлянтов по очереди. Подпоручик Вяземский скалился, показывая крепкие зубы и кому-то подмигивал из толпы окруживших стол. Поручик Суздалев оставался холоден и строго смотрел прямо перед собой в улыбающееся лицо гвардейца.

Обер-офицер вздохнул и сказал:

– Господа, самое время примириться.

– Меня назвали барышней. О примирении не может быть и речи. Сатисфакция.

– Попросите прощение? – обер-офицер обернулся и посмотрел на подпоручика Вяземского.

– Я? – протянул тот, деланно удивляясь, и развел руки, слегка отодвигаясь назад, показывая всю неуместность вопроса.

– Хорошо. – Обер-офицер раскрутил пистолет, и дуло, повертевшись, указало на Суздалева. – Вам начинать, – сказал старик и поставил на зеленое сукно два патрона. Граф с секунду смотрел на медных «поросят», потом дернулся вперед, подхватил револьвер со стола. Щелчок – откинул барабан, вложил в гнезда смертоносные заряды.

– Раз, – начал отсчет обер-офицер. Граф Суздалев, глядя на подпоручика-гвардейца, закрутил барабан.

– Два! – прозвучал голос старшего секунданта. Барабан, щелкая, передвигался по кругу с новой скоростью. Гвардеец смотрел прямо в глаза и пьяно улыбался.

– Три! – сказал обер-офицер, и Иван Матвеевич резко поднес руку к виску и спустил курок.