Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

VI

Александр находился в большой толпе у городских ворот. Он был в очень веселом настроении. Вернувшийся в Рим Лукцей похвалил его за распорядительность, остался доволен состоянием всего обширного хозяйства и подарил ему маленький домик на окраине Рима в награду за добросовестную службу, которую он нес за трехлетнее отсутствие хозяина. Таким образом, дела Александра обстояли прекрасно, но только он не мог удовлетворить сжигавшего его любопытства. Александр узнал от Лукцея только то, что он вернулся в Рим, воспользовавшись прощением Цезаря, которое тот давал обращавшимся к нему помпеянцам. Александр знал, что и Цезарь расправлялся со своими врагами, и не все помпеянцы уцелели. Почему уцелел Лукцей, Александр не знал. Когда и где оставил он Помпея и его партию, был он в несчастной для Помпея битве при Фарсале или нет, где и как провел он эти два года, прошедшие после Фарсальской битвы, об этом Лукцей хранил глубокое молчание. Одно только заметил Александр, что Лукцей неизменно раздражается при одном только упоминании имени Цезаря и вообще держит себя так, как будто Цезаря не существует на свете.

Вот и сегодня Лукцей неохотно отпустил его, узнав, что Александр идет на собрание, устраиваемое вернувшимся Цезарем. Но Александру Цезарь нравится. Он стоит сейчас здесь в толпе и смотрит на Цезаря, говорящего речь. Цезарь сильно изменился, он похудел и постарел. Трехлетняя тяжелая война с помпеянской партией наложила немало морщин на его лицо. В одном только не изменился Цезарь. По-прежнему, когда он говорит, глаза его горят и пронизывают толпу, и каждому кажется, словно Цезарь смотрит именно на него. Изменилась и толпа. Здесь уже нет ворчунов, а тем более нет заносчивых ораторов прежних дней. Люди изверились в несбывшихся надеждах и стали довольствоваться малым. Но по-прежнему эта толпа любит звонкие яркие слова, она разражается громовыми аплодисментами, когда Цезарь в своей речи торжественно говорит, что для него нет более цезарианцев и помпеянцев, а есть только граждане одного великого государства. И еще больше рукоплещет толпа, когда Цезарь, кончая свою речь о тяжелых событиях прежних дней и о грядущих благах мирной жизни, заявляет, что к обещанным 75 денариям[10] на всякого гражданина он прибавляет еще 25. Толпа в безумном восторге провожает Цезаря, который ей кажется каким-то полубогом после всех побед, одержанных им, и расходится по домам, с нетерпением ожидая предстоящие триумфы[11]. Сенат, прежде непокорный, теперь трепеща перед Цезарем, вернувшимся из походов во главе преданного войска, не думает перечить ему. Напротив, он сам постановил оказать Цезарю при его возвращении невиданные почести. И вот предстоят четыре триумфа по четырем частям света, в которых Цезарь одерживал победы. Александр вместе с другими ждал с нетерпением обещанных зрелищ…

Вскоре триумфы начались, но Александру не было никакой возможности посмотреть на них. Со всех концов Италии начали съезжаться люди на римские празднества. Лукцей загонял Александра со всевозможными поручениями. Надо было быстро приспособить все сараи и другие нежилые постройки под временные квартиры для приезжающих. Нашедшие такие квартиры считали себя счастливцами, так как народа сошлось так много, что многим приходилось располагаться на ночлег на улицах Рима. Все дороги, ведущие к Риму, были заставлены палатками и шалашами, а народ все прибывал. Как три года тому назад Италия в страхе перед Цезарем бежала от него в Рим, так теперь Италия сбегалась в Рим смотреть на торжество Цезаря. Но теперь шли в Рим не те, кто бежали тогда. Теперь стекалась со всех сторон беднота, жадная до зрелищ и надеющаяся на подарки. Люди состоятельные и знатные, наоборот, оставались на своих местах, довольные тем, что Цезарь их не трогает. Но, хотя народ был другой, толкотня была такая же везде. Говорили, что много людей погибло в давке.

Театр Помпея в Риме

Наконец Александру удалось устроить все дела Лукцея, и он попал на четвертый и последний африканский триумф Он стоял в толпе и смотрел на торжественную процессию. Цезарь ехал в колеснице, запряженной белыми конями. Это означало, что Цезарь признается спасителем государства. Почетной охраной Цезаря были 72 ликтора в знак того, что он был трижды диктатором[12]. Цезарь ехал спокойный и величественный. Воины, следовавшие в процессии, все время пели песни. Шутливые песни часто переходили в насмешки над Цезарем. Солдаты пели о том, как любит Цезарь щеголять, как он хочет одеваться, подобно царю, и тут же вспоминали о том, как они, по его милости, голодали во время войн. Они словно напоминали Цезарю, что только их руками он достиг своего теперешнего величия. Толпа замечала, что Цезарь всякий раз улыбался, когда до его слуха доносились насмешки воинов. Об этом все говорили, а втихомолку передавали друг другу, что Цезарь только прикидывается, а на самом деле ему очень неприятно поведение воинов. Кое-кто говорил даже, что теперь Цезарь делает все то, чего хотят воины, забравшие его в руки. Но никто уж в толпе не решался говорить что-нибудь подобное вслух, да и немногих это интересовало. Большинство, в том числе и Александр, смотрели на те диковинки, которые показывали в процессии. Всем очень нравилось, что в процессии вели пленного сына царя нумидийского, который помогал помпеянцам. Толпа с жадностью смотрела на статуи и фигуры, изображавшие покоренные города Африки, смотрела на добычу, вывезенную оттуда. Стройными рядами проходили войска под песни и звуки труб. Их провожали неистовые, несмолкавшие приветственные крики народа. А впереди еще предстояло всенародное пиршество, предстояли игры и примерные сражения. Толпа пьянела от восторга и забывала о том, что уж не она правит Римом, а Цезарь и его солдаты.

Толпа шумела на улицах Рима, но только слабыми отзвуками доносился этот шум в библиотечную комнату, где сидел в глубокой задумчивости Лукцей. Много мрачных воспоминаний теснилось в его голове, много затаенных обид и оскорблений всплывало в памяти. В Рим вернулся уже не прежний Лукцей, а другой. Это был уже человек, которого обманула жизнь. Увлекавшая его политическая жизнь умерла, или, вернее, он уже умер для нее, он выкинут из нее судьбой. Остались прежде любимые книги. Но тяжкие три года уничтожили в Лукцее даже вкус к литературной работе. Он уже думал о том, чтобы уничтожить все собранные материалы, потому что хранить их у себя опасно, когда Цезарь правит Римом. Лукцей хотел остаток своей жизни прожить, ни о чем не думая, ничего не желая, пользуясь лишь благами своего значительного состояния, которое хотя и пострадало за эти три года, но меньше, чем он ожидал. И вот теперь он сидел в своей библиотеке и мысленно прощался со своей прежней беспокойной, но интересной жизнью, и ему казалось, что вместе с его личной жизнью кончается и отходит в прошлое славная жизнь прежнего великого Рима.