Режим бога

— Не спорю, но пока у меня только эти песни. А на «Песне года» две песни одному певцу петь не дадут. И три песни нового автора, вряд ли, прозвучат. Поэтому и исполнители, и песни должны быть такими, чтобы ОНИ просто не смогли бы их не пропустить на «Песню-78»!

Я поерзал на жестком стуле и продолжил:

— Сенчина попадет на «Песню» и с «Маленькой страной», но с «Теплоходом» это будет убедительнее. Боярский там сможет оказаться только с «Городскими цветами», а у Пьехи с «Альбомом» ситуация самая слабая. Поэтому я решил написать для нее вторую песню.

Клаймич напряженно слушал… или думал… Мне не оставалось ничего иного, как продолжить:

— Вот и получится, три основных ленинградских певца с потенциально победными песнями. Здесь придется закрыть глаза, что автор один. И что это никому не известный сопляк из 81-ой школы Василеостровского района.

— Песня отличная. Мы с удовольствием ее возьмем. Но почему только ленинградские певцы? В Москве есть певицы популярнее Пьехи, которые с удовольствием ее купят, — Клаймич уставился на меня напряженным взглядом.

— Потеря темпа, — любезно пояснил я, — я не знаю их, они не знают меня, а до финала всего полгода. Пока познакомимся, пока договоримся, пока запишут, пока начнут «крутить» песню… Да, я и не собираюсь ни для кого писать в будущем. Буду создавать свою группу, а для этого нужно имя и деньги!

Клаймич задумчиво меня рассматривал.

— Вы рассуждаете, Витя, как взрослый, умудренный опытом человек, всю жизнь работающий с эстрадой…

— Что-то подобное, я частенько слышу от друзей… но все банально… я, не старый, я просто умный! — я смеюсь.

— Да, вы — умный Витя. И, если у вас есть столь далеко идущие планы, то я хотел бы в них принять активное участие. Я смогу быть сильно полезным, — Клаймич улыбнулся, как-будто пошутил.

«Он боится отказа» — неожиданно понял я.

— А как же Эдита Пьеха? — сделал я недоумевающее лицо.

— А как вы думаете, Витя, у кого перспектив больше, у вас или у нее? — оправдывая национальность, ответил Клаймич вопросом на вопрос.

— У нее их нет, — я мило улыбнулся.

Клаймич хмыкнул.

— А у Сенчиной?

— Без моих песен тоже… И она это знает. Сама, почти, сказала…

— «Почти сказала», — задумчиво повторил Клаймич.

— Поверьте на слово, смысл был такой…

— Я верю, — отмахнулся Григорий Давыдович, — просто выражаетесь интересно. Непонятно, но очень… понятно.

— Прям, как вы сейчас! — не остался я в долгу.

Клаймич не отреагировал:

— Вы будете ей писать песни?

— Пока могут заставить — буду, потом — по ситуации.

Клаймич улыбнулся:

— Какой вы необычный и загадочный юноша, Виктор!

Я «показал зубы»:

— Чем больше я вам буду казаться необычным и загадочным, тем меньше у нас будет шансов договориться.

Клаймич сразу сделался предельно серьезным и опять «внутренне подобрался»:

— Почему?! Объясните мне это, Витя, чтобы случайно не возникло недоразумений в будущем!

Я пожал плечами:

— Шибко умных никто не любит, сначала я вынужден был притворяться в школе, потому что иначе просто били… — я криво ухмыльнулся.

В глазах Клаймича мелькнуло сочувствие. Думаю, музыкальному еврейскому мальчику в школе тоже, периодически, «отвешивали леща» его более приземленные сверстники.

Я встал со стула:

— Впрочем, эта проблема уже решена…

Я молниеносно пробил в пустоту «двойку», апперкот и закончил резким крюком слева.

Клаймич от неожиданности вздрогнул. Я сделал вид, что не заметил.

— Взрослые тоже таких «умников» не любят. Но с ними ТАК проблему не решишь. Приходится продолжать притворяться. Казаться таким, как все, таким каким они хотят видеть «мальчика Витю». А вот с людьми, с которыми я собираюсь работать, я притворяться не хочу. И оправдываться не хочу, за то, что я не такой как все!

Клаймич посмотрел мне в глаза, потом отвел взгляд и спросил, впервые обратившись на «ты»:

— А ты собираешься со мной работать?

— Ну, а зачем бы я иначе перед вами распинался, Григорий Давыдович?!..

…Так или иначе, но совещание «за шахматным столом» завершилось в нашем номере знакомством с мамой.

Клаймич включил все свое обаяние, а включать было чего(!), и я оглянуться не успел, как Григорий Давыдович уже звонил в ресторан «Жемчужины», сообщая, что «нас будет сегодня на два человека больше»!

— Мои друзья из Ленинграда — очень приятная семейная пара, с дочерью, как раз сверстница Виктора, очень симпатичная девочка… И знакомые из Москвы, муж с женой и тоже дочерью… ха-ха… но та уже взрослая девушка, хотя тоже красавица! Ее мама преподавала сольфеджио у нас в консерватории, когда я учился. Мы, студенты, все тайно в нее влюблены были! Случайно здесь, в Сочи, встретились… Представляете, 15 лет прошло, а узнали друг друга сразу! Сейчас ее супруг какой-то большой начальник в Москве. Рядом с вами тут живут, в санатории ЦК… На озеро Рица поехали, утром звонили… Сегодня ужинаем вместе, как вернутся. Там в ресторане сегодня будет отличное варьете! Вам обязательно надо посмотреть. Уверен, что вам понравится!

Ну, и все в таком духе…

Маме нравилась Пьеха, а у Клаймича был, наверное, не один десяток всяких смешных историй из жизни артистов. Так что тем для разговоров у них хватало.

Что характерно, обо мне Клаймич сам разговор не заводил. Я оценил.

Через некоторое время, убедившись, что «с крючка» мы уже не соскочим, Григорий Давыдович отправился восвояси. А у мамы начался суетный выбор туалета «для ресторана»!

Я проблему из «наряда» делать не стал. В это время джинсовый костюм одинаково престижен, как для ресторана, так и для театра. Единственная проблема, я из него уже вырос! И если штаны нормально смотрелись с относительно высокими черными кроссовками, то рукава куртки стали безнадежно коротки.

— Зачем тебе куртка? Вечером не холодно, — резонно заметила мама, — хоть и жаль вещь, но замечательно, что ты так вырос! Отдадим кому-нибудь, ты же совсем не поносил этот костюм…

Но у меня возник другой план. Я вспомнил Роберта, барабанщика из ресторанного ВИА Завадского, и его куртку, у которой были отрезаны рукава. И пока мама вышла из номера, отхватил ножницами оба рукава.

Когда мама вернулась, ей только и осталось, что посмотреть на получившееся «безобразие», и вынести вердикт:

— А ты знаешь, даже неплохо получилось… оригинально…

Покупку дорогих часов «за 50 рублей» она тоже одобрила, со словам:

— Хорошие часы… они же теперь у тебя надолго!

«Ой, сомневаюсь!», но я промолчал.

В «Жемчужину» мы приехали на такси к 10 вечера. По счетчику поездка обошлась нам почти 3 рубля. Но 3, а не 10! Хотя, как я заметил, водитель, который нас привез, не встал на стоянку вместе с «местными» таксистами, а тут же уехал. Мдя..

Клаймич заказал на наши имена пропуск, но я решил еще раз поиграть в «американца». Я — полностью в импортных шмотках, мама выглядит потрясно в своем бледно-красном костюме «Fabrique en France», почему не развлечься?!

— Мам, молчи и кивай… Попробуем пройти, как иностранцы!

Бедная мама уже ничего уже не успевала ответить, поскольку мы были почти у входа.

— Я думаю, что хорошая погода продлится еще долго, а шторма, в такое время года, здесь редкость! — «лепил» я бодро по-английски и, встретившись глазами с охранником бодро ему проорал:

— Hi!!!

Тот кивнул и отвернулся. Мы беспрепятственно прошли внутрь.

— И зачем ты людей обманул? У нас же должны быть заказаны пропуска! Кстати, что ты там говорил?!..

…Клаймич уже сидел во главе трех сдвинутых и сервированных столов, но из всех приглашенных, мы пришли первыми.

Вот и славно! Мы выбрали места, с которых удобнее смотреть на сцену, а у мамы было время освоиться и осмотреться.

А «осмотреться» было на что! Ресторан был роскошный… ну, по местным и «ныневременным» меркам… Круговое остекление, широкие панорамные стекла, «западный» интерьер, всякие, «типа хрустальные», висюльки сияют электрическим блеском.

— В одиннадцать часов начнется представление ресторанного варьете. Я видел их в прошлом году и представьте, Людмила Ивановна, впечатляет! Как мне рассказал метрдотель, они с этой программой ездили весной в Чехословакию и получили там Гран-при. И это при том, что там участвовали французы и итальянцы…

Я перестал слушать светскую болтовню Клаймича и, по проторенному днем пути, отправился в туалет… «попудрить носик».

Кстати, туалеты в «Хрустальном» неуловимо напоминали… метро! Просторный мраморный холл, яркий свет, стерильная чистота и гулко отдающие в пустоте шаги. Вся сантехника была исправна и везде висела туалетная бумага. На стене около раковин были электросушилки для рук. Темой не владею, но, наверное, сейчас это ультрасовременно!

На весь здоровый холл, кроме меня, тут было только два чувака в хороших костюмах и при галстуках. Явные иностранцы. Они сидели на небольшом диванчике, курили каждый по вонючей сигаре и вели неспешную беседу, о чем-то о своем…

Когда я вошел, они замолчали и проводили меня взглядами, видимо, не сумев идентифицировать. Зато, когда я вернулся в мраморную курилку, из непосредственно туалета, то один из них, в очках с тонкой золотой оправой, поприветствовал меня на английском:

— Привет!

— Salute, — вернул ему в ответ, с улыбкой.

«Пиндос! С первого слова понятно…»

А вот они так и остались в «непонятках», поэтому второй, с усиками «под Батлера», с любопытством начинает играть в «угадайку»:

— Германия?

— Oh, nein! — отвечаю по-немецки и смеюсь. Изнутри поднимается непреодолимое желание «отмочить что-нибудь этакое»…

— Британия? — включается в игру «очкастый».

— Нет, — я сама доброжелательность.

— Канада?! — азартная попытка «Батлера».

Мое лицо каменеет и на нем появляется волчий оскал. От столь резкой перемены, улыбки на лицах «пиндосов» тускнеют.

— Я из КГБ! Но те, кто это узнает, как правило, живут не дольше полета пули, — мой «американский» рык приводит их в состояние ступора.

Я медленно засовываю правую руку за полу куртки. Оба америкоса сопровождают ее завороженными взглядами, их лица начинают бледнеть.

Я выхватываю… пустую ладонь и громко щелкаю пальцами. Сухой щелчок громко звучит в мраморном пространстве, отдаваясь в углах затихающим эхом:

— Я пошутил, джентельмены. Спасибо вам за столь увлекательную беседу.

Иду к выходу, а сам себя негромко и с удовлетворением информирую:

— Сделал гадость — день в радость. Мдя… а ведь верно!

…Уже подходя к нашим столикам, вижу, что народу прибавилось. Ко мне спиной сидят две женщины и мужчина.

Клаймич, заметив меня, начинает улыбаться и, дождавшись, когда я подойду, встает и провозглашает:

— А вот, позвольте представить… Прошу любить и жаловать… Виктор! Очень одаренный и талантливый молодой человек!

«Нет!!! Ну, что же это за „еb твою мать“?! Так уже даже не смешно…»

Два незнакомых лица мне улыбаются, третье аж посерело от… эмоций.

— Добрый вечер! — я само воспитание и дружелюбие, — очень приятно познакомиться, Виктор!

Приятный мужик, лет пятидесяти, даже вежливо встал, здороваясь со мной за руку:

— Александр Павлович! Здравствуй…