Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Они свернули на Стрэнд и прошли через Трафальгар-сквер на Пиккадилли. Пиккадилли перед рассветом дышала покоем. Какие-то люди умывали мостовую из длинного шланга. Шипение каскадов по истомленным зноем торцам звучало музыкой. Сразу за воротами Гайд-парка справа расположен извозчичий приют. От разговора и приступа эмоций лорду Дриверу захотелось пить. Он рекомендовал кофе как достойное завершение веселой ночи.

– Я сюда часто захожу, когда бываю в городе, – сказал он. – Извозчики ничего против не имеют. Отличные ребята.

Когда они открыли дверь, приют был почти полон. Внутри было жарко. Извозчик по роду своей профессии при исполнении своих обязанностей вдыхает столько свежего воздуха, что в частной жизни склонен его избегать. И воздух здесь почти колебался от противоборствующих ароматов. В данный момент верх как будто остался за жареным луком, хотя табачная жвачка мужественно продолжала конкурировать с ним. Хорошо натренированный нос мог бы также уловить присутствие жареного мяса и кофе.

Вошли они в самый разгар оживленного диспута.

– Ты бы не хотел быть в Рассе, – произнес некий голос.

– Нет, я хотел бы быть в Рассе, – возразила мумия извозчика, терпеливо дувшая на кофе в блюдечке.

– Почему ты хотел бы быть в Рассе? – вопросил допрашивающий, внося в диалог оттенок клоунады.

– А потому что там можно шлепать по колено в кррравии, – сказал мумифицированный извозчик.

– В чем в чем?

– В кррравии, чертовой кррравии. Вот почему я хотел бы быть в Рассе.

– Жизнерадостный типчик, – сказал лорд Дривер. – Послушайте, не могли бы вы подать нам кофе?

– После Японии я мог бы попробовать и Россию, – сказал Джимми мечтательно.

Им принесли смертоносную жидкость. Диспут продолжался. Некоторые другие эксперты изложили свои взгляды на внутреннюю обстановку в России. Джимми наслаждался бы беседой больше, если бы его меньше клонило в сон. Его спина удобно опиралась о стену, жаркая духота комнаты просачивалась ему в мозг. Голоса дискутирующих становились все глуше и глуше.

Он уже совсем задремывал, когда в смутное бормотание врезался новый голос. Голос этот он знал, и акцент был таким знакомым!

– Прошу прощения, джентльмены.

Джимми раскрыл глаза. Туманы сна рассеялись. В дверях стоял юный оборванец с огненно-рыжей шевелюрой и смотрел на сидящих с ухмылкой наполовину задорной, наполовину вызывающей.

– Прошу прощения, – сказал Штырь Муллинс, – нет ли среди энтой компашки профессиональных красавчиков джентльмена, который хочет дать чего-нибудь выпить бедному сироте с пересохшей глоткой? Джентльменов покорнейше просят не отвечать хором.

– Закрой чертову дверь, – кисло сказал мумифицированный извозчик.

– И вали отсюда, – добавил его недавний оппонент. – Нам тут такие не требуются.

– Дык, значит, вы все-таки не мои давно потерянные братья, – с сожалением сказал пришлец. – Я еще подумал, что мордою вы до них не дотягиваете. Добренькой вам ночи, джентльмены.

Штырь начал с неохотой пятиться, и тут Джимми встал.

– Минуточку! – сказал он.

Ни разу в жизни Джимми не оставлял друга в беде. Пожалуй, Штырь не был его другом в строгом смысле слова, но даже простой знакомый мог положиться на Джимми, когда ему приходилось туго. А Штырю явно было очень туго.

На лице сына Бауэри мелькнуло удивление, тотчас сменившееся деревянной непроницаемостью. Он взял соверен, протянутый Джимми, промямлил слова благодарности и зашаркал вон из комнаты.

– Не понимаю, зачем вам понадобилось ему что-то давать, – сказал лорд Дривер. – Типчик ведь потратит его, чтобы как следует нализаться.

– Он напомнил мне одного моего давнего знакомого.

– Неужели? Из цирка Барнума, как бишь их там, не иначе, – сказал его сиятельство. – Двинем дальше?