Золото Плевны. Золото Сербии

17.1

Две телеги и два десятка донских казаков ждали за взгорком. План был нехитрый. К восходу занять исходные позиции. Когда муэдзины созовут правоверных на молитву, два эскадрона гусар ударят по тылам османов. Не ввязываясь в серьезную рубку, главное – по возможности разогнать кавалерийские табуны. После этого плавно, не сбавляя галопа, поворачивают и ведут преследователей на спрятанный в балочке еще один эскадрон.

После поднявшейся стрельбы наши телеги разгоняются в сторону самой крайней с левой стороны турецкой заставы, стерегущей левую тропу к Шипке. Столетовцы ни разу не атаковали отсюда, и я надеялся на турецкое разгильдяйство. Воины любой армии за полгода спокойной жизни невольно расслабляются, а уж нападения с тыла совсем не ожидают. Захватить эту заставу нам не нужно, требуется только провести фуры через нее, и, желательно, без потерь.

Ящики с патронами и несколько бочонков пороха были плотно укрыты турецкими шинелями с завернутыми в них турецкими сапогами, мешками с мукой, ячменем и овсом. Случайной пули можно было не бояться. Три охотника из молодых казаков согласились идти с нами. Двое на одной фуре и один вместе с Суздалевым. Я должен был изображать турецкого верхового офицера.

Солнце еще не поднялось над горами, когда эскадроны подняли панику у османов. Редкая беспорядочная стрельба показывала – атаки тут не ждали. На заставе тоже задвигались. Несколько солдат, свернув молитвенные коврики, залезли на брустверы с обеих сторон от тропы. Старались рассмотреть, что там, у них в тылу, происходит. Мы с казачьим урядником по рыхлому снегу забрались на последнюю горку перед долиной и с вершины пригорка осторожно наблюдали за ними. Офицер приказал заседлать его скакуна, видно, хотел узнать, что случилось. Это нам на руку. Подождем. Пальба удалялась, особо не усиливаясь. Рассмотреть что-то из-за особенностей местности было невозможно. Полагаться можно было только на свой слух. Вон наконец офицер порысил куда-то в центр турецких позиций. Так, еще немного – и начнем. А лошадка у турка хороша. Арабской породы. Как такую красавицу на заставе держат, это же вызов пластунам. Если все пройдет удачно, обязательно лошадь нужно увести. Такую отцу подарить не стыдно. Себе-то я кабардинца оставлю и назову его Терик. Тут и намек на его происхождение, и риск, без которого пластуну не обойтись. И цвет его масти. Хорошее имя я придумал.

Спустились к своим, шепча молитвы.

– С Богом! Оборони, матерь Божья! Трогай.

Возничие в красных фесках начали разгонять фуры. Иван что-то крикнул, но я не расслышал, только перекрестил скрывающиеся за холмом повозки. Урядник скомандовал:

– По коням, станичники. – Два десятка лихих рубак взлетели в седла, горяча себя и своих коней, настраиваясь на боевой кураж. Фуры начали разгоняться, через мгновенье они скроются, но зато их увидят с заставы, а чтоб услышали, мы постараемся.

– Урядник, чтоб все натурально было. Только задницы нам не продырявь!

Тот только махнул рукой, мол, сам не подставься. Скомандовал казакам, те вразнобой стали палить из карабинов в воздух, свистеть, улюлюкать.

У турок должна сложиться картинка, что за повозками единоверцев гонятся казаки. Пока османы будут заняты казаками, фуры прорвутся под защиту столетовских постов.

– Ну, хлопцы, до побачинья, настал мой черед, – перекрестился я и поклонился казакам. Затем послал Терика вперед. Когда меня увидели противники, повозки были шагах в ста от меня и шагах в трехстах от заставы. Немного рановато. Развернув коня, я поднял его на дыбы и сделал несколько выстрелов назад в воображаемых преследователей. Теперь к повозкам. Обогнать, привлечь внимание. Казаки появились и вели себя как и должно в погоне за легкой добычей. Двое стояли в рост на седлах и рисовали круги своими шашками. Жалко, солнце еще не выглянуло. Под солнцем это выглядит очень устрашающе.

Турки, сгрудившиеся возле дороги, узрев грозных противников, стали разбегаться по обе стороны, прячась за мешки с песком и каменные глыбы. Им было неуютно, так как в такой диспозиции за их спинами были столетовцы. На Шипке, видно, сыграли тревогу, и ручейки стрелков спускались к своим позициям. Казаки стали забирать влево, уложили лошадей и открыли прицельный огонь. Я обогнал повозки, взмахнул руками, левую ногу сунул под седло, одновременно откидываясь на спину. Убит, а значит, и внимание можно не обращать. Застава позади, но начался крутой подъем, и скорость упала. Возничие вовсю хлестали бока лошадок.

Хватит придуриваться, пора воевать. Ожил, скинул чалму с красной феской. Достал из-за пазухи папаху – не хватало, чтоб свои подстрелили. Рванул револьвер. Спрыгнул наземь, разрядил в спины турок, отметив с удовлетворением пару попаданий. Выдернув винтовку, хлестнул кабардинца, схоронился за камнем. Нужно оглядеться. Фуры медленно, но поднимались. Двое наших донцов вели лошадей под уздцы, граф с молодым казаком залегли в камнях. Показал, чтоб поднимались поодиночке. Перезарядил все, что было, побежал вверх до следующего укрытия. От центра османских позиций споро приближалась колонна пехотинцев численностью примерно около полка. Донские казаки, не переставая вести огонь, по трое начали отходить на безопасное расстояние. Казалось, они перестраиваются для новой атаки.

Турки наконец поняли, куда спешили повозки. Попытались перенести огонь вверх, но несколько точных выстрелов пресекли эти попытки. Замертво падали только те, кто направлял винтовку в сторону горы, такая тактика сразу мне сказала, кто так старается.

Браты!

Ждали. Услышав стрельбу, выдвинулись к тропе. Если стреляют в одном месте, ищи пластуна в другом.

Столетовские солдаты уже разгружали повозки. Ящики и мешки расползались в стороны и вверх, под прикрытие завалов, а казаки выпрягали лошадей – телеги в гору не затянешь. Терика поймали и уводили под уздцы, теперь можно спокойно разрядить в турок все, что есть. Ветер снизу вверх, как всегда по утрам в горах, так что пороховой дым будет частично укрывать разгрузку.

Донские казаки уже скрылись, и перестрелка почти увяла. Смерть опять не смогла загрызть православных. Как бы окончательно ее прогоняя, тоненько запела дудочка. Не мерекается мне? Может, это в голове моей, как тогда в пещере, куда раненого графа затащил. Может, в моем воображении Сашко убили, а он, живой и веселый, направление мне указывает. Нет, неумело песню выдувает неведомый игрец.

Эх, Сашко, Сашко! Больше не растревожишь нам душу. Кто ж тогда? Гриц с Гамаюном только на огнестрельных дудках умели играть, батька Швырь на мандолине любую песню поддержит. Кто же тогда мне знак мне подает, мол, мы здесь?

Сейчас, браты, только отдышусь – и встретимся!

Глоссарий