Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

– Жутко мило с вашей стороны так к ней отнестись, – сказал Арчи благодарно. – Я хочу сказать: стать дедушкой…

Мистер Брустер улыбнулся. Про человека его внешности невозможно сказать, что улыбнулся он шаловливо. И все-таки в этой улыбке было что-то, отдаленно напоминающее шаловливость.

– Мой милый старый стручок, – сказал он.

Арчи вздрогнул.

– Мой милый старый стручок, – неколебимо повторил мистер Брустер. – Я счастливейший человек в Америке! – Его взгляд скользнул по картине на полу. Он слегка содрогнулся, но тут же взял себя в руки. – Теперь, – сказал он, – я сумею смириться с необходимостью жить с этим… этой… до конца моих дней. Я чувствую, что она не имеет большого значения.

– Послушайте, – сказал Арчи, – то есть как? Я бы воздержался от вопросов, но раз уж вы сами подняли эту тему, то скажите, как мужчина мужчине, что, собственно, вы делали, когда я приземлился на вашем позвоночнике?

– Полагаю, ты подумал, что я свихнулся?

– Ну, вынужден признаться…

Мистер Брустер бросил на картину недружелюбный взгляд.

– И было бы неудивительно после того, как мне пришлось прожить с этой адской мазней целую неделю!

Арчи в изумлении уставился на него:

– Послушайте, старина, не уверен, что я вас понял правильно, но у меня сложилось впечатление, что это милое старое произведение искусства вам не нравится.

– Не нравится! – вскричал мистер Брустер. – Да эта штука чуть с ума меня не свела! Всякий раз, когда она попадалась мне на глаза, у меня родимчик начинался. Сегодня к вечеру я почувствовал, что больше не выдержу. Огорчить Люсиль, сказав ей об этом, я не хотел, а потому решил вырезать проклятущее полотно из рамы, а Люсиль сказать, что ее украли.

– Какое совпадение! Ведь именно так поступил старина Уиллер.

– Какой старина Уиллер?

– Он художник. Мой хороший друг. Картину написала его невеста, и, когда я ее слямзил, он ей сказал, что картину украли. Ему она вроде тоже не так уж сильно нравилась.

– Видимо, у твоего друга Уиллера тонкий вкус.

Арчи поразмыслил.

– Ну, все это не по моей части, – сказал он. – Лично я всегда этой картиной восхищался. Чертовски сочная штукенция, так мне казалось. Тем не менее, если вы относитесь к ней так…

– Именно так, можешь мне поверить!

– Ну, в таком случае… Вы же знаете мою неуклюжесть… Можете сказать Люсиль, что виноват только я…

Уигморская Венера улыбалась Арчи с пола улыбкой, показавшейся ему жалобной, молящей. На мгновение он ощутил угрызения совести, но затем закрыл глаза, скрепил сердце, грациозно подпрыгнул и приземлился на картину обеими ногами. Раздался треск рвущегося холста, и Венера перестала улыбаться.

– У-уф! – сказал Арчи, с раскаянием глядя на погибший шедевр.

Мистер Брустер его раскаяния не разделял. Второй раз за этот вечер он потряс ему руку.

– Мальчик мой! – произнес он дрожащим голосом, глядя на Арчи так, будто увидел его новыми глазами. – Мой милый мальчик, ты ведь прошел всю войну?

– Э? Ну да. Всю милую старую войну до самого конца.

– И какой у тебя был чин?

– Второго лейтенанта.

– Тебя следовало сделать генералом! – Мистер Брустер вновь горячо пожал ему руку. – Могу только надеяться, – добавил он, – что твой сын пойдет в тебя!

Есть некоторые комплименты – или комплименты, исходящие из определенных источников, – от которых скромность шатается в полном ошеломлении. И вот так зашаталась скромность Арчи.

Он судорожно сглотнул. Ему никогда не приходило в голову, что он услышит подобные слова от Дэниела Брустера.

– А как насчет того, старина, – сказал он почти надломленным голосом, – как насчет того, чтобы нам с вами просочиться вниз в бар и выпить по глоточку шербета?

Любовь со взломом