Режим бога

— Почему неожиданная, Григорий Давыдович? Вот если бы мы с вами летом в Магадане встретились бы! Тогда, да… А так ведь выбор небольшой — Сочи или Ялта… Тоже рад вас видеть.

— Ну, зачем вы про Магадан, Виктор! Тьфу, тьфу, тьфу… — Клаймич засмеялся.

— Да, я тоже предпочитаю солнечный Сочи, вместо «солнечного» Магадана, хоть там ни разу и не был! — засмеялся я в ответ и продолжил без паузы:

— Григорий Давыдович, я, собственно, обедать шел, не составите компанию?!

Получилось даже лучше, чем «хорошо»! В ресторан «Хрустальный» я пришел с Клаймичем. Его тут хорошо знали и метрдотель нашел свободный столик без задержки, хотя время обеденное, и гостей было много. В местной кухне Клаймич тоже прекрасно ориентировался и, буквально, через 10 минут нам уже несли малосольную форель с маслинами(!), лимоном и маслом. Из напитков принесли мне морс, а Клаймичу бутылку «Ркацители» в ведерке со льдом. Мы сходили помыть руки и затеяли неспешную беседу, «под форель»…

Выяснилось, что Клаймич приехал в Сочи неделю назад и отдыхает здесь вместе с ленинградскими и московскими знакомыми.

— Они уехали вчера на озеро Рица, а я с ними не поехал. Во-первых, уже бывал, а во-вторых, два дня в машинах по «серпантину», вместо отдыха и моря… как-то не привлекают. Старею наверное! — Клаймич улыбнулся.

Все, что можно, я про него в интернете уже прочитал. Сейчас «музруку» всего 33 года, но я бы дал все 40. Завадскому вон 32, а выглядит лет на десять моложе Клаймича. И не то что Клаймич плохо выглядит, не сказал бы, просто очень взросло. Еще эти дурацкие баки его старят, да и вес нужно было бы сбросить. А так элегантен, интеллигентен, безупречное воспитание. Не даром мужем Понаровской был. По виду и не скажешь, что «прохиндей от шоу-бизнеса»! А может и не прохиндей вовсе, может прохиндеями «они» уже в мое время стали, все поголовно. Не знаю, мне он приятен… А, впрочем, как может быть неприятен человек, который тебе принес пять тысяч рублей! Так или иначе, но с сердцем у него дела были неважно, умрет он в 55 лет в 1998 году от инфаркта, прямо во время концерта. Мдя…

— До старости вам далеко, — мотнул я головой, жуя лимон, — главное за сердцем следить, вес сбросить и бакенбарды сбрить, сразу лет на десять помолодеете…

Клаймич расхохотался:

— Мне позавчера, про мои бакенбарды, одна девушка, слово в слово, то же самое сказала!

— Ну, вот… Значит все верно. Осталось только вес, а там и сердцу станет легче! — я умел быть бесцеремонно настойчивым. Ну, не хотелось мне, чтобы этот славный мужик так рано умер.

— Говорить о диете, во время обеда в ресторане, как-то… — Григорий Давыдович неопределенно покрутил кистью руки.

Я засмеялся:

— Согласен. Мазохизм какой-то!

Клаймич бросил на меня быстрый взгляд и согласно кивнул.

«Ага. Не надо пионеру, видимо, таких слов знать».

И я перешел к рассказу о том, что сам делаю в Сочи и где живу.

— А какими судьбами вы, Виктор, в «Жемчужине» оказались?

— Слышал, что тут хороший ресторан, вот и зашел. Сказал солидно на входе, что:

— «London is the capital of Great Britain. The full name of the country is the United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland», меня и пропустили.

Клаймич заржал так, что на нас стали оглядываться!

Обедали мы долго. После форели последовал борщ с бородинским хлебом, салом и лучком, затем восхитительно приготовленная курица с овощами и, наконец, вазочка с тремя разноцветными шариками мороженого и кофе.

Следует отметить, что кухня в «Жемчужине» была бесподобна. И как бы хорошо в санатории ни кормили, но их поварам до «интуристовских», как до космоса.

Принесли счет. Мои попытки заплатить или «поучаствовать» были пресечены настолько категоричной… легкой улыбкой, что я, по-хорошему, позавидовал физиономистическим способностям Григория Давыдовича!

Клаймич стал расплачиваться, мне было интересно на сколько мы наели в таком пафосном месте и я напряг зрение, чтобы увидеть, сколько десяток он положит. Положил четыре, но не в этом дело.

Со мной случился реальный шок! Я вспомнил. Вспомнил то, что казалось невозможно было забыть, будучи в здравом уме! В этом возрасте у меня, в «первой жизни», стало ухудшаться зрение — слишком много читал. Очки я не носил — стеснялся, но видел вдаль уже плохо. В 20 лет я сделал операцию на глаза в «клинике Федорова». Хотя, со временем, все равно пришлось носить линзы.

А сейчас я все видел! Да, когда я напряг глаза и я — ВСПОМНИЛ, а до этого момента даже не думал о зрении. Но зрение уже точно должно было ухудшиться. Я принялся лихорадочно переводить взгляд, стараясь рассмотреть что-нибудь издали. Нет, все прекрасно вижу! И лица гостей за дальними столиками, и различаю бутылки в баре, даже этикетки на бутылках, и те вижу! Мдя…

Заметив мой, видимо, ошалелый вид, Клаймич встревожился и стал настойчиво интересоваться, что случилось. Пришлось срочно брать себя в руки и отговариваться тем, что вспомнил анекдот и вот теперь пытаюсь сдержать смех. Клаймич недоверчиво покачал головой и, реально, пришлось рассказывать анекдот:

«Клиент изучает счет в ресторане:

— Что-то я не пойму. Салат — один рубль, горячее — два, десерт — еще рубль, бутылка вина — три рубля. Всего 7 рублей. А у вас написано: итого — 10 рублей. Как же так получилось?

— Ну, значит, не получилось, — с досадой отвечает официант».

Клаймич весело смеется. Официант, принесший в этот момент сдачу, тоже сдавленно хихикает.

Понятно, будет сегодня, гад этакий, выдавать на кухне мой анекдот за свой!

Мы вышли из прохладного кондиционированного(!) зала в пекло улицы и прибавили шаг, чтобы оказаться в спасительной прохладе гостиничного холла, благо до него было идти неполную минуту.

— Все хотел спросить… — начал Клаймич, — отдых у вас получается полноценный? От творчества тоже?

Я насмешливо улыбнулся:

— Дорогой, Григорий Давыдович! Формулируйте вопрос проще, больше вероятности получить понятный ответ… А так: «прогнозируемое абстрагирование индивидуума от социального контекста, оказалось слишком мажорным»!

Клаймич задумался, осмысливая мою, почти, галиматью. Потом неуверенно предположил:

— То есть, творческий процесс не остановился? Я правильно понял?!

— Абсолютно, — я опять перешел на «спартанскую» манеру общения.

Но, в этот раз, Клаймич меня «срезал», он улыбнулся и спросил:

— И?!

Теперь смеялись уже оба.

— Написал одну песню, однозначно женский вариант, совершенно точно пойдет «под Пьеху».

Расслабленный и улыбающийся, Клаймич как-то неощутимо изменился. Поменялся взгляд, он весь как-будто внутренне подобрался.

«Почуял добычу», — возникло в голове сравнение.

— Там у нас в санатории местный ансамбль ее уже на танцах исполняет. Ничего, народу нравится…

Клаймич недовольно поморщился при упоминании о «местном ансамбле», но тут же поймал меня «за язык»:

— Так ее уже можно подъехать и послушать?

— Можно, — я не видел смысла отнекиваться, — сегодня вечером будут ее опять исполнять на танцах… А сейчас, наверное, репетируют в зале, — вкрадчиво закончил я свой ответ.

— Понятно… — задумчиво протянул Клаймич, — вы ведь, Витя, сейчас наверное, в санаторий поедете?

— Ну, «наверное»… — ответил я еле сдерживая смех, — по такой жаре, гулять, вероятно, вредно…

Клаймич внимательно посмотрел на меня и… мы оба засмеялись.

— Витя, давайте я вас отвезу в санаторий, а вы дадите мне послушать песню! — перестав маскироваться, открытым текстом предложил мне, улыбающийся Клаймич.

Только мы вышли из гостиницы, как, в ответ на поднятую руку Клаймича, рыкнула мотором одна из белых «Волг» и через пару секунд такси остановилось рядом с нами.

Дорога до санатория обошлась нам в десять рублей! 15 минут. Охренеть…

…Манит, манит, манит карусель,

Карусель любви — неверная подруга.

Манит, манит, манит карусель,

И на ней никак нельзя догнать друг друга.

Замолкли последние аккорды, Валентина и ребята напряженно всматривались в невозмутимое лицо сидящего в первом ряду Клаймича.

…Когда мы приехали, «аэлитовцы», на самом деле, репетировали. Этого я, честно говоря, не понимал, они и так пять вечеров в неделю играют одно и то же, зачем еще репетировать?! Ну, ладно мои песни, хоть новые… Но зачем проигрывать еще и старый репертуар. Хотя им виднее. Не мое дело…

Клаймича я официально представил, как только мы вошли. Впечатление произвело. Алик сдержанно и солидно поручкался с Григорием ибн Давыдовичем, а Валентина заметно выкладывалась, когда пела.

— Чудесно. И песня хороша и поете вы, Валя, замечательно, — Клаймич встал и беззвучно изобразил аплодисменты, — еще мне очень понравилось музыкальное исполнение и аранжировка. Очень профессионально, вы — молодцы!

«Всех погладил, хитрый лис!» — похихикал я мысленно.

Но ребята выглядели очень польщенными, а у Валентины даже щеки заалели. Значит, попал в точку…

— Может хотите послушать и другие песни Виктора? — предложил неугомонный Алик.

Клаймич бросил на меня, очередной, быстрый взгляд:

— Я бы с удовольствием, если вам не сложно и если Виктор не будет возражать? — он вопросительно уставился на меня.

Делать было нечего, я лишь согласно кивнул.

Мы прослушали по очереди «Маленькую страну», «Теплоход», «Городские цветы» и «Семейный альбом». Клаймич все слушал очень внимательно и, лишь когда Сергей запел «Семейный альбом», повернулся ко мне.

Как-то реагировать было надо — я пожал плечами и улыбнулся.

…После состоявшегося прослушивания мы сидели в рекреации на первом этаже, за одним из шахматных столиков. В такое время здесь никого не было и мы могли свободно пообщаться.

— Все, что я услышал — будет звучать. А «Теплоход» и «Цветы» — будут петь, — безапелляционно вынес свой вердикт Клаймич.

— А «Альбом»? — слегка удивленно поинтересовался я.

— А «Альбом» и «Карусель» будут заказывать. «Альбом» сложен для исполнения, а в «Карусели» много текста.

— Я думаю, что «Карусель» будет популярнее, — высказался я, начиная «предпродажную подготовку».

Клаймич и не думал спорить:

— Конечно. Под нее женщины и плакать будут, и танцевать… Какие у вас, Виктор, мысли по исполнителям песен?

— «Теплоход» отдан Сенчиной, «Цветы» — Боярскому, «Карусель» пока свободна.

— Почему Боярскому?? — не сдержал своего изумления Клаймич, — песня заслуживает гораздо лучшего исполнителя… или исполнительницу!

— Потому что из заметных певцов в Ленинграде только три: Сенчина, Пьеха и Боярский, — спокойно пояснил я.

— Позвольте с вами не согласиться, Витя! А Хиль, а Захаров, а Гурченко… Да, вам десяток имен назову! И все, как певцы, достойнее Боярского…

— Скорее всего, вы правы… — покладисто согласился я, — но он популярен сейчас и его популярность растет, и будет популярен он еще лет двадцать… Поэтому, моя песня в его исполнении станет рекламой мне, а в исполнении Хиля, она станет рекламой самому Хилю.

Клаймич помолчал с минуту, осмысливая мои откровения:

— Эдита споет ее лучше.

— Тоже может быть, зато Боярский не споет «Семейный альбом»! — я примиряюще улыбнулся.

— Причем тут Боярский?! Пьеха полноценно и лучше любого Боярского, споет ОБЕ песни!