Стратегическое мышление в бизнесе. Технология «Векторное кольцо»

Облака мысли

Впрочем, здесь важно сделать пояснение. Конечно, поскольку я пишу текст словами, то я говорю о зрительных образах, психологических ощущениях, мыслях и т. д. Однако в реальности всё иначе — и проще, и сложнее одновременно.

Для понимания, как соотносятся процесс мышления и озвучиваемая мысль, очень хорошо подходит метафора, которую дал мыслительному процессу наш великий соотечественник Лев Семёнович Выготский: «Облака мысли, гонимые ветрами мотивов, проливаются дождём слов».

Думаю, вы и сами не раз сталкивались с ситуацией, когда не могли подобрать «правильные слова» для того, чтобы сформулировать свою мысль. Или формулировали её, как вам казалось, вполне неплохо, но вот должного понимания вашей мысли у собеседников не возникало.

Видео о книге «Факт-карты для бизнеса»

Почему так происходит? Дело в том, что думаем мы, по сути, на подсознательном уровне, о чём я подробно рассказывал в книге «Факт-карты для бизнеса», а поэтому наша мысль нам всегда понятна, даже если мы не успели облечь её в слова. То есть мы понимаем самих себя на доязыковом уровне.

Убедиться в этом достаточно просто, если просто взглянуть на зоны мозга, отвечающие у человека за речь. Во-первых, они находятся только в левом полушарии мозга, а во-вторых, это весьма небольшая область коры в сравнении с мозгом в целом (рис. 11).

Рисунок 11

Области коры — зоны Брока и Вернике, — отвечающие за речевую функцию

Вполне очевидно, что остальной мозг принимает какое-то участие в нашей интеллектуальной деятельности. Однако и в правом полушарии, и в остальной части левого полушария (за исключением зон Брока и Вернике), и во множестве подкорковых структур локализуются наши ощущения, какие-то образы, смыслы, понимания и воспоминания, представления, метафоры, но не язык.

Поэтому, хоть нам и кажется, что мы думаем словами, в действительности это не так. Мы думаем мозгом, а слова, язык — это лишь средство выражения того, что нами на самом деле мыслится.

Вот почему нам, с одной стороны, сложно понять, насколько корректно мы высказываем суть своей мысли, когда мы разъясняем её собеседнику: мы-то её уже поняли, коротко резюмировали суть — что тут непонятного? А он будто не слышит, о чём мы говорим, — не понимает, не схватывает, не улавливает мысль.

То есть, если нам говорят, что нас не поняли, или говорят, что поняли, но понимают нас неправильно, это далеко не всегда связано с тем, что нам попался собеседник-тугодум. Вполне возможно, дело в том, что мы сами плохо сформулировали то, что думаем — свою мысль, — недостаточно полно, объёмно, без необходимых примеров и отсылок.

С другой стороны, мы ведь и сами зачастую бываем недовольны своим объяснением, потому что понимаем (внутренне ощущаем), что наша мысль больше и, так сказать, лучше, чем то, как мы её описали, выразили, пользуясь устной или письменной речью.

Всё дело в том, что для коммуникации друг с другом мы пользуемся словами, языковыми конструкциями. Но думаем мы всем мозгом разом, а с помощью слов лишь пытаемся передавать смыслы, которые ощущаются нами внутренне.

И наше внутреннее ощущение смысла — это не какая-то пара предложений, а результат большого количества связей и отношений между отдельными интеллектуальными объектами, являющимися частью нашего объёмного внутреннего мира — нашего опыта, знаний, представлений и т. д.

Кроме того, под этими смыслами, которые мы порождаем в себе в процессе своей интеллектуальной деятельности, кроются ещё и наши потребности, желания, мотивы — те самые «ветра», о которых так поэтично говорит Лев Семёнович Выготский в приведённой цитате.

Действительно, смысл одного и того же предложения, высказывания будет сильно отличаться в зависимости от того, каковы потребности и мотивы человека.

Допустим, вы обсуждаете со своим сотрудником размер его заработной платы. Для вас это вопрос «расходов» — вы взвешиваете, окупится ли данный специалист, стоит ли он тех денег, которые запрашивает. То есть для вас это ещё одна строчка расходов, одна из многих.

Для него же в этот момент решается совсем другой вопрос. Возможно, эта зарплата — все деньги, на которые он будет жить в ближайшее время. У него, возможно, дети-подростки, семья, престарелые родители, которые нуждаются в платной медицинской помощи, и т. д.

Иными словами, для вас эта сумма — строчка в себестоимости продукта, а для него — это вопрос качества его жизни, вопрос ответственности перед близкими. Понятно, что мотивы совершенно разные. Конечно, вам жалко расставаться с деньгами, но для него ситуация куда более драматична.

И вот вы, казалось бы, говорите про одну сумму, про одно событие, пользуетесь одними и теми же словами и цифрами, а в действительности у вас одни мысли и мотивы, а у него — другие. Поэтому разговор вроде бы об одном и том же, а на самом деле — два разных смысла.

Впрочем, это универсальная история. С кем бы вы ни «решали вопросы», вы всегда говорите с человеком, у которого свои мотивы, свои значения слов, которыми вы оба пользуетесь, и свои мысли. То есть на слух или в текстовом изложении ваши высказывания, может быть, даже похожи до степени неразличимости, но их реальная суть («облака мыслей») у двух разных людей иная.

Вы можете сказать: «Ой, я сейчас умру!» — потому что вас что-то очень сильно рассмешило или потрясло. Но не дай бог сказать вам то же самое, когда речь идёт о реальном риске для жизни… Слова одни и те же, а вот смысл предельно разный, диаметрально противоположный.

Итак, мышление — это, как мы выяснили в предыдущей главе, процесс создания моделей реальности под наши задачи. Сейчас же мы обсудили, из чего эти модели, так сказать, строятся, а именно — ввели понятие «интеллектуальный объект».

Кроме того, мы узнали, что интеллектуальные объекты всегда состоят из других интеллектуальных объектов и сами являются частями каких-то больших по объёму интеллектуальных объектов.

Из этого можно сделать вывод, что все интеллектуальные объекты нашего внутреннего мира (психического пространства или пространства мышления) так или иначе друг с другом взаимосвязаны.

Более того, это не просто какая-то ассоциативная связь самостоятельно существующих сущностей. Сами эти «сущности», а точнее, проявляемые нами интеллектуальные объекты, сами по себе есть результат отношений других интеллектуальных объектов друг с другом.

Возьмём тот же апельсин. У него есть определённые вкус, запах, текстура, форма. И всё это — интеллектуальные объекты нашего психического пространства. А сам он таким образом возникает как интеллектуальный объект на пересечении этих характеристик.

Вряд ли вы посчитаете апельсином жевательную резинку с апельсиновым вкусом или «Фанту», потому что каких-то элементов, характерных именно для апельсина, в них нет, а какие-то — специфическая текстура жевательной резинки, влажность — напротив, присутствуют.

С другой стороны, вы сильно удивитесь, если, надкусив апельсиновую дольку, вы вдруг ощутите вкус лимона. Точно так же вас удивит и картофелина с запахом мандарина. Для современной генной инженерии это не проблема, но, скорее всего, вы такой интеллектуальный объект в своём внутреннем психическом пространстве ещё не собирали.

Но какие-то интеллектуальные объекты без проблем входят в другие. Например, одинаковая форма грейпфрута и яблока не покажется вам странной, и их одинаковый цвет тоже. А картофелина по тяжести вполне похожа и на апельсин, и на яблоко, но не обладает рядом свойств, которые являются для них обязательными.

Вот о чём идёт речь, когда мы говорим, что интеллектуальный объект — это определённое отношение других интеллектуальных объектов друг с другом. Апельсин без вкуса апельсина уже не будет восприниматься нами как апельсин, лимон величиной с Эйфелеву башню — лимоном, а жидкий картофель — как картофель. Это будут уже какие-то другие интеллектуальные объекты.

Но и это ещё не всё. Как перечисленные интеллектуальные объекты — специфические цвет, форма, вкус, запах — входят в интеллектуальные объекты «апельсин», «лимон», «грейпфрут» и «картофель», так и последние также входят в такие интеллектуальные объекты, как «фрукты» и «овощи», «растения», «еда» и т. д.

Да, мы привыкли думать, что есть вещи, предметы, объекты, события и явления. Однако на уровне нашей психики существуют лишь определённые отношения интеллектуальных объектов друг с другом, создающие эффект существования отдельных «сущностей» — таких, например, как «апельсин», «стол», «овощи» или «богатство».

В психологии для объяснения этой немного головоломной мысли был даже придуман специальный термин «эссенциализм» от латинского слова essentia, что значит «сущность», или «бытие». Суть этого термина в том, что мы вносим в отдельные интеллектуальные объекты соответствующие сущности, которые затем можем обозначить как «апельсин», «стул», «овощи», «богатство».

Что это за «сущности»? Данные «сущности» — это не что иное, как свёрнутые инструкции по применению. Как только я говорю кому-то «апельсин», «стул», «овощи» или «богатство», я, по сути, сообщаю ему или даже самому себе, что с этим «нечто» можно делать — есть, сидеть на нём, мечтать о нём, стремиться к нему и т. д.

В процессе нашего взросления мы обучаемся использованию предметов — апельсинов и стульев, значению таких абстрактных слов, как «богатство», «справедливость», «доброта» и т. д. Мы учимся определять свои эмоциональные состояния — «страшно», «весело», «обидно».

И всякий раз мы вносим в соответствующий интеллектуальный объект, возникший в нашем мозге на стыке других интеллектуальных объектов, те самые сущности — эссенции, или, как сказал бы Платон, — эйдосы. И после этого искренне верим, что такие «вещи», как «апельсин», «стул», «овощи», «богатство», «доброта», «весело» и «обидно», существуют.

Подобная аппроксимация до сущности очень упрощает жизнь: внося «сущность» в интеллектуальный объект, мы сразу выходим из состояния неопределённости в определённость, у нас тут же появляется проработанная для данного интеллектуального объекта, понятная нам инструкция.